Ждан был рожден чемпионом. В его родословной их было несколько, но неудачно купированное в щенячьем возрасте ухо – кончик этого уха, как сломанная веточка, бессильно болтался на прямостоящей остальной его части – поставило крест на возможности реализации его чемпионских амбиций. Думаю, это обстоятельство совершенно не смущало Ждана, потому что в остальном это была сильная, выносливая, добродушная и невероятного ума собака. И к тому же он был очень красивым: шоколадного окраса, с мощной грудью, стройными лапами и изящно посаженной крупной головой на мощной мускулистой шее.
К Милославу Александровичу Балабану (М.А.) он попал случайно: его приятель должен был срочно улетать в длительную командировку за границу и в кутерьме спешного оформления заграничных документов выпустил из виду необходимость параллельного оформления соответствующих документов на вывоз собаки, а когда вспомнил, было уже поздно. У него был выбор: либо он отказывается от командировки, что в то время считалось бы верхом безумия, либо каким-то образом пристраивает пса. Естественно, он выбрал второй вариант и попросил М.А. взять Ждана к себе, а так как сам толком не знал, на какой срок едет, фактически подарил его ему.
В семье Ждан сразу же стал всеобщим любимцем.
М.А. получил 3-х комнатную квартиру в новостройке, в десяти минутах ходьбы от общежития, где я тогда жил, и, по приглашению, М.А. часто бывал у него в гостях, потому что ему, генератору интереснейших идей, нужна была аудитория, с которой он мог бы этими идеями делиться и которая обязана была не столько принимать их на веру, сколько критически осмысливать. Последнее обстоятельство особенно было для него важным.
Впервые я увидел Ждана на прогулке, когда в очередной раз шел в гости к М.А. Когда я подошел и поздоровался, Ждан сначала меня обнюхал, а потом, заметив, что палка из руки М.А. перекочевала в мою, сделал стойку, предлагая мне поучаствовать в его забавах, что я и сделал.
Когда мы вошли в квартиру, Ждан исчез на секунду где-то в глубине ее и принес мне тапочки. И я настолько привык к этому ритуалу, что однажды, когда, войдя, по обыкновению разулся, и, не увидя своих тапочек, хотел было спросить у М.А., в чем дело, как вдруг услышал из глубины квартиры медленное, неравномерное, шаркающее постукивание когтей о дощатый пол. Затем показалась перебинтованная голова Ждана, затем перебинтованная же и подвешенная за шею одна из передних его лап и, наконец, сплошь забинтованная задница. В пасти его болтался тапок. С трудом передвигая лапы, он медленно приблизился ко мне и положил тапок у моих ног. У меня дыхание перехватило, а на глаза навернулись слезы. Я опустился перед ним на колени, а он положил мне на плечо голову. Чуть постоял и поковылял на свое место.
Многие владельцы доберманов, упирая на интеллектуальные способности своих питомцев, с удовольствием расскажут вам легенду о том, как Карл Фридрих Луис Доберман, создатель породы, названной в честь своего создателя, будучи абсолютно уверенным в интеллекте выведенной им породы, якобы пытался обучить одного из своих питомцев человеческой речи.
Как бы там ни было, но в том, что Ждан обладал своеобразным, собачим чувством юмора, я убедился лично. Приведу два примера.
Когда я приходил к М.А. в гости, мы обычно сидели в самой маленькой комнате, отданной ему под кабинет. Комната была настолько мала, что в ней умещались только небольшой письменный стол у окна, стул рядом с ним и крохотный узкий диванчик вдоль одной из стен. М.А. обычно сидел на стуле, обернувшись ко мне, а я на диванчике. Иногда к нам заходил Ждан и, получив свою порцию ласки, уходил.
В тот раз Ждан тоже пришел за причитающейся ему порцией внимания, но, получив ее, не ушел, как обычно, а стал втискиваться задницей на диван, отодвигая меня к другому краю, затем, опустив передние лапы на пол, повернул ко мне морду и оскалился.
Я вопросительно взглянул на М.А.
М.А. улыбнулся:
- Что непонятно?
- Честно говоря, нет.
- Да он же смеется над вами, показывая, что так, как вы сидите на диване, сидеть неудобно.
И правда, то, что казалось мне оскалом, на самом деле было собачьей улыбкой.
В другой раз нечто подобное произошло во время прогулки, когда мы, занятые очередной беседой, огибали небольшой, пересыхающий прудик посередине жилого комплекса, где была квартира М.А., и только в полглаза наблюдая за передвижениями Ждана, который носился по обширному двору, то обгоняя, то догоняя нас.
В какой-то момент, когда наше внимание было полностью переключено на обсуждение интересовавшей нас темы разговора, сзади что-то так сильно ударило нас обоих под коленками, что мы едва удержались на ногах. Мы обернулись и увидели Ждана, в пасти которого, параллельно земле, была зажата длинная, толстая палка, и который, отбежав на небольшое расстояние, готовился совершить вторую попытку проделать тот же трюк. Но попытка эта не имела успеха, так как в самый последний момент мы просто разошлись по сторонам, и он с палкой впустую пролетел между нами. После чего развернулся, но увидев, что мы наблюдаем за ним, бросил палку и, оскалившись точно так же, как давеча на диване, помахал своим обрубком и снова стал кругами носиться по двору.
Так случилось, что М.А., по непонятной причине, так как особой нужды именно в нем, как руководителе, не было, послали на картошку. Но в тот год картошка затянулась и ближе к середине октября его срочно отозвали в институт.
Обстоятельства же сложились так, что дома некому было присматривать за Жданом, и М.А. решил взять его с собой. В суматохе погрузки в автобусы, за которую М.А. отвечал, как начальник отряда, мы со Жданом оказались в одном автобусе, а М.А. в другом. Как только автобус тронулся, Ждан заскулил. Я подумал, что это от того, что он не увидел своего хозяина и стал его успокаивать, гладить и разговаривать с ним. Он положил мне голову на колени и всю дорогу только тихонько повизгивал. Едва, по прибытии на место, двери автобуса растворились, как Ждан, расталкивая всех, кто был на его пути, бросился в ближайшую распахнутую дверь.
Оказывается, некоторые собаки, как объяснил мне М.А., могут бояться замкнутых пространств.
Буквально накануне отъезда из совхоза мы втроем - М.А., Ждан и я - шли по сельской улице, в конце которой был большой пруд. День был пасмурным и довольно холодным. Уж не знаю, что взбрело в голову М.А., но он вдруг поднял с земли палку и бросил ее в пруд. Ждан тут же прыгнул за ней в воду. Когда мы пришли в лагерь, М.А. сообщили, что его срочно отзывают с картошки. И в тот же вечер заболел Ждан. Его буквально трясло от озноба, он стал вялым и старался лечь, где потеплее. Мы укрыли его двумя одеялами и сверху еще положили матрас. Нос его был сухим и горячим. Отказывался от еды. Я принес ему с кухни теплого молока. Он немного полакал его и опять полез под одеяла. Мы возились с ним всю ночь. Утром расстроенный М.А. не знал, что ему делать. Брать с собой пса в его состоянии было безумием. Оставаться из-за него здесь, значит навлечь на себя гнев начальства.
Мы с Борисом Викторовичем (Б.В.), нашим коллегой, убедили его, что все будет хорошо, что ему надо ехать. А потом, как только выдастся свободный день, приехать за Жданом.
В тот день я остался в лагере, а всеми рабочими делами распоряжался Б.В. Дежурившие на кухне девочки чуть ли не ежеминутно таскали Ждану разные вкусности.
Ранним утром следующего дня я проснулся от того, что в лицо мне ткнулся мокрый и холодный нос Ждана, который стоял рядом с моей кроватью и нетерпеливо перебирал лапами, просясь наружу.
Через пару дней к великой его радости приехал М.А. и увез его домой. А еще через пару дней закончилась наша картошка.
Присутствие собаки в лагере, с одной стороны, влекло за собой массу разных непредсказуемых происшествий, в основном связанных с пьяными выходками местной молодежи. Ждан терпеть не мог запаха алкоголя и буквально бесился, когда кто-либо «под шафе» приближался к нему. С другой стороны, эта его особенность мы использовали, когда необходимо было этих шалопаев спроваживать по домам. Обычно они старались как можно дольше задержаться в лагере и тогда мы брали Ждана на короткий поводок, что он ненавидел и всячески старался вырваться, и говорить им, что мы не в силах больше сдерживать пса и им лучше уйти от греха подальше. Это срабатывало неизменно: пса они остерегались.
Однажды, еще в начале картошки, Ждан придумал игру, которая приносила ему и мне пользу, а остальным веселье.
Каждое утро, когда Ждан выбегал по нужде, я вслед за ним выходил на утреннюю зарядку, на спортивную площадку лагеря. Ждан, справив нужду, обычно носился вокруг меня кругами, предлагая поиграть. Я бросал ему палку и пока он бегал за ней, делал свои упражнения.
В самом дальнем углу площадки находилось поле для игры в городки и полный комплект бит и рюх. Однажды я выставил письмо, взял биту и пошел на кон. Чтобы распечатать письмо, необходимо выбить рюху, которая располагается посередине квадрата. Особой силы для этого не нужно. Нужна точность. Поэтому рука с битой на замахе обычно располагается близко к земле.
Я тщательно прицелился, отвел руку для замаха, но бросить биту не успел, потому что Ждан вцепился зубами в другой ее конец. Я попытался было вырвать биту, но не тут то было. Какое-то время мы так и стояли, держась за разные концы биты. Наконец Ждан начал медленно перебирать биту зубами по направлению к моей руке. Когда его морда оказалась ровно посредине биты, он передними лапами уперся мне в колени. Я решил сделать оборот вокруг своей оси, полагая, что он отпустит биту. Но он только крепче сжал зубы. Тогда я стал крутиться и, чем дальше, тем сильнее. Ждан висел на бите, не разжимая челюстей. В какой-то миг, когда верчение было уже достаточно интенсивным, он вдруг разжал челюсти, и мы кубарем разлетелись в разные стороны. Тотчас раздался смех собравшихся вокруг нас студентов. Ждан снова схватил биту зубами и подбежал ко мне. С этого дня вплоть до его неожиданной болезни мы, как могли, развлекали народ по утрам. Самое интересное – я никогда не мог уловить момент, когда он разомкнет челюсти и поэтому эффект разлета был всегда неожиданным.