Дед Митя любил, чтоб пешком. По парку. Для здоровья. Но в этот раз удружил. Прокатились. По детской железной дороге. Димасик не поверил глазам. Все работы выполняли дети. И в поезде, и на станции. Машинисты, проводники, стрелочники. Самые счастливые в мире. Носили форму, целый день катались, а в силу принадлежности к высшей касте не обращали на простых смертных никакого внимания - смотрели сверху вниз.
Как-то отец разрешил осмотреть памятник коммунарам - паровоз около дворца железнодорожников. Димасик залез. Сначала на тендер, потом перебрался на сцепку и через окошко в кабину. Все было железным и густо закрашенным. Черным. Рукоятки, рычаги, штурвал, вентили, переплетающиеся шланги, манометры, но главное, дверь. В топку. Ощупал, приноровился, попытался сдвинуть рычаг, открыть заслонку, провернуть штурвал. Силенок не хватало. Осмотрелся, и вдруг... Кучка. Прямиком возле дверей. В уголке.
Какашек, как таковых, он не боялся. Совсем. Чего тут, везде полно. Даже во дворе. Или ракете, что на детской площадке, а тут заныло. Великий паровоз, памятник коммунарам. Почти неуловимым. Мстителям. Стало неловко, и он отчалил.
Мог бы и подольше, сказал отец.
А, отмахнулся Димасик, ничего особенного.
На Гошин день рождения отпустили. С ночевкой. Улеглись поздно, но наутро собрались и Гоша тут-же предложил секрет, до которого ходу минут пять дворами. Когда пришли, перейдя на секретный шепот, предупредил, если хотим остаться в живых, надо спрятаться. Димасик немного испугался.
От кого?
Немцы,важно процедил тот.
Залегли. Через некоторое время донесся странный гул, шипение, стук, а потом раздался длинный пронзительный гудок.
Что это?
Смотри!
Это был взаправдишный, живой, черный, шипяще-стучащий, кривошипно-шатунный и стремительно приближающийся паровоз. Удивительность момента заключалась не столько в самом паровозе, хотя и в нем тоже, сколько в его близости, - он шел, практически, по двору.
В семьдесят втором подфартило. Итальянский дядюшка задарил железную дорогу. Электрическую. Made in Germany. Там было все - паровоз с тендером, четыре вагона, один их которых почтовый, составные рельсы, пульт управления. Вагоны автоматически сцеплялись между собой. Надо лишь стукнуть один о другой. Паровоз, хоть и небольшой, но всамделишный. Кривошипно-шатунный работал, дверцы открывались, все важные детали присутствовали.
Из пластмассового конструктора Димасик построил станцию, водокачку и замок, а из железного - семафор, кран и шлагбаум. В дело пошли рыцари и оловянные солдатики. Также удалось «одолжить» у бабушки малюсенькую сувенирную елку, из книг отлично получились туннели, а мамин плед и декоративные подушечки помогли создать ландшафтную основу всей композиции. И даже складки местности.
Сколько времени он провел на полу, наблюдая движение состава и вагонные сцепки, разгрузки и погрузки, столкновения и аварии, захват поезда и оборону замка, одному богу известно. И не только исполнял проводника, но одновременно был машинистом и защитником замка, сцепщиком и догоняющим поезд тамплиером, заправщиком и, конечно, самым неуловимым мстителем Зорро.
Прошло время, железнодорожные страсти улеглись, забылись детские дороги, появились новые увлечения. Однажды, в возрасте восемнадцать плюс, проведя ночь за King Crimson и Genesis под жуткий египетский бренди, решили проветриться. В конце концов добрались и пошли. По детским шпалам. Естественно, беседовали исключительно на авангардные темы. Минимализм, сюрреализм, отсутствие вкуса к настоящей музыке, необходимость носить джинсы, тупость тех, кто стрижется коротко, включая похвалы Герману Гессе и Владимиру Высоцкому.
И тут Вася нашел гриб. Сначала один, потом другой, третий.Димасик было поспешил за ним, но взгляд случайно зацепился за литую надпись на рельсах. «Krupp 1901».
Как могло получиться, что рельсы советской, пусть и детской, железной дороги изготовлены самым вражеским врагом. Это теперь Крупп не страшен, а тогда... Ужас, друг фюрера, капиталист, поджигатель войны. И каким ветром занесло на железную дорогу, построенную в сорок девятом году в Челябинске, немецкие рельсы начала века. Ответ неизвестен. Другое дело, нужен ли. Согласитесь, вполне достаточно самого факта в его непреодолимой загадочности
***
Так жаль, глубокомысленно изрекает Алла, наши дети совсем не знают поэзии, хотя - и тут наступает печальная пауза - все идет из семьи.
Ну да, Волга впадает в Каспийское море, и вообще, все реки текут в море, но море не переполняется. И возвращаются к месту откуда текут, чтобы опять течь.
Очередной виток благо-говорения с признанием уютной вины за легкий воспитательный недосмотр. Мы же хотели, чтоб у них все было, работали как сумасшедшие, и сладкая капля ностальгии растекается по временам, где приличные люди знали, боготворили и дышали поэзией.
И что, разрешите узнать - что это изменило. Взгляд или угол, добавило ума или разбудило совесть.
Не-а, только ярлычок на костюме - когда-то симпатичный, интеллектуально продвинутый, а ныне нелепый, архаичный, в крайнем случае, скучный.
Или у возлюбивших поэзию жопа наружу не торчала - как бы не так, перла из всех щелей.
Банальности ушибают начисто, не всегда конечно, но когда настроишься на искренность, заинтересованность, понимание и соучастие, а тебе втыкают Каспийское море, серпом по яйцам.
Из жопы, не выдержал я, все из жопы. Обычной, человеческой, неужели всерьез можно отрицать детскую самостийность или самобытность, повадки, обретенные вне родных стен, внесемейные авторитеты, сленг, артикул. Доброхотное лицемерие, в лучшем случае, приторный хорошизм, перекладывающий, а точнее, размазывающий личную ответственность - теперь за все в ответе семья или школа, родня, друзья или сослуживцы, сословие или страна в целом, но никто конкретно.
Мы меня проморгали, говорил райкинский персонаж. Для многих, пусть некоторых, культура, это процесс наворачивания благопристойности. Чтобы жопа была упрятана, чтобы заколочена и заперта на семь замков.
Думаете, рыдания по Цветаевой удел юных и нанюханных - ошибаетесь, до сих пор хлюпают.
Она не смогла дальше жить потому что - обязательно пафосным перечислением - революция, муж, сын, эмиграция, война, Елабуга, что-то еще. Короче, из доступного советского, еще доперестроечного, но благодаря связи с большой поэзией и трагической судьбой гения в целом, очень возвышенного. Духовность, хуле.
Савва, может не стоит отсебятиной вслух - у гениев свои причины, обычному человечеству неведомые. Не нужно раскладывать на сахар и крупу, капусту или распашонки.
Куда там, тройка едет, народы расступаются, а фигура воспроизводится заново. Ахматова, Цветаева, Мандельштам и Пастернак - все умное и талантливое, живое и честное, лучшее и непонятое. Серебряный век, слезы боли, гроздья гнева, не забудем, не простим - и после смерти Его гробы отверзлись, и многие тела усопших святых воскресли и, вышедши из гробов по воскресении его, вошли во святый град и явились многим.
Теперь горячий пафос встроен в нутро автоматом, более того, прикреплен к ярлыку - стопроцентная неполживость, не ошибешься.
Хрен там, ровно наоборот - рафинированное, органическое лицемерие, такое, что говорящий сам вдохновлен открывающейся перспективой - маска, я тебя знаю, и почему мы вместе не рыдаем.
***
Лет в двенадцать заболел. Модой. Истово. Очень хотел джинсы-клеш.Каждые встречные рассматривались пристально, внимательно и завистливо. Слишком широкий не нравился, как и клеш, сделанный из обычных брюк путем вставки клина, а вот джинсы с болтами, армейским ремнем и правильным лейблом "Levis" или "Levi Straus", являлись предметом жадного вожделения и чудесной юношеской мечты.
Итальянская тетя, как назло, прислала старческие фасоны-дудочки, которых страшно стеснялся.
Будучи один дома вскрыл до колена прошлогодние брюки, и попытался вшить клин. Расклешить. Вот до чего дошло. Надо-ли говорить, не получилось.
Пришлось прооперированные штаны затолкать в темный угол кухонной антресоли. Коновал.
Спас дядя Витя. Прислал польский джинсовый комплект. И да, это был клеш от колена, который видно спереди, сбоку и сзади. Не подкопаешься.
Сговорившись с одноклассником, в гардеробе которого имелся клеш от Карабашской швейной фабрики, явились на школьный субботник гордо неся предел человеческой моды. Борька даж умудрился дополниться модными махровыми носочками. Зелененькими.
Классную чуть Кондратий не хватил. Крику было. Нам попомнили все. Прически и музыку, учебу и пропуски политинформаций, Америку и погибших на фронте дедов.
***
Да, молодым, горячим можно и должно открывать, ужасаться, изумляться. Давать клятвы и скорбно, но твердо говорить никогда. Доказывать полную инакость, чураться несправедливости, гневаться на заскорузлых и пытаться сотворить свое, но нам, убелено-умудренным, перед кем и зачем.
Разве мы поставили себя на карту, встали грудью, плечом к плечу, вернули веру, восстановили истинное право. Может, круто изменили судьбу, совершили подвиг, спасли страну и наказали виновных.
Ни-че-го. Абсолютно, кроме горячих, сладостно обжигающих обвинений и упоения несобственной правотой - вырастили словно в оранжерее "травму", раскрутили выше неба и гневно обвинили "систему", потом страну, предков, бывших авторитетов и упавших героев.
В этой стране жить нормальному человеку невозможно, срочно на выход. Этот диагноз поставили мы, и нам "травмированным", если так и быть не отъехали, должно жить на особом счету - ну правда, остаться могли лишь герои - моральные авторитеты, люди особого сплава, лучшие настоящие.
Как же, разбудишь его, вашего Герцена - самоназначенцы, амуры на химзавивке, инженеры человеческого душа, поклонники евроремонтов, пластиковых окон и благословенной Турции.
Самозванцы, но как сладок вкус обиды, желанна правота, законно превосходство и трепетно чувство сопричастности с лучшими. Золотой купол. Житейская хитро-мудрость, расчет на "само" или на "вдруг", иллюзии, на которые не стыдно ссылаться, что важнее, картинно сожалеть - мол, дурак, поверил в чудо, и годами взращенная осторожность. Не рискнули прыгать через две бездны, худо-бедно приспособились с краешка, отгородились чем бог послал, как-то доковыляли до пенсии - с кого теперь спрашивать за не так, за то, что под лозунгом "как лучше" тормознули даже не попробовав заступить на полшага.
Согласен, за это невозможно осуждать или предъявлять моральные претензии, но тогда и нам лучше в тряпочку. Компромисс, конформизм - какая Цветаева, зачем Мандельштам - джентльменский набор