***
Жизнь Эдварда в ханском дворце была увлекательна и необычна. Ночи сменяли дни захватывающим калейдоскопом ярких красок и волнующих впечатлений. Принц и очаровательная Гульсум проводили время в роскошном саду, обнесенном высокой каменной стеной, из-за которой не был слышен шум большого города. Сад пестрел пышными цветами диковинных расцветок. Пальмы и прохлада сказочно красивых фонтанов создавали ни с чем не сравнимую картину оазиса в знойной пустыне.
Вечером Эдвард курил кальян и под тягучую восточную музыку погружался в причудливый танец закутанных в прозрачные шелка красавиц. Мерно покачивая бедрами и позвякивая монистами, танцовщицы окружали принца, унося его далеко в мир фантазий и грёз.
Иногда он вместе с ханом, дочерью владыки и свитой выезжал в город на базар. Везде юноша видел склонившихся в великом почтении людей. Хана боялись. Люди старались не попадаться на пути царственного кортежа, а если это не удавалось, то кланялись как можно ниже, лишь бы взгляд властелина не коснулся их.
Яткир любил рассуждать об устройстве своего государства:
– Дисциплина, дисциплина и ещё раз дисциплина! А ещё страх и покорность, – нравоучительно вещал хан, расхаживая по комнате. – Ты, принц, скоро поймёшь: главное, что делает армию бесстрашной и непобедимой, – беспрекословное подчинение и страх. Страх перед жестоким наказанием в случае неповиновения, – хан остановился и внимательно посмотрел на Эдварда. – Воины знают, что если они идут вперед, то смерть может пощадить их. А если они повернут назад, то их ждёт страшный конец. Я отдал приказ рубить головы всем непокорным!
“Его боятся, а значит уважают! Народ послушен, а армия действительно непобедима. Это сделало маленькое восточное государство огромной империей. Быть может это и есть пример настоящего правителя и политики великой державы?” – размышлял принц. Он был настолько сбит с толку великолепием двора, что не мог правильно истолковать увиденное и услышанное.
Как-то незаметно обращение хана к принцу стало более свойским. Вместо привычного: “принц Эдвард”, все чаще звучало слово: “зятёк”[1]. Однако Эдварду это даже льстило. В подчеркнутом панибратстве старого хана молодому человеку виделись уважение и внимание к его персоне.
Такая жизнь Эдварду нравилась. Его волновала причастность к мощному государству, и радовало то, что он приближен к столь могущественному правителю.
К тому же Гульсум была так хороша!
И постепенно в голове принца стала оформляться, а затем всё больше крепнуть уверенность, что обворожительная принцесса станет его избранницей.
“Я попрошу у хана руки его дочери, и это будет прекрасным решением всех проблем, – думал Эдвард. – Я женюсь на красавице Гульсум и буду счастливейшим королём на свете! Война уже никогда не будет угрожать моей стране: не станет же хан воевать с государством, где его дочь – королева. И мой народ сможет жить в мире и радости, как и раньше”.
И принц принял решение.
***
Эдвард хотел, чтобы его предложение прозвучало в торжественной обстановке в присутствии придворных и знатных приближённых особ. Но, несмотря ни на что, душу принца холодило сомнение, что он может получить отказ: здесь он инородец – человек другой веры и чуждых взглядов. Поэтому принц решил поговорить с ханом, чтобы заручиться его согласием.
Однако подходящий случай не представлялся.
Как-то раз Эдвард заметил в конце коридора Яткира, идущего куда-то в глубокой задумчивости. Хан был один, это было удивительно, и лучшего момента вряд ли можно было ожидать.
– Светлейший хан! Подождите! – окликнул его принц. Но хан был так погружён в свои мысли, что ничего не услышал, и продолжал свой путь по запутанным лабиринтам дворца.
Эдвард прибавил шагу. Ему хотелось скорее поговорить с ханом, но, в то же время, он боялся резко прервать ход мыслей правителя и тем самым вызвать его гнев.
“Тогда он наверняка мне откажет”, – беспокоился молодой человек.
Хан остановился около небольшой тяжёлой двери и огляделся по сторонам, однако Эдварда, в эту минуту оказавшегося в тени большой колонны, он не заметил. Дверь скрипнула, и Яткир скрылся за ней.
Эдвард подошёл к кованой массивной двери и в нерешительности потянул за ручку. Было обидно упускать такой шанс! Дверь подалась, и принц оказался в небольшом узком коридоре, в конце которого виднелась ещё одна дверь.
Внезапно он ощутил холодок неясного и беспричинного страха. Эдвард медленно прошёл по коридору и осторожно приоткрыл вторую дверь.
В центре большого зала, освещённого бликами чуть теплящегося очага, стоял гигантский стол. Перед столом, склонившись в подобострастном поклоне, на коленях стоял хан. Тот же, кто сидел за столом, был просто ужасен! Большая тёмная масса, колыхавшаяся и переливавшаяся зловещими огнями, была, несомненно, живой. Отвратительное бесформенное лицо скалилось довольной улыбкой. В извивающихся щупальцах, отдалённо напоминавших человеческие руки, были чудовищного размера счёты: в оправе из костей на прутьях, вместо привычных костяшек, нанизаны белые и чёрные человеческие черепа с глазницами, горевшими синим огнём.
Эдвард в страхе отшатнулся. Но находившиеся в комнате его не заметили. Любопытство победило, и принц приник к щели приоткрытой двери.
– О, Всемогущий Демон! – обратился хан к сидевшему за столом. – Я пришел сообщить тебе о своей дани.
– Я слушаю тебя, раб! – Демон постучал пальцами по счетам, посыпались искры.
– Сегодня я казнил трех бродяг и одну старуху...
– Так, так… – Демон передвинул несколько черепов.
– Мой верный слуга Махмет зарубил грязного нищего у дороги.
Снова щёлкнули счёты.
– Гонцы с юга сообщают, что мои армии значительно продвинулись вперед. Много убитых! Захваченных в плен я сделаю своими рабами.
– Отлично! Ты неплохо потрудился, – проговорил Демон, медленно выплывая из-за стола. – Ты убиваешь людей; взамен за их жизни я даю тебе власть и деньги. Но помни, Яткир, – он навис над ханом, словно тяжелая грозовая туча. Хан съежился, втягивая голову в плечи. – Помни, раб мой! В тот день, когда по твоей воле не будет загублена ни одна человеческая душа, все твое могущество исчезнет!!! – он захохотал, и смех его больше походил на шипение змеи.
Взвившись под потолок, в то же мгновение Демон исчез.
– Боже мой... – прошептал Эдвард и перекрестился. Он бросился к выходу, так как был уверен, что хан не обрадуется, обнаружив его здесь.
В полной растерянности Эдвард брёл по пустынным коридорам дворца. Добравшись до своей комнаты, он запер дверь и тяжело опустился на диван, пытаясь сосредоточиться. Но мысли путались, и лишь одна из них набатом звучала в голове:
“Как он мог?.. Как он мог!!!”
Когда забрезжил рассвет, из этого странного забытья его вывел услужливый голос слуги:
– Ваше Высочество! Светлейший хан Яткир просит вас разделить с ним трапезу.
***
Хан Яткир величественно восседал во главе стола, ломившегося от всевозможных экзотических кушаний. По правую руку от него сидела любимая дочь Гульсум и особо приближенные к хану придворные. А по левую руку
расположилась свита в богатых халатах и ярких чалмах. За столом прислуживали молчаливые рабы. Пир был в самом разгаре.
Эдвард сел на пустующее место рядом с принцессой Гульсум и молча смотрел на богато накрытый стол.
– Зятёк! – хан вытер жирные пальцы о полы парчового халата. – Я хочу кое-что показать тебе сегодня. Я думаю, это тебя заинтересует.
Яткир немного помолчал, ожидая вопроса, но Эдвард ничего не спросил. Хан был немного удивлён молчанием принца, но не придал этому значения.
– Я покажу тебе публичную казнь. Казнь – хорошее наказание, позволяет удерживать в страхе и покорности подданных. Так ведь, будущий король Эдвард?
Принцесса Гульсум весело рассмеялась.
Площадь перед ханским дворцом была до отказа заполнена народом. Люди толпились и около высокого помоста, где, как понял Эдвард, казнили несчастных. Справа от помоста вплотную к высокой стене ханского дворца была возведена ложа для знатных гостей: хана, принцессы и придворных. Яткир сидел, развалившись на бархатных подушках, Гульсум была беззаботна и радостна.
На помосте стоял изможденный худой человек в рваных одеждах. Он испуганно смотрел на хана. Рядом с ним был глашатай, а позади виднелась громоздкая фигура палача с огромным ятаганом.
– В чем обвиняется этот преступник? – лениво поинтересовался Яткир.
– О, Светлейший! Он украл на базаре ячменную лепёшку, – объявил глашатай.
– Что ты можешь сказать в своё оправдание? – спросил правитель.
– О, Светлейший! – человек упал на колени. – Я был очень голоден!..
– А-а-а, – хан махнул рукой. – Все так говорят. Отрубить ему голову!
Эдвард закрыл глаза. Он услышал отчаянный вопль обречённого, затем глухой стук и возмущенный ропот толпы. Молодой человек перекрестился и открыл глаза. Теперь перед судом предстал тщедушный старичок в добротном халате, которого от страха била сильная дрожь.
Принц взглянул на Гульсум. Восточная красавица была безмятежна и с интересом наблюдала за происходящим.
“О, Боже! – содрогнулся принц. – И это – нежное создание, которым я так восхищался! Которое боготворил!”
– В чем же обвиняется этот человек? – спросил правитель, и на мгновение Эдварду показалось, что хан заинтересовался судьбой несчастного. Но взгляд Яткира потух, и он поудобнее устроился на своем ложе.
– Он обсчитал покупателя на один золотой, – проговорил глашатай.
– Какая жадность, – в голосе хана слышалось безразличие. – Что ты можешь сказать в своё оправдание?
Но обвиняемого так сильно трясло, что вместо слов был слышен лишь громкий стук зубов. Хан не стал дожидаться ответа и снова небрежно махнул рукой.
Эдвард зажмурился, и все повторилось как в прошлый раз: крик, звук падающего тела, и только шум толпы был скорее похож на одобрение.
“Господи! Господи Иисусе!” – молился принц, наивно полагая, что если не будет смотреть на казнь, то останется к ней непричастен.
Он слышал, как Яткир снова задал вопрос о том, что совершил третий обвиняемый.
– Он украл дорогой перстень, – ответил глашатай.
– Да-а-а? Ну-ка покажите, что за перстень, – оживился хан. – Ах! Какая красота! Взгляни, зятёк! Зятёк!.. – Яткир потряс Эдварда за плечо.
Пришлось открыть глаза. Правитель протянул принцу кольцо. На зелёном овале обрамлённого в золото нефрита, блистал россыпью изумрудов золотой фрегат.
Эдвард вздрогнул. Сомнений быть не могло: это кольцо было уникальным – заказанным его отцом Густавом у королевского ювелира на десятилетие сына. Принц поднял глаза на человека, подозревавшегося в краже.
Перед ним стоял закутанный в запылённый плащ нищий старик. Он опирался на сучковатый посох и устало смотрел на собравшихся. Эдвард встретился с ним взглядом и вдруг отчётливо услышал тревожный колокольный звон: так звонили колокола в его родной стране, когда надвигалась беда. Он слышал этот звон однажды, когда горел старый город, и навсегда запомнил низкий протяжный, предвещавший тяжёлые испытания, гул большого колокола.
Хан был необычайно возбуждён:
– Интересно, что же ты скажешь в своё оправдание? – цепкий взгляд его масленых глазок был устремлён на старика.
– Я не крал кольца, – последовал ответ.
– Ложь! – надменно проговорил Яткир. – Откуда у нищего такая драгоценность?
Старик стоял совершенно спокойно.
– Отрубите ему голову! – скомандовал хан. – А перстень пойдет в пользу казны. – И он надел кольцо на палец.
Эдвард, наконец, обрёл дар речи.
– О, Светлейший! Позволь мне вступиться за этого человека. Я знаю его! Он пришёл из моей страны. И я знаю, откуда у него это кольцо. Он не крал его! Это подарок одного мальчика... И я умоляю вас, хан Яткир, отпустите его с миром. Пусть этот дар останется у него. Это для меня очень важно!
– Ну... если ты просишь... – Яткир с большим сожалением посмотрел на перстень. Расставаться с такой красотой ему не хотелось. Но и ссориться с будущим зятем тоже было неразумно.
Хан вздохнул, снял кольцо и велел отдать его хозяину.
– Только для тебя, зятёк... – разочарованным взглядом Яткир проводил драгоценность. – Ладно, нищий, иди ... пока, – и он откинулся на подушки.
Но странник стоял не шелохнувшись, все так же опираясь на посох.
– Почему же ты не уходишь, глупец?! – изумился правитель.
Старик гордо выпрямился.
– Я ещё не поблагодарил тебя, о светлейший, мудрейший и могущественнейший из всех царствующих особ!
Хан самодовольно улыбнулся, однако Эдвард не услышал в тоне говорившего привычных почтительности и подобострастия.
– Только мудрость твоя – в боли твоего народа. А могущество – в слезах матерей и жён погибших воинов; в стонах повергнутых в рабство; в мольбах о помощи завоёванных тобою стран и в бесчинствах твоих наместников! – голос старика звенел от гнева. По толпе прокатился шёпот изумления. – Но твоя великая жестокость разобьётся о величие ненависти!
Яткир вскочил и в ярости затопал ногами:
– Казнить!!! Сейчас же! Отрубить голову!!!
Эдвард бросился к Яткиру.
– Светлейший хан! Вы обещали мне!!! – кричал принц.
Хан смотрел на него налитыми кровью глазами. Судорога исказила его лицо, Яткир опустился на подушки. С деланным равнодушием он проговорил:
– Только для тебя, зятёк…
И затем, уже спокойней, недоуменно пожал плечами:
– И всё же я бы его казнил!
***
Принц быстро шел по бесконечным переходам ханского дворца. Всю эту ночь его мучили кошмары, и, очнувшись на рассвете от беспокойного сна, он понял, что больше ни дня не может оставаться в дикой стране, которой правит циничный самодовольный тиран.
Однако он не мог уехать, не выполнив поручение отца.
Около двери ханской опочивальни Эдвард остановился. Изобразив безмятежную улыбку, он нажал на ручку двери.
Правитель возлежал на горе расшитых шелковых подушек и дремотно щурил веки, блаженствуя под опахалом из павлиньих перьев, которое плавно качал смуглый слуга.
– О, Светлейший хан Яткир!
Хан оживился и заинтересованно взглянул на посетителя.
– Прошу простить меня за вторжение! Я достаточно долго являюсь вашим гостем, и мы уже можем заключить “Соглашение о мире”, которое уполномочил меня подписать король Густав.
Яткир выпрямился и резким движением оттолкнул слугу.
– Зачем торопиться, зятёк? – слащаво проговорил Яткир. – Такие дела второпях не делаются.
– Вот соответствующий документ, – Эдвард почтительно подал правителю свиток. – Здесь всё написано. Нет только вашей подписи.
Хан насторожился. Он долго и внимательно изучал пергамент. “Что это мальчишка решил оформить соглашение? Живётся ему здесь привольно, свадьба намечается; а он вдруг заспешил?” Яткир испытующе посмотрел на принца, тот казался спокойным и почтительным. Хан снова углубился в чтение. “Вроде бы ничего не изменилось, этот дурень вполне умиротворен. В конце концов, это меня ни к чему не обязывает. Всего лишь росчерк пера”.
Яткир щелкнул пальцами. Словно из-под земли появился раб с золотым письменным прибором. Хан обмакнул перо в чернильницу и поставил жирную подпись.
– Теперь всё в порядке? – елейным голосом спросил он. – Ты доволен?
– Не хватает печати.
Хан нахмурился, но оставил оттиск на свитке.
– О, Светлейший! Теперь всё в порядке. И я доволен, – Эдвард заставил себя улыбнуться. Он свернул пергамент и бережно держал его в руке. – Простите, что прервал ваш отдых.
Молодой человек с почтительным поклоном вышел из комнаты.
В ту же ночь Эдвард тайно покинул столицу ханского государства.
[1] Зятёк – уменьшительное от слова «зять» – муж дочери.
Продолжение следует