Анекдоты не всегда были такими, как сейчас. Ещё во времена Пушкина анекдотов считался, скорее, любопытный случай из жизни известного человека - даже не обязательно смешной. Конечно, если персонаж был весельчаком, то он сыпал шутками, но если его угораздило стать серьёзным человеком, то и рассказы про него были соответствующие.
При этом такие истории могли быть реальными и не очень, но всё равно в них выражалось реноме героя, то, каким он виделся окружающим: добрая (и не очень) слава опережала его.
Можно себе представить эволюцию жанра: герои анекдотов постепенно превращались в маски, и одни и те же сюжеты переходили от одного лица к другому, схожему, а потом и вовсе могли отрываться от конкретных лиц и пристать к привычным нам абстрактным сущностям. Один мужик. Новый русский. Муж вернулся из командировки...
Но когда-то всё было иначе.
— Верно ли говорят, что ты дурак? — спросил кто-то шута Балакирева, желая ввести его в замешательство и пристыдить.
Но тот отвечал:
— Не верь им, они ошибаются. Да мало ли, что они говорят? Они и тебя называют умным... Не верь им, пожалуйста, не верь!
* * *
Жена шута Д'Акосты была очень маленького роста, и когда того спрашивали, зачем он взял себе такую карлицу, он отвечал:
— Решив жениться, я выбрал меньшее из зол.
* * *
Один флорентиец читал шуту Педрилле своё сочинение, наполненное стихами Данте. Тот при каждом украденном стихе снимал колпак и кланялся.
— Что вы делаете? — спросил горе-автор.
— Кланяюсь старым знакомым,— отвечал Педрилло.
* * *
Жена Педрилло была нездорова. Её лечил доктор, спросивший как-то у шута:
— Ну что, легче ли жене? Что она сегодня ела?
— Говядину, — отвечал Педрилло.
— С аппетитом? — поинтересовался доктор.
— Нет, с хреном, — сказал шут.
* * *
На одном вечере симпатичная девушка сказала шуту Голицыну:
— Кажется, я вас где-то видела...
— Как же, как же! — отвечал Голицын, — я там очень часто бываю.
Александр Александрович Нарышкин рассказывал, как кто-то преследовал его просьбами о зачислении в дворцовую прислугу.
— Нет вакансии,— отвечали ему.
— Да пока появится вакансия,— говорит проситель, — приставьте меня смотреть хотя бы за какой-нибудь канарейкой.
— Что же из этого будет? — спросил Нарышкин.
— Как что? Все-таки будет чем прокормить себя, жену и детей.
Разбиралось дело о женитьбе князя Орлова на его двоюродной сестре. Орлов в это время был в немилости, и его решили разлучить с женой и заключить обоих в монастырь.
Граф Разумовский отказался подписать приговор и объявил, что тут не хватает выписки из постановления о кулачных боях. Все засмеялись и попросили разъяснения.
— Там, — продолжал он, — сказано: лежачего не бить.
Митрополит Платон недолюбливал графа Шереметева, но иногда посещал его великолепные обеды и праздники. Раз, когда Платон обедал у Шереметева, подали огромную рыбу.
— Какая это рыба? — спросил граф дворецкого.
— Лосось.
— Надо говорить лососина,— заметил Шереметев и спросил у митрополита:
— Объясните нам, какая разница между лосось и лососина?
— Такая же,— отвечал Платон,— как между дурак и дурачина.
Императрица Мария Фёдоровна спросила у графа Платова, который сказал ей, что он со своими приятелями ездил в Царское Село:
— Что вы там делали — гуляли?
— Нет, государыня, — отвечал тот, — большой-то гульбы не было, а так бутылочки по три на брата осушили...
Шишков говорил однажды о своем любимом предмете — о чистоте русского языка, который позорят введением иностранных слов.
— Вот, например, что может быть лучше, чем слово дневальный! Нет, вздумали вместо него ввести слово дежурный, и выходит частенько, что дежурный бьет по щекам дневального.
Приятель князя Дашкова удивлялся, что он ухаживает за женщиной, которая не красива и не молода.
— Это да, — отвечал князь,— но если бы ты знал, как она благодарна!
Желая приучить подданных к умеренности, император Павел назначил число блюд по чинам. Майору следовало иметь за столом три блюда.
Яков Петрович Кульнев, будущий генерал, служил тогда майором в гусарском полку и лишних денег не имел. Павел, увидя его где-то, спросил:
— Господин майор, сколько у вас блюд за обедом?
— Три, ваше величество.
— А позвольте узнать, господин майор, какие?
— Курица плашмя, курица ребром и курица боком,— отвечал Кульнев.
Денис Давыдов явился однажды в авангард к князю Багратиону и сказал:
— Главнокомандующий приказал доложить, что неприятель у нас на носу, и просит вас немедленно отступить.
Багратион отвечал:
— Неприятель у нас на носу? на чьём? если на вашем, то он близко; а если на моем, так мы успеем ещё пообедать.
Одно лето императорская семья жила в Аничковом дворце. Крылов, в должности библиотекаря, жил в доме императорской публичной библиотеки.
Однажды государь Николай Павлович встретил Крылова на Невском.
— А, Иван Андреевич! Как поживаешь? Давненько не видались мы с тобой.
— Давненько, ваше величество, —отвечал баснописец, — а ведь, кажись, соседи.
* * *
Крылов любил ходить в гости к Перовскому. Хозяин в конце вечера предлагал гостям ужин. Садились немногие, в том числе Иван Андреевич.
Зашла речь о привычке ужинать. Одни говорили, что никогда не ужинают, другие, что давно перестали, третьи, что думают перестать. Крылов, накладывая еду на тарелку, сказал:
— А я, наверное, ужинать перестану в тот день, когда не буду обедать.
За Бородинское сражение генерал Милорадович, вместо обещанного Кутузовым ордена святого Георгия, получил алмазные знаки ордена Александра Невского.
Однажды, рассказывая о Бородинской битве, он сказал:
— Как град сыпались на нас ядра, картечь, пули и бриллианты.
Вокруг Москвы развелось много волков, забегавших даже на улицы столицы. Генерал-губернатор князь Щербатов, известный своей храбростью и простотой, донёс об этом государю Николаю I, прося разрешения устроить облаву, чтобы уничтожить волков, или, хотя бы, прогнать их в другие губернии.
Император, получив это донесение, рассмеялся и сказал:
— Так он прогонит волков и в Петербург, — и приказал назначить ловчих для истребления зверей.
Во время поездки императора Александра по России, в каком-то губернском городе, не расслышав имени одного из дворян, он переспросил:
— Скажите, как ваша фамилия?
— Осталась в деревне, ваше величество,— отвечал тот, — но, если прикажете, сейчас же за ней пошлю.
Толстой-американец говорил об одном знакомом:
— Он человек довольно смуглый и черноволосый, но на фоне своей души кажется блондинкой.
В салоне Хитрово можно было встретить Жуковского, Пушкина, Гоголя и других модных литераторов.
Елизавета Михайловна поздно просыпалась, долго лежала в кровати и принимала посетителей у себя в спальне. Поздоровавшись с хозяйкой, гость, конечно, собирался сесть, но Хитрово останавливала его:
— Нет, не садитесь на это кресло, это Пушкина, — говорила она, — нет, не на диван — это место Жуковского, нет, не на этот стул — это стул Гоголя... Садитесь ко мне на кровать: это общее место!
Графу Блудову однажды передали, что какой-то сановник плохо о нём отзывался, говоря, что он при случае готов продать Россию.
— Скажите ему, что если бы вся Россия состояла из таких, как он, я не только бы её продал, но и даром бы отдал.
Прогуливаясь однажды в Летнем саду со своей племянницей, отличавшейся исключительной внешностью, граф Соллогуб повстречался со знакомым, весьма самоуверенным и необыкновенно глупым человеком.
— Надо же, — воскликнул этот знакомый, — как это случилось? Ты никогда красавцем не был, а дочь у тебя такая красавица!
— Это бывает,— отвечал Соллогуб. — Попробуй-ка, женись! У тебя, может, будут очень умные дети.
Когда декабрист Лунин, после заточения в тюрьме, прибыл в Читу, он был болен и растерял почти все зубы. Встретясь со своими товарищами по ссылке, он говорил:
— Вот, дети мои, остался у меня только один зуб против правительства.
Один простодушный господин вещал о счастьи первобытных народов, которые жили мирно и без забот, как велит мать-природа, не ведая ни наших радостей, ни страданий.
Щепкин прервал философа следующим эпилогом:
— Шел я как-то по двору, вижу, лежит в луже свинья, по уши в грязи, перевернулась на другой бок и посмотрела на меня с таким презрением, как будто хотела сказать: «Дурак! тебе этого наслаждения никогда не испытать!»
Дельвиг однажды вызвал на дуэль Булгарина. Булгарин отказался со словами:
— Скажите барону Дельвигу, что я на своем веку видел больше крови, чем он — чернил.
Император Александр надеялся сблизить русских с поляками свадьбами. Он убедил княгиню Радзивилл выйти замуж за генерала Александра Ивановича Чернышёва. Чернышёв был убежден, что он герой, что все наши победы — его победы...
В Петербурге она сказала государю:
— Ваше величество, может ли женщина развестись с мужем, который ежедневно понемногу её убивает?
— Конечно.
— Так вот, государь, Чернышёв морит меня скукой, — и преспокойно отправилась в Варшаву.
Русский, живущий за границей, спрашивал приехавшего из России князя Вяземского:
— Как там наша литература?
— Что сказать? Буду отвечать, как купчихи на вопрос о здоровье: не так, чтобы так, а так, что не так, что не очень-то так.
* * *
Вяземский говорил:
— Я ничего не имел бы против музыки будущего, если бы не заставляли нас слушать её в настоящем.
* * *
Многословный рассказчик имел привычку поминутно вставлять в свою речь: короче говоря.
— Да попробуй хоть раз длиннее сказать, — прервал его Вяземский, — авось короче получится.
Какой-то сенатор жаловался на то, что очень занят.
— Чем же? — спросил Чаадаев.
— Да одно чтение записок, дел...
— Но ведь вы их не читаете.
— Бывает, что читаю, да и надо же иногда изложить свое мнение.
— А вот это уже лишнее, — заметил Чаадаев.
Грибоедов был отличный пианист и большой знаток музыки: Моцарт, Бетховен, Гайдн и Вебер были его любимыми композиторами.
Однажды ему сказали:
— Александр Сергеевич, сколько бог дал вам талантов: вы поэт, музыкант, кавалерист, и, наконец, лингвист! (Он, кроме пяти европейских языков, знал персидский и арабский.)
Тот улыбнулся и отвечал:
— Поверьте мне, у кого много талантов, у того нет ни одного настоящего.
Во время Крымской войны государь Николай I, возмущенный повсеместными хищениями, в разговоре с наследником выразился так:
— Мне кажется, что во всей России только ты да я не воруем.
* * *
— Как это ты до сих пор не женился? — спрашивал император Николай у русского посла в Дрездене.
— Это потому, — отвечал тот,— что я не могу вас ослушаться.
— Как же так?
— Вы строго запрещаете азартные игры, а из всех игр женитьба — самая азартная.
Однажды император Александр, прохаживаясь по классам Лицея, спросил:
— Кто здесь первый?
— Здесь первых нет, ваше величество, все вторые, — отвечал Пушкин.
* * *
Однажды в Царском Селе сорвался с цепи медвежонок. Он побежал в сад, где мог встретиться с самим императором, — но его вовремя выследили и убили.
Пушкин по этому поводу говорил:
— Нашелся один добрый человек, да и тот медведь.
* * *
Пушкин говаривал про Дениса Давыдова:
— Военные уверены, что он отличный писатель, а писатели про него думают, что он отличный генерал.
* * *
За год до смерти Пушкин сказал одному из друзей:
— Говорят, я часто меняю мнение. Может быть: ведь только дураки не меняются.
При Павлове говорили об общественных делах и о том, что не следует разглашать их недостатки и погрешности.
— Не надо выносить сор из избы, — заметил кто-то.
— Хороша же будет изба, — возразил Николай Филиппович, — если никогда из нее сору не выносить.
Тютчев говорил:
— Русская история до Петра Великого сплошная панихида, а после Петра Великого одно уголовное дело.
* * *
Возвращаясь в Россию из заграничного путешествия, Тютчев писал жене из Варшавы:
«Я не без грусти расстался с этим гнилым западом, таким чистым и удобным, чтобы вернуться в многообещающую в будущем грязь милой родины».
Лев Пушкин пил только вино, всё равно какое, пил много, и никогда оно на него не действовало. Он не знал вкуса чая, кофе, супа, потому что там есть вода...
Однажды ему стало дурно в какой-то гостиной и дамы, засуетившись возле него, стали кричать: «Воды, воды!» — и Пушкин от одного этого слова пришел в себя и вскочил как ни в чём не бывало.
Во время путешествия Гоголя по Испании в одной из гостиниц Мадрида с ним произошёл такой случай.
В этой гостинице было грязно, белье совсем засаленное. Гоголь пожаловался на это.
Хозяин отвечал:
— Сеньор, нашу королеву Изабеллу причисляют к лику святых, а она во время осады несколько недель не снимала с себя рубашку, и эта рубашка теперь хранится в церкви, а вы жалуетесь, что ваша простыня нечиста, хотя на ней спали только два француза, англичанин и дама очень хорошего происхождения. Неужели вы чище этих господ?
