Девочки, оказывается 52-летний журналист Валерий Панюшкин, бывший сотрудник «Дождя» и «Новой газеты» написал эссе о своём 82-летнем отце, который поддерживает спецоперацию.
Ничего мерзее в этом году вы уже не прочтёте:
Мой отец — за войну. Среди моря общественных бед, которые моя страна обрушила на Украину и весь мир, включая собственное население, есть и моя личная беда: мой отец, мой папа, немощный старик 82 лет, — за войну.
Он хороший человек, я люблю его. Он учил меня кататься на велосипеде, управлять байдаркой, работать пилой, стамеской и рубанком. Он чудесный мастер, всю жизнь делавший макеты для театров и выставочных залов. Он любим моими детьми, потому что играет с ними и ремонтирует им поломанные игрушки. Он всю жизнь нежно любил мою мать и трогательно ухаживал за ней два года, пока мама умирала от рака мозга.
А теперь он поддерживает войну, и мы почти не разговариваем. Я только спрашиваю, вовремя ли он принял лекарства.
***
Папа, это я пятая колонна!
— Да какая ты пятая колонна, ты просто дурачок, — парировал отец, пренебрегая тем фактом, что сын — известный журналист и писатель, предмет отцовской гордости, смеется, как будто переводя назревавшую ссору в шутку.
Мне казалось, что, произнося эти пропагандистские штампы, отец как будто испытывал меня — не соглашусь ли я разбавить свои оппозиционные взгляды разумным конформизмом. Я не соглашался, и отец отступал на заранее подготовленные позиции добряка-дедушки, которому ни до каких политических взглядов нет дела, а занят он исключительно починкой сломанного автомобильчика для младшего внука.
Так мы и жили до 24 февраля 2022 года. А потом началась война.
***
Потом случилась Буча. Я встретился с беженкой из этого городка, где за время российской оккупации погибло более 400 мирных жителей, и записал ее рассказ. Но стоило только мне начать пересказывать отцу слова этой женщины, как он вскочил и сорвался на крик. Он не кричал на меня так никогда в жизни, ни разу за мои 52 года:
— Как ты смеешь! Как у тебя хватает совести говорить такое! Как ты мог хотя бы подумать, что русский солдат способен убить детей и женщин!
***
Мой отец кричал, трясся и ронял вокруг себя предметы, потому что все понимал, но не мог принять реальность, ибо принятие реальности требовало либо немедленной его смерти, либо тотального разрушения его личности, всех его ценностей, всех его нравственных установок.
Я сидел и молчал. И думал: «Господи, он все понимает, Господи». Потом я встал, оделся и ушел, оставив старика в одиночестве.
***
С тех пор я перестал думать, будто россияне, поддерживающие войну, одурманены пропагандой. Одурманены, конечно, но дело не в этом. В большинстве своем они всё понимают. Но дело в том, что до сих пор никто в России не придумал ни одного разумного действия, которое можно предпринять вслед за осознанием той реальности, что мы агрессоры.
Ни одного действия, кроме самоубийства. Меня от самоубийства удерживает только дело, которое я сам себе в отчаянии назначил и должен довершить, — написать книгу о беженцах, рассказать urbi et orbi, что там, где нарисованы стрелки на военных картах, там, куда падают бомбы, там — люди.
От самоубийства Валерия Панюшкина удерживало дело и дом под Москвой.