Наташа Кошкина – санинструктор, прирожденная сестра милосердия, какими были эти сестры прошлого века. Заботливые хозяйки, сердобольные, сочувствующие во всем раненному бойцу, отцу, брату; знающие толк во всем, что касается раненого человека, ждущего от сестры соучастия, соболезнования, первой помощи исцеления от раны, оказавшегося беспомощным враз.
«Сестра! Сестра!» – призывает солдат, обращаясь именно к ней, к сестре милосердия, зная, что именно она первая придет на его зов – призыв о помощи. Наташа на поле боя, изрытого воронками от бомб, снарядов, слышит, душой и сердцем понимает – ее место там, где слышится мольба о помощи от солдата, от которого уходит сама жизнь. Чем быстрее она подойдет к нему, тем вероятней его спасение. Поэтому она спешит, бежит, спотыкаясь, туда, откуда слышится призыв.
Сегодня бой был необычный. Жаркий. С большими потерями с обеих сторон. Наташа с самого начала боя в бинокль (ей разрешало это делать само командование) наблюдала за ходом боя с наблюдательного пункта. Как нелепо, вроде спотыкаясь, падали бойцы и больше уже не поднимались. Они или погибли, или тяжело ранены. Она отмечает для себя места их падения, запоминая, что там она должна быть потом, после боя, – убедиться, есть ли тяжелораненые. Когда встречная перестрелка затихала, наступало время ее работы.
Словно по взаимной договоренности с обеих сторон, по санитаркам-санинструкторам огня не открывали. Так, вроде бы, было и в других местах. Но, вероятно, это не всегда соблюдалось.
Безрассудное бесстрашие Наташи Кошкиной, ее самоотверженность делали свое дело, которое ничем другим нельзя было заменить. Она стала ходячей легендой во всей дивизии, может, даже во всей армии. Как сообщала наша дивизионка, она за один день сумела вынести на себе с поля боя 117 раненных бойцов. Заслужила боевые награды – медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Не было, наверное, бойца, который бы не знал о ней, кто не говорил бы о ней с благоговением, а многие даже с откровенной влюбленностью. Ее трепетное, сверхзаботливое отношение к раненым бойцам стало легендой по всему фронту.
Наташа стала определять по голосу призыва о помощи, по интонации степень или характер ранения. Она про себя говорила, ранение это в ногу, руку или в живот. Безошибочно определяла, к кому первому спешить, ведь от этого зависела сама жизнь бойца. Конечно же, в первую очередь – к раненому в живот, который быстро исходит кровью, или к раненому в голову – у этих мольба о помощи резко отличается от других раненых каким-то особенным, прерывистым клекотом. Они даже внятно не могут звать на помощь, едва с трудом выговаривая слово. До того, видать, сильна, невыносима боль, что на членораздельный звук недостает сил. Наташа отличает даже по характеру падения на землю бойца – плашмя, навзничь, боком, кувырком, замечая – этот погиб, этот ранен в бок, в плечо, в ногу. А этот ранен в пах. Такие до соприкосновения еще с землей, на ходу хватаются рукой за раненое место. Медсестра сразу же определяет, сколько после сегодняшнего боя будет раненых и каких, поэтому она еще с вечера готовит специальные пакеты – бинты, тампоны, готовые повязки, пластыри.
Поэтому бой для нее – не просто перестрелка между противниками ружейно-пулеметным огнем или артподготовкой с атакой и контратакой, а количество искалеченных бойцов с характерами их ранений. Она знает наперед, сколько примерно их будет сегодня. Бойцов-санитаров, которые работают попарно с походными носилками, отвозя тяжелораненых на перевязочную или в медсанбат, она инструктирует – куда и как расположить вынесенных ею раненых бойцов. Говорит: вот место для тяжелораненых бойцов – безопасно от минометного огня. Те слушают, внимают. Знают, что Кошкина зря не скажет: «Дело говорит». Нередко советуются, как в том или ином случае поступить.
Сегодняшний вынос раненых с поля боя стал для санинструктора Наташи Кошкиной особенным. Она душой чувствовала, знала о своей роли – сколько бойцов благодаря ей встанут вновь в строй, сколько сохранится жизней для семьи, для детей.
Вот бой затихает, все реже пулеметные строчки, реже минометные хлопки с обеих сторон. Сестра готовится к выходу на поле боя. Она с траншеи вскарабкивается на бруствер. Раненые ее ждут. То тут, то там раздаются призывы о помощи: «Сестра, сестра!». Среди них вдруг внятно, призывно звучит: «Сестга, сестга»... Это что-то новое. Оно слышится с нейтральной полосы, где произошла встреча атаки и контратаки противоборствующих сторон, вплотную, чуть ли не рядом с авиационной бомбовой атакой, где полегло наибольшее количество бойцов, особенно с нашей стороны. Противник как раз перед контратакой нанес бомбовый удар перед атакующими.
Вот сестра подбирает одного тяжелораненого бойца. Оттаскивает его в сторону своих позиций, к ближним, свежим бомбовым воронкам, успокаивая отдельных:
– Ничего, ничего, у вас не опасное ранение, все будет хорошо. Вот отнесут вас в медсанбат, и все будет ладненько.
Она это говорит и абсолютно безнадежным, раненным в живот. С надеждой легче умирать.
Вот уже вытащено 46 раненых бойцов. Но что такое, тот новый, жалобный, исходящий на нет призыв: «Сестга, сестга»... Он остается несколько в стороне. Вот еще раз картавит, по всему угадывается – тяжелораненый, похоже, в живот.
Отвезя в глубокую воронку очередного, Наташа отмечает – санитары еще не успели забрать на своих носилках последних четырех, которых она притянула на плащ-палатке и перевязала. Все это время слышалось опять картавое «сестга». Сестра, закинув за плечи почти пустую санитарную сумку, спешит к нему. Голос раздается из глубокой воронки. Наташа на четвереньках добирается до источника уже слабеющего голоса. Вот и он. Боец почти весь засыпан землей. «Похоронен заживо», – промелькнуло у сестры в голове, и ей стало неприятно за эту мысль. У бойца обе руки, голова – на поверхности земли. Он еле шевелит ими и с надеждой в голосе произносит свое картавое «сестга». Он уже чувствует, что к нему подползла та, которую он ждет. У него явно смягчился призывный голос. Он говорит почти ласково, благодарно, как бы виновато, членораздельное «сестга».
Наташа начинает разгребать руками землю вокруг бойца. Тащит его за шиворот, за руки наверх, пытается стряхнуть с него землю. Наконец он почти весь освобождается из-под земли. Вот он уже наверху. Но что это? Наташа с острым обонянием чувствует необычный, странный запах, исходящий от раненого, – запах одеколона! Чужой, не бойцовский запах! Немец!
Как ужаленная, отшатывается от раненого немецкого солдата. Она тут же пытается выползти из воронки. «Ох», – вырывается у нее. Такого еще не бывало. Первое чувство, которое ее охватило, – чувство омерзения и неведомого страха от прикосновения к солдату противника. Раненый немецкий солдат тем временем обеими руками схватился за сестру. Тихо и благодарно он, еле шевеля губами, произносит: «Сестга». И с особенной сердечностью добавляет: «Meine Libe» («Моя родная»).
«Бежать, бежать от этого раненого», – стучит в голове и в сердце у нее. Но снова раздался слабый стон, уже со слабеющей надеждой. Состояние сестры интуитивно передалось раненому. Чувствовалось возникшее отчуждение между ними.
«Что же делать?» – спрашивала Наташа у своего сердца. В этот самое время она вдруг вспомнила, что противник никогда не стрелял по ней. А ведь они могли неоднократно ее подстрелить. Может, не поднял винтовку и этот фриц?
Наташа вдруг с нахлынувшими на нее новыми чувствами схватила свою санитарную сумку с большим красным крестом на широком клапане и сползла обратно в воронку к раненому противнику. Как она еще до этого отметила, у фрица была паховая рана. Она быстро развернула санитарную сумку. Расстегнула френч, брючный ремень, добралась до тяжелой раны в паху. Профессионально быстро обработала рану, вложила тампоны, перевязала. Сняла с него песчаного цвета солдатский френч, ремень с выпуклой чеканкой на бляшке ремня «Gott mit uns»; откинула их в сторону, вытащила раненого на бруствер воронки, на расстеленную плащ-палатку. И потащила его к сборному месту, где лежали четверо наших тяжелораненых бойцов, поджидающих отправки на носилках к перевязочному пункту. На прощанье она (он что-то хотел сказать) прижала свою нежную руку к его рту, убегая на поле боя – проверять, не остались ли еще раненые, нуждающиеся в ее помощи.
Наташа позже узнала, 47-й тяжелораненый после операции остался жить, благодарит свою русскую сестру-спасительницу, санитарку Наташу Кошкину.
Пауль Шлихтер в России строил дороги в городе Октябрьский, вместе со своими земляками он мостил там улицу Девонскую. Уже после войны, в 1946 году, вернувшись из русского плена на родину, назвал своего первенца – девочку – странным, но красивым русским именем Sestra. Он хорошо помнил, что означает это дорогое ему русское имя. На 50-летие Победы он приезжал на встречу с «сестрой». Говорить не мог, обнимал и плакал… Это и были слова благодарности и раскаяния за войну, участником которой довелось ему быть…
Анатолий АЛЕКСЕЕВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!