Давно наступило лето, заполнив вокзалы дымом качающихся вагонов, качающихся людей. И кто-то необогретый, и кто-то неуловимый, из ши или из драконов, стремится в своё нигде. Забыты в кладовках санки, забыты в стогах иголки. Забыты хмельные тосты. Забывчивость — первый сорт.
Василий Сергеич Ангел на верхней плацкартной полке, на плечи набросив простынь, решает в ночи кроссворд. Его изучив под лупой в компании тусклой лампы, решает его наощупь. И хлопает в тамбур дверь. Надеется очень скупо и верится очень слабо, что Васеньке будет проще. Когда-нибудь, не теперь.
Звучит нереально странно, довольно безумно даже. Дозволено объясниться — давай, не руби с плеча. В обнимку с большим титаном, в торжественном макияже, веселая проводница пьет крепкий зелёный чай. Мелькают в окошке пашни. Мелькают в окошке реки. Ирина живёт так сложно, что бог её душу мать. У ведьмы метла в багажном секретном лежит отсеке. Задрыхнет вагон — возможно, получится полетать.
За кукольные ладони на небо её пускают.
Мечте не нужны задаром фазенда и огород. Ирина — она из хтони, обычная, городская. Маршрутом "Москва-Самара" катается круглый год. Её обожают карты, коты, старики и дети, которые видят правду, скрываемую от всех. Пока берега покаты, пока семафоры светят, у Иры запасы радуг и самый дурацкий смех.
И самый красивый Млечный, и танец свирепых прялок, работавших век от века с усердием на луну. Ирина узнала нечто, и нечто внутри застряло — усталому человеку, царевичу, колдуну потребно совсем немного: немного любви и мира, блестящей лазурной глади, зовущего вдаль огня. Над рельсами, над дорогой летит проводница Ира. Глядит на неё Василий, придумывает меня.
Арт: Юлии Журавлевой