Разгрызаю давно интересующую меня теорию, что мы женимся (ввязываемся в отношения) на своих незалеченных ранах (we marry our unfinished business). Иными словами, мы ищем партнера, похожего (не внешне) на того, кто нанес нам эти раны. Ищем потому, что нам нужен второй шанс сделать все правильно, в этот раз стать достаточно значимым, чтобы партнер по доброй воле изменился ради нас.
А как мы ищем этих партнеров? Оказывается, наш компас – ощущение “бабочек в животе”! Ощущение, будто ты знаешь человека всю жизнь и он как родной. А он вовсе не родной – это отсвечивают старая травма и боль. Это знакомая, неутоленная жажда собственной значимости.
Осторожно! “Бабочки в животе”, как и инстинкты, не случайно трутся в животе. В той части тела, где живет аварийная сигнализация. Нутро нас предупреждает: ярко, волнительно, знакомый типаж – знакомые раны! Берегись!
Это настороженность тела, а вовсе не влюбленность. Но навязанная романтическая модель подменяет в нас чувство тревоги на взволнованность и интерес, и мы тут же наступаем на любимые грабли. Классика.
По теории, пока мы осознанно не вылечим свои старые раны, мы будем продолжать нарываться на “бабочек в животе” и идти на зов травмы. Похоже на правду. У меня очень много лет подряд был чудовищный вкус в мужчинах. Прям чем поломаннее был мужик, тем ярче были мои эмоции. Я упивалась комплексом Пигмалиона, все хотела отремонтировать мужика и получить в благодарность неземное признание и обожание. Хрен там!
С упоением чинила мужиков много лет подряд, пока не заебалась и не написала райдер. Кажется отпустило. Теперь меня подташнивает от мужика, как только появляется подозрение, что и этот – “маленький обиженный мальчик”.