Моему старинному другу, порадовавшему своим комментарием к предыдущей части. советую освободить местечко в шкафу, где у него хранится уважение, полученное от окружающих. При первом же случае туда добавится толика моего. Пока не решил, в размере 0,5 л или 0,75. Ноль пять, вроде, не отражает всю беспредельность пределов моей благодарности, а 0,75, наверное, многовато: не осилим, да и денжищи-то какие! И почему для подобных случаев не предусмотрели фасовку в размере 0,6 л? Вот это было бы в самый раз.
Мое уважение безоговорочно. Я, ровесник S.N., мог только мечтать о персональном пугаче, когда ребята постарше мастерили их у нас во дворе своими умелыми ручками. Да я и не мечтал очень уж сильно. Хотелось – да, но мало ли чего нам хочется в детстве. Порой ребенку самому ясно, что его желания чрезмерно высоки, хотя от такого понимания они меньше не становятся.
Думаю, в моем случае сошлись два обстоятельства. Первое - и главное – отсутствие необходимых трудовых навыком для сложной технологии производства оружейной единицы. Дома любая моя попытка что-то сделать-починить вмиг пресекалась требованием предоставить это заботам чрезвычайно рукастого отца. Можно к этому добавить и осознаваемые мной сложности обеспечения логистики процесса. О порохе у нас во дворе даже не мечтали. Популярным инженерным решением было набрать горючую массу за счет серы, счищаемой с утащенных у родителей коробок со спичками. А я уже тогда знал, что воровать нехорошо.
Второе обстоятельство – крепко внушенное матерью представление об опасности забав с огнестрелом. Сидела, получается, во мне полезная трусоватость.
Мое поколение в детстве любило играть в ножички. В них играли по всей стране. Игра заключалась в длинной и раз и навсегда установленной череде диковинных способов воткнуть ножик в землю. Все начиналось с простых. Из таковых помню «вилку», «рюмку», «пальчики». Далее действия усложнялись: «от носа», «с головы» и т.д. Если на каком-то приеме твой ножик не втыкался, он отдавался следующему играющему для исполнения его попытки. Не сказать чтобы слишком опасная игра, но пару-тройку случаев попадания острия в детские тела помню. Все заканчивалось экспресс-лечением раны руками старших родственников и данным им несбыточным обещанием никогда больше не играть в эту «опасную игру».
Была еще игра, называвшаяся у нас «жестка». Я знаю, что в других местах ее называли чеканкой. Для игры в нее требовалось изготовить специальный игровой снаряд, состоявший из кожаных или тряпичных кругов разного диаметра, сшитых между собой по центру, и свинцового груза для утяжеления. Многие у нас увлекались ею и играли не только во дворе, но и в школе на переменах. Мне она не нравилась, т.к. для того, чтобы подбивать эту жестку, требовалось неестественно подворачивать стопу. Я предпочитал чеканить самый обычный мяч.
Более спортивной игрой были всем известные вышибалы. Благодаря им я впервые ощутил чувство, которое у спортсменов определяется словом «кураж». Играли мы в вышибалы, поигрывали, но однажды в нашу малышовую забаву отчего-то решили включиться «взрослые» ребята, подростки лет пятнадцати-шестнадцати. Больших перспектив я для себя в том случае не видел: ребята, выбрав для себя роль водящих, бросали сильно и метко, действовали быстро, ряды остающихся в игре быстро редели. По случайности я оказался последним не выбитым. И тут на меня нашло. Чего только они не делали, но выбить меня не удавалось: я по наитию предугадывал момент и направление каждого их броска. Бывало, застывал на месте вблизи от держащего в руке мяч вместо того, чтобы бежать от него, а тот, подогреваемый эмоциями и злостью, бросал и промахивался…
Однажды рядом с нами, игравшими в «десять палочек», остановился один слегка подвыпивший взрослый. Смотрел он, смотрел, а потом поделился идеей одной игры, в которую сам играл в своем детстве. По «идеологии» она была похожа на наши «десять палочек», но по сути была заметно более злой по отношению к парящемуся. Начинается она с того, что каждый из играющих ударяет по разу дубиной по заостренному колу, тем самым все больше вбивая его в землю. После этого все разбегаются и прячутся. Задача парящегося - достать его из земли одними руками, без использования каких-либо подручных средств, а затем идти искать спрятавшихся. Пока он отсутствует, к колу может подбежать любой из игроков и, если парящийся этого не заметил, забить его вплоть до того, что тот сравняется с землей. Какая же это мука доставать кол, забитый до такой степени в плотную землю! Но игру мы приняли и довольно часто в нее играли.
В детской среде Молотовска/Северодвинска были очень популярны две игры на деньги. Была и третья, но она даже нам, малышам, казалась крайне примитивной и неувлекательной. Называлась она «чет-нечет». Один играющий зажимал в ладони некоторое количество монет, а второй должен был отгадать, четным или нечетным является их суммарный номинал. Итог высчитывался при солидарном участии обеих сторон, и не угадавший был обязан выплатить сопернику сумму, эквивалентную той, что была удачно зажата в кулаке. Если «чет-нечет» был отгадан правильно, деньги из кулака неудачника переходили в карман талантливого экстрасенса.
А вот другим двум мы посвятили немало своего драгоценного детского времени. Первая, не травматичная для монет, называлась у нас «от стенки» или «чика». Из своей скудной карманной сокровищницы ты выбираешь монетку и бьешь ею о стенку. Она падает на землю. Следующий за тобой бьет о стенку своей монеткой, стараясь сделать так, чтобы она упала или подкатилась как можно ближе к твоей. Если в итоге расстояние между ними позволяет последнему дотянуться пальцами одной руки до обеих монеток, она переходит в его собственность. Если удар был настолько удачным, что его монетка, отскочив от стенки, упала, ударившись о твою, его выигрыш удваивается.
Бывало ужасно обидно, когда до искомого контакта твоих до предела растопыренных пальцев с обеими монетами не хватало считанных миллиметров. Ходила у нас легенда о некоем по-настоящему азартном игроке из «дальних дворов», который ради выигрыша однажды обрезал сухожилие большого пальца, чтобы таки дотянуться до неподдающейся монетки.
Вторая игра ну никак не могла нравиться нашим монеткам: она была крайне травматичной для них. Называлась она «расшибалка». На земле проводится черта. Посредине устанавливается столбик монет участников. Расположены они решкой вверх. Задача каждого из поочередно бросающих – попасть свинцовой битой в этот кон. Попав, ты забираешь его полностью. Если бросили все и никто в него не попал, то приземливший биту ближе всех к черте (считаются только попытки с перелетом черты) начинает следующую стадию игры ударом своей биты по кону. Те монеты, которые ему удалось перевернуть, он забирает себе и делает попытку перевернуть по одной каждую из остальных. Удалось – он берется за следующую и тд. Если от его удара по кону монеты рассыпались, но ни одна не перевернулась, ход переходит к следующему игроку. Очередность включения этих следующих в борьбу за обогащение зависит от того, насколько далеко перелетела черту бита каждого.
В принципе, для этой игры идеально подходит асфальт: от него и монеты лучше отскакивают, и бить их не надо так нещадно. Страдают они меньше.
У нас тогда асфальта не было, и мы просто выбирали участок с землей потверже. Но все равно, монеты, особенно выдержавшие не одну игру, и на этой твердой почве бились сильно, и потом кассирши с неописуемым отвращением принимали от нас набор чрезвычайно искореженной мелочи, когда мы приходили купить билет на детский киносеанс или совершить с выигрыша широкую, но мелкую покупку в магазине.
Биты у каждого были свои, самодельные. Они отливались из свинца или олова. Каждый видел в них заветный, эксклюзивный инструмент. Это не мешало завидовать бите кого-то из особо удачливых. Иногда, чтобы уравнять шансы, мы договаривались играть не битой, а самой крупной на тот момент пятикопеечной монетой. Она у всех исполняла роль биты, не давая никому преимущества за счет качества изготовления.
Ну вот, осталось в последней части рассказать про «эпидемии». И про ужасного Паникару.