В тёмном кабинете с задёрнутыми шторами при свете керосиновой лампы за рабочим столом сидел генерал Антонов Кирилл Сергеевич, перед ним лежал солдатский медальон, который вытащили из обгоревшей шинели его сына, обнаруженной рядом с обугленным телом. Лицо его было непроницаемым с желтоватым оттенком. Он смотрел перед собой и глаза его стекленели. Казалось, он не замечал присутствия в кабинете майора Деева и других сотрудников и работников штаба, ушёл весь в себя, в свои мысли - что было довольно редко, и увидеть Антонова вот в таком состоянии можно было не часто. А сейчас повод был, всего час назад ему сообщили о гибели единственного сына. Потом Алексей вошёл в кабинет и доложил подробности произошедшего, после того, как с Антоновым по прямому проводу поговорил сам командарм Озеров. Начальник штаба Муромцев сделал жест и все стали потихоньку выходить из кабинета комдива, остался лишь Алексей стоять на своём месте у стола. Когда все вышли, он повернулся к столику у окна, взял графин, налил в стакан воды и осторожно поставил его рядом с Антоновым. Тот медленно выдохнул, взял стакан, отпил немного и осторожно, будто бы чего-то пугаясь, посмотрел на Деева.
- Я хотел ещё сказать вам... - проговорил Алексей и наклонился ближе к комдиву. - Игорь, перед тем, как мы отошли в лес, просил передать, что всегда любил вас, а теперь любит ещё сильнее... Простите, я пойду!
Майор шагнул к двери, а потом неожиданно для себя, вновь обернулся к Антонову. Тот хотел было встать из-за стола, но не смог и стакан с водой задрожал в его руке...
В это время в тылу вражеской обороны в небольшом посёлке на краю оврага в бревенчатом сарае двое немецких солдат отливали холодной водой молодого парня - русского пленного, подобранного ими у лесной дороги при отступлении танковой колонны вглубь своих оборонительных позиций. Парень был ранен и никак не приходил в себя и вот ещё одно ведро ледяной воды возымело действие. Когда он поперхнулся и задрожал всем телом к нему наклонился офицер и, взяв за подбородок, спросил о чём-то на немецком. Парень едва разлепил глаза. Боль в правом плече была всё ещё сильной, кружилась голова во рту стоял металлический привкус, но он сделал над собой усилие и сел на полу с разбросанной старой соломой по углам.
- Ты есть, пленный... - донеслось до него. - Если будешь сотрудничать с немецкой армий, то тебя полечат, если нет - расстрел...
Офицер снова подошёл к солдату и тот с выражением испуга, робко взглянул на него.
- Ты есть, кто? - снова раздался вопрос над головой.
- Я дезертир... Из штрафбата, - последовал ответ.
Два немца помогли ему встать на ноги. Теперь он смог заглянуть в лицо офицера, который стоял перед ним и в позе хозяина, разглядывал свой трофей.
- Дезертир? Не хотель воевать?
- Да, не хотел, потому и в штрафбат попал. Я сбежал из поезда, который ехал на фронт, потом меня взял патруль. А теперь я хотел сбежать из штрафбата, но меня обстреляли у опушки леса, я не смог выбраться.
- Твоё имя?..
- Игорь Ан...- Самсонов. Да, я Игорь Самсонов, москвич. Я буду с вами сотрудничать, - заключил парень и закрыл глаза от бессилия.
Офицер кивнул головой и парня увели к медикам.
- Сперва отправим его в лагерь для военнопленных, а потом под Ростов-На -Дону в спецшколу абвера, пусть поучат сперва на подрывника, а там, после проверки, разберутся, что с ним делать, - сказал офицер своему помощнику по подбору шпионских кадров, и вслед за пленным, вышел из сарая.
Группа майора Деева отправилась в свой очередной рейд по вражеским тылам. В этот раз целью этой акции было не допустить создания коридора между Новгородской группировкой противника и 18 армией генерала Линдемана. Район его армии был сильно укреплён но на момент повторного прорыва блокады Ленинграда и начала действия наших трёх фронтов, ему потребовалась бы дополнительная помощь в виде подготовленных резервов на северо-востоке, тогда и нужен был этот коридор через лесисто-болотистую местность, чтобы не лишиться подпитки боевыми средствами в самый ответственный момент. И вот после боевых учений на местности и спецподготовки, пополнившись свежими кадрами - батальон, как разведывательно-диверсионная спец.единица - отправился в свой очередной поход. На данный момент по заданию штаба объединённых партизанских отрядов и штабов Ленинградского и Волховского фронтов к месту дислокации стягивалось и серьёзное партизанское пополнение. Это отряды Старостина и Дрозда, Свиридова и Дмитриева, то есть все те, кто мог оказать активную подмогу, как боевая единица. Линия фронта по-прежнему тянулась через чащобы и болота, проходила через лесистые овраги и холмистые островки. Перейти границу вражеских позиций и нашей линии обороны помогли сохранившиеся с лета сухие выемки и проплешины, образовавшиеся в результате высыхания торфяной почвы. Для противника с той стороны - это были непроходимые болота, пугающие своими топкими местами с глубокими омутами, а для наших солдат, знающих местность, это была дорога через линию фронта, которую они, несмотря на некоторые трудности, без труда преодолели. Теперь впереди был многокилометровый переход лесом в позднеосенний период, когда короткий день быстро сменяла холодная тёмная ночь и, низкие, по-ноябрьски тёмные тучи, постоянно висели над головой и накрывали моросящей мелочью нудных дождей. А в это время Военные советы фронтов вели активную подготовку очередной операции по прорыву блокады осаждённого Ленинграда.
Синявинская операция оставила в душе Мерецкова глубокий след. С одной стороны - это горечь провала и неудачи, что ему не удалось прорвать блокаду в этот раз, а с другой, он был доволен тем, что расчёты гитлеровского командования "взять Ленинград и стереть его с лица земли" потерпели полный крах. Не без чувства удовлетворения позднее Мерецков отмечал в своих воспоминаниях, что соединения армий Манштейна, имевшие, по мнению гитлеровских лидеров, боевой опыт по захвату приморских городов, "были разгромлены ещё до ввода их в бой непосредственно за Ленинград, на Синявинских высотах и в ближайших лесах. Как признавался генерал-фельдмаршал Манштейн в своей книге "Утерянные победы", о наступлении на Ленинград не могло быть и речи".
Эта операция потребовала от самого Мерецкова быстрой реакции в ходе сражения, смелых и отчаянных решений, особенно в те моменты, когда Манштейну удавалось сдерживать натиск наших войск, а порой и оттеснять их.
В чём счастье полководца? Лев Толстой понимал его так: счастье есть удовольствие без раскаяния. Но можно ли выигранное сражение считать удовольствием военачальника?
- Это слишком дорогое удовольствие, - безапелляционно заявил Кирилл Афанасьевич, когда об этом зашёл разговор с известным артистом театра и кино Николаем Черкасовым.
Встретились они в Ленинграде в октябре, когда Мерецков приезжал к генералу Говорову согласовать действия Ленинградского и Волховского фронтов по подготовке операции с целью прорыва блокады города. В 1942 году в условиях блокады и героической обороны Ленинграда Черкасов возглавил фронтовой филиал Театра драмы имени Пушкина, где играл с 1933 года, был участником фронтовых бригад. Мерецков любил этого, как он выразился, "воинственного артиста", создавшего на сцене и в кино образ русского богатыря Александра Невского. Кто в России не знает волнующие слова князя, произнесённые Черкасовым: "Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет Русская земля". Сейчас слушая Мерецкова, Черкасов заразительно улыбнулся, заметив, что в эти слова князя он внёс бы поправку с учётом нашего времени:
- Фашисты пришли к нам с оружием, от оружия и погибнут. На том стояла и стоять будет Ленинградская земля!
- Звучит как набат! - промолвил Кирилл Афанасьевич одобрительно. - Ну, а в твоего героя в кино, Александра Невского, я влюбился по самые уши. Пожалуй, в нашем киноискусстве, это лучший образ воина-героя, я бы сравнил его с образом Василия Чапаева.
- Чапаева блестяще сыграл мой коллега Бабочкин, - улыбнулся Черкасов и самокритично добавил: - Я бы, наверное, так не сыграл...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.