Валерий всё же прислушивался, ждал, – не отзовётся ли грусть о Карине, не мелькнёт ли хоть тусклым отсветом желание увидеть её… Когда уезжал на практику в Светлодаровку, какая-то тупая, тягучая боль в сердце и в висках ещё не давала свободно дышать. Жалел Каринку из-за её же слов, что сказала она в тот вечер подружке своей, Нельке:
- Нет, ни разу. Акушерка уговаривала: пусть хоть узнает вкус материнского молока… А медсестра сказала: если хоть раз покормлю, то потом не отдам её…
Валерий купал малышку и знал: если сейчас Карина подойдёт, хотя бы посмотрит на кроху, может, подаст большую мягкую пелёнку, – всё ещё может измениться… А Карина пошла провожать подругу, вернулась поздно.
В Светлодаровке была у Валерки крёстная, – весёлая и ласковая, родной, любимый с детства человек. Когда приехали с Варюшкой, обняла крёстная Валерку, к себе прижала, – как в детстве, бывало… Тихонько сказала:
- Ничего, Валер. Всякое в жизни бывает. С женщиной по-всякому случается, а Варюша – доченька твоя.
У Валерки даже ресницы вдруг повлажнели, за сигаретами потянулся, чтоб скрыть… Крёстная Анюта так просто сказала то, что было у Валерки на сердце… Перед отъездом в Светлодаровку Андрюха Ерёмин, однокурсник и друг, осторожно спросил:
- Валерка!.. А… Ну, вот из-за Каринки… На малую не перекинется? Любить её будешь? Каринкина же дочка, напоминать будет…
-Не будет. Она на меня похожа, – сказал просто, чтоб отстал Андрюха со своей философией. Постеснялся вслух сказать Андрюхе то, что чувствовал все эти дни: да, Варюшка похожа на него, – так, что сердце замирает в счастливом-счастливом изумлении, а потом взлетает от гордости… Надо же так! Родилась же таким вот его, Валеркиным, повторением… Но ещё сильнее чувствовал Валерка, что крошечная Варюшка – это и батя, и мать, и отцова мать, бабушка Варвара, и вся их родня светлодаровская… И всё это помещалось в простом и ласковом, самом нежном слове на свете: дочка. Постеснялся сказать Андрюхе эти слова. Улыбнулся только, хлопнул друга по плечу:
- Подрастёшь, – поймёшь, Андрюха.
А Андрюха смотрел задумчиво и серьёзно, – придурком он никогда не был, что-то, видно, понимал, хотя и не знал ещё, как это бывает: когда кроха спит у тебя на руках, а потом вдруг откроет глаза, – такие твои глаза, – чтобы убедиться, что ты здесь, с ней, не ушёл, не бросил её одну…
… Маринка целый вечер размышляла: кто же всё-таки приволок Захаровым на крыльцо этот пакет с детским питанием… Дарья Степановна решила, что это она, Марина, принесла. А у неё и в мыслях не было: думать, что ли, не о чём, – кроме как о том, чем Захаровы Валеркину малую кормят… Волновало Марину совсем другое: значит, напрасно она была уверена, что вместе с Аллочкой Аникеевой все поселковые девчонки разочаровались в Валерке, когда он в Светлодаровку с новорождённой дочкой явился. У всех вмиг земля под ногами остановилась, – а то ж кружилась от Валеркиных глаз… Отрезвили девчонок пелёнки-распашонки, что развешивала во дворе Дарья Захарова: кому сдались чужие пелёнки. Только Маришкина мама мудро подсказала, что Захаровы, Дарья с Петром, сами молодые, и вырастят девчонку, – как свою… Тот вариант, когда и волки сыты, и овцы целы: и девчонка пристроена, и у Валерки руки свободны. Выходит, что не одна Маришкина мама до этого додумалась, и теперь вот какая-то умница не растерялась, даже перещеголяла Марину с матерью в изобретательности – тронуть такой заботой Валеркино сердце, а, главное, – тёти- Дашино сердце. От досады Маринка места себе не находила: ведь так просто было додуматься, – что на женскую, материнскую заботу израненное Валеркино сердце непременно откликнется!.. Ладно. Светлодаровка – не Москва, и Маринина мама сказала, что всё равно узнает, кто это так упорно ищет пути к Валеркиному сердцу…
Красивый пакет с пачками детского питания Дарье Захаровой всё же пришлось забрать, – когда Катерина догнала её на улице и прямо-таки заставила взять пакет… Дарья Степановна уже и сама поняла, что не Катерининых рук это дело… И – обрадовалась: Маринка! Мариша Бирюкова позаботилась о малышке, конечно, она, – больше не некому. Девчонка скромная, видно, постеснялась в открытую… Да и не складывается что-то у них с Валеркой, вот и не захотела навязываться, а малышку пожалела… Вернётся Валерий, надо рассказать ему.
А через неделю Петро Григорьевич с третьей пришёл. На ступеньках крыльца обо что-то споткнулся, тихо ругнулся: вечно Дарья фонарь во дворе забывает включить! Спотыкайся в темноте! Поднял какой-то увесистый пакет, на ощупь – вроде одежонка мягкая. Занёс в дом:
- Что у тебя во дворе темень, как в преисподней! В шахте и то светлее! А это,– кивнул на пакет, – места, что ли, по твоим шкафам не нашлось, – на крыльце барахло ночует!
Дарья ждала мужа с третьей, прилегла в Валеркиной комнате, рядом с детской кроваткой, задремала. Спросонок не поняла:
- Чего буровишь? Какое барахло?
Приоткрыла пакет, что Петро в дом принёс. Ахнула, стала поспешно перебирать детские вещички, – всё новенькое, как раз такое, что уже может пригодиться: Варюшка подросла за этот месяц, пока Валерка диплом в Донецке защищает…
Завтра надо сказать Марии Бирюковой, чтоб не тратилась Мариша. Ну, не без того, – пару ползунков в подарок, как принято. А тут – целый пакет новеньких рубашечек, кофточек, ползунков…
А у Катюши Самохиной целый день несправедливой и горькой обидой звучали в ушах тёти-Дашины слова… Только ночью, когда дежурила на шахтной телефонной станции, вспомнила этот красивый пакет, что принесла утром Дарья Степановна. Усмехнулась: Валеркиной матери надо получше присмотреться к поселковым девчонкам, – чтоб узнать, кто к ней в невестки собирается. За Валеркой многие бегали, – ещё в школе…
А тут ещё Тёмка… Десять раз в день спросит:
- Валера не приехал?
Вроде бы какими-то своими мальчишескими делами занят: то щенка, что в тот вечер с Валерием с берега принесли, кормит, то соседскую Алёнку на качелях катает, то с дружком, Алёхой Васильевым, братом Алёнкиным, на велосипедах по улице носятся. Или с дедом в гараже возятся… И всё равно, – прибежит к маме:
- А Валера не приехал ещё?
Катерина растерялась сначала: Валера?.. Потом горько усмехнулась, – лучше Валера, чем дядя Валера…
А Артёмка вспоминал, как они с Валерой сидели на тополиной коряге у Луганки, про Черныша разговаривали, про сойкино гнездо, в дубовых ветках спрятанное, про Журавлиную криницу и про степных орлов. Тёмке ещё очень хотелось рассказать маме, какой Валера сильный: как он тогда одной рукой легко подхватил их с Чернышом из воды, как потом шли домой, и Артём держался за его сильную руку… Но, значит, надо будет рассказать и про то, как он в Луганке оказался. Тогда, после дождя, Тёмка прибежал на берег, чтобы посмотреть, не залило ли сойкино гнездо. С гнездом было всё в порядке: Тёмка осторожно рассмотрел его сквозь густые дубовые листья, даже сойку заметил, – она серьёзно и деловито сидела в гнезде. И тут Тёмка увидел совсем крошечного чёрненького щенка. Щенок ещё и ходить хорошо не умел, – лапки его разъезжались на мокрой траве, и щенок не удержался, упал в воду. Тёмка за ним прыгнул, а на берег выбраться не получалось… Но об этом маме всё же не стоит рассказывать: она и так не разрешает на берег ходить, а потом вообще никуда со двора не отпустит…
…За Валеркин диплом, как положено, выпили всем посёлком. Оно и понятно: не какого-то чужака прислали на шахту, а свой, поселковый мальчишка, вернулся с дипломом горного инженера. Мать с крёстной Анютой наготовили, – посуду ставить было некуда. Столы накрыли во дворе. Красно-оранжевыми переливами пламенел борщ, – к нему Дарья Степановна напекла круглых пышек с чесночным соусом, раскладывали по тарелкам золотистую картошечку, особенные, знаменитые крёстнины котлетки, такие румяные и сочные, что таяли во рту, – крёстная нажарила их целую гору, розовато-белое сало, – лучшей закуски под самогонку вообще не бывает, чем положить на хлебушек такой кусочек сальца или кружок запечённой домашней колбаски.
Валерий часто поднимался из-за стола, уходил в дом. Крёстная успевала ещё и с Варюшкой посидеть, покормить малютку из бутылочки.
Мать вошла вслед за Валерием.
- Такая смышлёная, – с улыбкой рассказывала Валерке про малышку. – Так и водит глазками за дедом, чтоб на руках покачал. А деду того и надо, – пообедать забывает.
Валерий всматривался в Варюшкино личико:
- Мам, а глаза у неё, смотри, как у бати!
- Твои глаза у неё. Что ж удивительного, – ты на батю похож, она – на тебя. Захарова.
И таила вздох:
- Маринка глаз с тебя не сводит… а ты и не взглянул на неё ни разу.
Валерий коснулся губами светловолосой дочкиной головки, улыбнулся:
- Мам! Мне есть на кого смотреть. Не насмотрюсь вот, – видишь? Соскучился, мам, по ней, – ночами не спал.
- Ей мать нужна.
Валерий нахмурился, бережно уложил Варюшку в кроватку.
- Что об этом говорить, мам. Как случилось, так и есть.
Дарья Степановна достала из шкафа пакет с ползунками:
- Случилось, – что ж теперь. Только и такое случается, сынок: не та мать, что родила, – знаешь?.. Посмотри вот, – Марина купила. Да уж так выбирала, видно!.. Посмотри.
Валерий равнодушно скользнул глазами по детской одёжке:
- Ну, и зря она это. Я сам всё купил, у Варюшки всё есть.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16
Навигация по каналу «Полевые цветы»