Внезапно повзрослевшая луна из облаков глядела, не моргая. Ждала упорно, словно Навсикая, другие дни, другие времена. Прямой, как шпала, белый, как зима, сменивший две любви,
душой широкий, Иваныч шёл, качаясь по дороге, устав от напряжённости ума. Вздыхал, кряхтел, не нарушал УК. Иваныч шёл, дышал молочным паром, дитя порочной страсти сталевара и чаровницы ткацкого станка.
Иваныч шёл. Хихикал козодой. Брехали псы в бревенчатой деревне. Иваныч и не думал о царевне. Вообще смотрел на ивы над водой. Тут нате вам, и с кисточкой, и без — из озера царевна, вся в зелёном. Потребно ли приветствовать поклоном? А может, дьявол шутит или бес?
Царевна хуже майского клеща впивается в Иваныча, на ушко вздыхая: я устала быть лягушкой. Берите меня в жены прямо щас. Иваныч, обалдев от прямоты, действительно смущён, обескуражен.
За недостатком катакомб и скважин косится на ближайшие кусты. Иваныч что-то мямлит сквозь губу: "Я не Иван, я Владислав Иваныч. В квартире нет условий, даже ванны. Не выбирал, сударыня, судьбу. Друзья, дела, машина в гараже, давление, кредиты, полис "Каско". Но если для тебя случилась сказка, то вряд ли ты отвертишься уже.
Иваныч в койке, десять лет спустя, листает книгу, раб своих привычек. Из вредности не держит дома спичек, в быту шикарной лысиной блестя. А иногда, когда совсем прижмёт, не множит скорбь, бутылки и окурки. Напяливает штопаную шкурку. И квакает в пруду, как идиот.
Кому война, кому и мать родна. Так хочется, чтоб радостно и тихо. Пока прощает Владиславу прихоть его вечнозелёная жена.
Арт: Владимир Березин