На мой первый вопрос есть ответ, когда Конехо приезжает на той же потрепанной "Мазде", на которой мы когда-то целовались. Слава не изменила его.
Второй вопрос длится до тех пор, пока мы не встретимся взглядами впервые за два года. Он все еще смотрит на меня так, как будто мы одни на переполненном стадионе.
Если есть третий, он уносится вместе с моим сердцем во влажном бризе Барранкильи.
Мы с Конехо не болтуны. Даже в детстве мы мало разговаривали. Есть только футбол - танец, дуэль и разговор по душам в одном флаконе. Слова не смогли бы сблизить нас достаточно близко.
Однажды, когда нам было по восемь лет, в ночь после того, как лас бакрим убил своего брата, я нашел его сидящим в одиночестве посреди тренировочного поля. Я принес свой футбольный мяч, покрытую кратерами луну, которую его брат назвал Эль Голазо за все те моменты, когда он забивал с его помощью. Конехо откинулся назад, держа его в руках, раскинув руки, как будто хотел вернуть его обратно к небесным телам.
Он указал на звезды - ни на одну конкретную, а может, и на все - и ничего не сказал, потому что я знал, что он имел в виду. Чтобы освободиться от нищеты и насилия, обеспечить свои семьи, мы должны стать одними из них. Футбол - это единственный выход.
Сейчас он видит тот же мяч в моей руке и улыбается, показывая зубы белее, чем я помню. Я бросаю его ему, и он, как кошка, ловит его под своим подъемом. Он передает его мне обратно, твердо и четко.
Приветствие. Уверенно, но безопасно.
Мое возвращение прерывается, прежде чем достигает его. Мяч вращается на коротко подстриженной траве, поворачиваясь в дюжине направлений, как мои мысли и эмоции.
Я скучал по тебе.
Если бы слова отдавали этому должное, я бы сказал вот что. Вместо этого, из-за одной жалкой ошибки, он знает, что я чувствую. Целых два года я наблюдал, как он выигрывает трофеи и воплощает нашу мечту в Испании, в то время как моя команда - наша команда - проигрывает игру за игрой, а бандитское насилие усиливается. Два года бульварных сплетен связывали его с этой моделью и той музыкальной звездой. Слишком долго без его объятий, без его губ на моих.
Он наблюдает за мной с непроницаемым выражением лица. Он принимает мяч на свой шаг и пробегает мимо, хлопнув меня по заду.
А ты? Тогда приезжай и забери меня.
Я стою неподвижно, как загорелая стойка ворот, и смотрю, как он ведет мяч. Быстрее, быстрее, Конехито! Тренер Рейес обычно лаял. Быстрый, как кролик, и в два раза проворнее. Белые шорты футбольного клуба "Реал Мадрид" хлопают по его бедрам, над волосатыми стройными ногами стоимостью по тридцать миллионов евро каждая.
Он оглядывается через плечо, удивляясь, почему я не иду сразу за ним, и выражение его лица заставляет мое сердце выпрыгнуть из груди.
Я преодолеваю расстояние в несколько больших шагов, но только потому, что он мне позволяет. Он заслоняет мяч, уворачивается и одним плавным движением бросается влево от меня. Вызов.
Ты можешь продолжать в том же духе, Дэни? Мадрид изменил меня.
Я все еще знаю тебя лучше всех.
Моя нога торчит вперед и отбивает мяч. Он выкатывается на свободу, и мы карабкаемся к нему, бок о бок, обнимая друг друга.
Так было с подросткового возраста: он - нападающий, я - защитник. Всякий раз, когда мы крали фрукты или сладости из ларька, преследуемые разъяренными мужчинами, Конехо бежал впереди с товаром, а я прикрывал его спину. Он позволил бы мне оставить себе весь арбуз, так как теперь у него не было братьев и сестер, а у меня их было шестеро. Мы разделили кока-колу, вытирая липкие крошки с подбородков в перерывах между приступами смеха.
Он встает между мной и мячом, и я врезаюсь ему в спину, обводя его ногой, затем между его ног, пытаясь установить контакт с мячом. Я чувствую жар его тела рядом со своим, и я знаю, что он тоже чувствует меня.
Ты забыл, каково это - быть рядом со мной, Конехо?
Мы толкаем друг друга - маленькая вечность, - пока я не отстраняюсь, и он аккуратно делает пируэт, чтобы повернуться ко мне лицом. Мое дыхание прерывистое, и не только от напряжения. Колумбийское лето вытягивает влагу из его черных кудрей, и она капает, как дождь, падающий с лесных листьев на Амазонке. Он театральным жестом смахивает их с глаз.
Как я мог забыть?
Этот жест возвращает меня в ночь нашего финала чемпионата. Мы проиграли игру, а потом банда головорезов из лас-бакрима устроила засаду на Конехо и избила его до крови. Они обвинили его в том, что он упустил моменты, которые стоили нам трофея. Я нашел его лежащим без чувств в переулке, и в панике начал делать искусственное дыхание, не имея ни малейшего представления о том, что делаю. Проснувшись, он как ни в чем не бывало откинул с глаз запекшиеся от крови волосы. Затем он крепко обнял меня.
И все же ты бросил меня.
Следующее, что я помню, это то, что я отправил мяч на другой конец поля. Он сразу же принимается за дело, но в неторопливом темпе, как бы давая себе время подумать. Рациональный уголок моего мозга упрекает меня за излишнюю резкость, но это быстро заглушается ревностью и страхом.
Когда он отбрасывает его назад, это делается с лазерной точностью и намеренно приложенной силой. Я смягчаю удар, но сила, стоящая за пасом, выбивает меня из равновесия. Боль расцветает там, где она приземлилась на мою грудь. Смысл его слов ясен:
Мне было больно уходить. Но ты же знаешь, у меня не было выбора.
Посторонним это трудно понять, но футбол - это больше, чем жизнь в Барранкилье. С самого рождения мы признаем, что нет другого способа поддерживать тело и разум. Это такая же естественная потребность, как еда и питье. А футбол - это действительно больше, чем жизнь, когда лас бакрим угрожает твоей семье, если ты не выступишь.
Но иногда, когда игрок действительно особенный, скаут приезжает из мадридского "Реала" - самого большого, богатого и пользующегося наибольшей поддержкой клуба в мире - чтобы посмотреть, как он играет. Этот разведчик лично порекомендует его президенту.
Неделю спустя мадридский "Реал" предложит "Барранкилье" шестьдесят миллионов евро - эквивалент четверти триллиона песо, или достаточно, чтобы построить четыре новых футбольных стадиона, - чтобы купить его. Более того, они предложат славу, богатство и избавление от бедности. Все, о чем они просят, сами того не желая, - это оставить свою детскую любовь позади.
Я никогда не могла бы завидовать Конехо за его выбор, даже если бы это сломало меня.
Мой следующий пас пролетает над его головой. Своенравный, рассеянный.
Моя жизнь никогда не была прежней.
Движением, которое я видела по телевизору, он выхватывает его из воздуха, вытянув ногу назад, как скорпион. Она перекидывается через его голову и попадает в его ждущие руки. Он широко разводит руки, но не в раздражении, а как бы говоря:
Я вернулся, не так ли?
Все еще ошеломленный, я не отвечаю, поэтому он бросается на меня с мячом у своих ног, призывая меня забрать его обратно. Его ноги - размытое пятно. Его тело слаломирует влево и вправо с равновесием балерины. Я хмурюсь, не уверенная, что он пытается сказать.
Как только он оказывается на расстоянии удара, мой удар становится полнокровным и страстным. Я хочу оставить след, убедиться, что он никогда меня не забудет. Вот как я говорю ему, что одного раза в два года недостаточно. Что ему не следовало возвращаться, если он не хочет оставаться. Что, несмотря ни на что, я хочу, чтобы он добился успеха в Испании и достиг всего, чего стоит его талант.
В последнюю секунду он отворачивается, но кончик моего ботинка цепляет его за лодыжку, и мы падаем вместе, переплетаясь конечностями. Он приземляется на меня сверху, и теперь мы невероятно близки; наше дыхание сливается так же тесно, как когда-то наши жизни. Наши глаза снова встречаются, всего в нескольких дюймах друг от друга. Я поднимаю бровь.
Итак, что теперь?
Я вспоминаю свой третий вопрос, который возник за день до его отъезда в Мадрид.
Она родилась в его потрепанной "Мазде", на утесе у моря, под звездным покровом, в жизни, которую мы оставили позади.
Это пронеслось у меня в голове ровно через секунду после того, как его губы оторвались от моих, в самый первый раз, на слишком короткое время.
Она возникла в одно мгновение, но с тех пор поглотила все мгновения.
“Пойдем со мной”, - шепчет он. “В Мадрид”.
Ответ на третий вопрос заставляет мое сердце трепетать на ветру, и внезапно его слова - это все, что я когда-либо хотела услышать.