От Васи законная супруга ушла. К маме своей - сбежала в ночь с малой дочерью Олей. Жена, Люся, больше с Васей жить категорически не желала.
- Нет, - сказала Люся, - дудки. Мне такое супружество ни к чему. Это издевательство чистой воды. Ты - деспот, лентяй и жмота кусок. Надоело по сто лет один лифчик носить. И у плиты всеми вечерами куковать. Баста! Ты все одно - дитем не занимался, меня в Изауры превратил и по сабантуям круглосуточно носишься - будто не семьянин, а ветрогон. Сутки тебе даю вещи собрать. И убирайся из моей жизни навсегда. Гуд байте, амиго.
И вот с такими словами на устах и ушла Оля.
Вася, конечно, немного на амигу обиделся. Хотя и не показывал вида. Ишь, показывать вид! Много чести каждой его демонстрировать. Но тяжко на душе было - вопросы всякие бередили. И пошел к бате родному за мудрым советом.
А батя его, Семен Семеныч, грустную историю выслушал. И почесал пузо.
- Да пусть идет, Васька, - сказал он, - пусть-ка валит к своей маменьке с концами. И возвращать, унижаться - это не сметь и думать. Пусть валит-ка в ее унылую хибару в полторы комнаты. Там, в хибаре, народу и так собралось, что блох на дворовой псине. И Люська вон, и мать ейная, и младший братец с беременной невестой. Теремок там у них натуральный. Сейчас немного глаза помозолят родичам - и домой прибегут, в уют семейный запросятся. Все же твои жилищные условия интереснее - братьев и мамок хотя бы не бродит. И в уборную очередь не змеится. Но ты сразу не пускай макитру. Проявляй стальной характер. Замки вон смени пока. Пусть-ка подумает над поведением. Ишь, достоинство унижать! А будет ломиться - вызывай участкового. Первая моя жена так бежала от меня - в теремок и в одной ночнушке. Потом просилась в уют, конечно. Но я не пустил. Кто не с нами - тот против нас, как говорится. Тут надо мужской характер проявить.
- Мужской мы умеем, - Вася заверил.
- А ушла-то Люська чего? Небось, хахаля завела? - Семен Семеныч интересуется для полноты картины.
- Завела, конечно, - Вася признался, - и, вероятнее всего, не одного даже, а тыщи. И развалила нормальную семью. Все вон у трюмо вертелась - для хахалей начесы чесала. Я ей говорю: харе начесы крутить. Иди вон дитю родному нос лучше вытри. А она - чешет и про хахалей мечтает. Променяла дочь на штаны посторонние!
- Вот же бабы, - Семен Семеныч ус попокрутил, - а я, однако, так заранее и предвидел. Вот как ее, Люську твою, впервые увидел - так сразу и понял: изменница. Глаза у ей нехорошие были. Неверные. И начес на голове. Очень мою вторую супругу напомнила. Та вон тоже мне все изменять хотела - на голове чесала, про хахалей мечтала. Достоинство еще унижала! А измена - она кардинально все переворачивает. Такое прощать нельзя. На развод беги давай подавай. Лишай бабенку семейного статуса. И деньги со счетов сымай - у меня под периной прячь. Если чего в доме есть - тоже все продавай. Прямо до последней вилки. Если обои на стенах имеются - и их сорви. В рулоны скатай и мне под перину тащи. Как все стащишь под матрас - так и подавай разводное заявление. Пусть-ка Люське ничего не достанется. Нечего ей на твои трудовые деньги хахалей разных содержать. Коли семьей не дорожила.
- А нема денег на счетах, - Вася грустно тут отвечает, - и самих счетов не имеем. Откуда им взяться? Все на лифчики Люськой спущено.
- Все-все? - батя переспрашивает.
- Буквально до последней копейки, - Вася жалуется, - и из имущества - лишь квартирка в одну комнату. И она, собственно, на Люськины средства куплена. Выпнут меня оттудова, из квартирки-то. И тогда я, пожалуй, к тебе, батя, заеду. Заживем счастливыми холостяками. Будем про женщин советоваться. Про их меркантилизм и неверности.
- Погоди заезжать, - батя призадумался, - комната эта на Люськины средства закуплена. Но - в браке. Брачное добро - оно завсегда делится. Я вон с третьей своей супругой все делил. И обои с чашками тоже делил. Ледовое побоище тогда целое вышло. Любо-дорого вспоминать. Но на вырученное-то ты коробку себе под мостом лишь возьмешь. Картонную. Тут другой шаг нужен. Попробуй-ка вот дочь Олю себе отсудить. Пусть с тобой проживает это малолетнее дитя. Напиши, мол, мать образ жизни постыдный ведет - хахали, легкомыслие. И зарплата у нее копеечная. Пусть-ка лучше Люська и выписывается. Если она мать нормальная - все ребенку оставит. А сама - к хахалям жить. Оля, само собой, будет спрашивать про маму - а ты ей историю расскажешь, что мать в космонавты подалась, Марс бороздить. И ребенка Люське видеть не давай принципиально - испортит своим аморальным воспитанием. Дурной пример, так сказать, будет показывать. А он - крайне у женщин заразителен. Как чесотка практически.
- А я как же с дитем один на один заживу? Ей вон пять всего, Оле-то, - Вася немного здесь пригорюнился, - я в ее бантиках и остальных женских глупостях ничего не понимаю. И устаю от щебетания бесконечного. Это что же - кашу вари, буквы учи, носы вытирай. И на рыбалку уже не вырвешься свободным соколом. И сабантуй с товарищами устроить сложновато. Придется к тебе Олю-то. Если вдруг сабантуй.
- Э, нет, - батя сопротивляется, - я человек уже довольно пожилой. Давление скачет. Тишина требуется по предписанию доктора. Люське на момент сабантуев Олю сунешь - не переломится с единственной дочерью посидеть.
- А пример дурной? А аморальный образ жизни? Чесотка? - Вася вопрошает.
- Это ничего, - Семен Семеныч успокаивает, - если не часто сабантуи, то особого вреда неокрепшей детской психике не случится. Ты вон на алименты лучше сразу подай. В одиночку ребенка растишь, тянешь последние жилы! Одинокий отец! И алименты по закону положены. Пусть-ка Люська твоя раскошелится. Не все коту масленица. А то будет одна жить - жизни радоваться. Что червяк в яблоке. Развалила семью и наслаждается с хахалями! Прекрасно устроилась! Родила и спихнула!
- На алименты подам без раздумий… Но вот если, бать, женщину приспичит привести?! Мне всего тридцать лет - отчаянно нуждаюсь в ласке. А у меня малая Оля под ногами вертится! - Вася все равно переживает за будущее устройство.
- Выше нос, - батя тут его поддерживает, - тринадцать лет быстро пробежит. В восемнадцать отправишь в самостоятельную жизнь. Моя четвертая жена вон так и сделала, вспомни-ка. Чуть только тебе восемнадцать настало - так узел с вещами и собрала. А сейчас ступай-ка по месту прописки - замки меняй и на алименты бумагу корябай. Чего времени зазря терять? Прояви характер. Мужиком будь, а не желе дрожащим.
И Вася, полный решимости, ушел по месту прописки. Пришел домой - а там уже замки поменяны. И Люська чего-то в замочную скважину про алименты кричит. Постучался он, поскандалил, конечно. Соседи даже участкового позвали - такой громкий скандал вышел.
И ушел себе к маме жить. Там тоже теремок имелся: и мать вон, и отчим, и трое их прекрасных детей.
И не знает теперь Вася - разводиться ли или обождать пока - все же семья у них с Люськой, не шутки это.