Глаза собравшихся у городских ворот устремлены в поле, но никакие пылевые взвихрения, характерные для тяжёлого шага быков, не туманят прозрачного воздуха. Быки запаздывают, и ропот участников праздника Геры, проводившегося в Аргосе каждый год, звучит всё громче и всё нетерпеливей. А громче и нетерпеливей всех – Клеобис и Битон, сыновья жрицы Кидиппы, ведь это их быки должны провезти колесницу через весь город к храму Геры Аргосской, и это их мать должна на колесницу взойти. Каким позором покрывают они и мать, и себя!
Время идёт, быков не видно, а колесница стоит в начале пути в сорок пять стадий, своим молчанием вливаясь в общий хор возмущённых голосов. Если не провести праздник по освещённым веками правилам, то и весь последующий год будет не таким, как должен: откуда возьмутся у аргоссцев силы на труд, одарит ли оскорблённая Гера урожаем, восстановит ли попранный ритм времени свою размеренность? А Кидиппу, помимо этого, волнует и другой, сугубо личный вопрос: сможет ли она сохранить своё доброе имя, или найдут другую жрицу, красивей и, увы, моложе? И она смотрит на сыновей, и ожидание переходит в немую мольбу.
И тогда впрягаются в колесницу Клеобис и Битон, проклиная нерасторопных погонщиков, и восходит на колесницу Кидиппа, благословляя преданных сыновей, и движется колесница к храму стадий за стадием. А люди бегут рядом, кто позади, кто забегая вперёд, и распевают гимны в честь Геры, призывая её быть милостивой к Аргосу и к этим двум увенчанным лавром атлетам, по чьей загорелой коже струятся ручейки пота. Но ещё громче гимны звучат в храме, во время положенных ритуалов, и после них, на праздненстве, вина на котором пролилось не меньше, чем пота у аргоссцев за весь предшествующий год. Каждый хочет поднять кубок за Клеобиса и Битона, каждый хочет прикоснуться к ним, будто через прикосновение передаётся сила и доблесть. А сами они сидят со счастливыми улыбками, готовые хоть каждый год таскать колесницу вместо быков, – так опьянило их всеобщее почитание.
Не осталась в долгу и мать, жрица Кидиппа: вот она становится перед кумиром Геры и просит особой милости для сыновей – даровать им высшее благо, доступное людям. И сразу же бежит шёпоток по толпе – чем же одарит их богиня, какое же благо из доступных людям – высшее? Золото? Военный подвиг? Женщины? А вдруг – бессмертие, дающее право войти в тесный круг олимпийских жителей? Долго ещё спорили люди, много ещё выпили вина, и до поздней ночи не утихал праздник, пока не заснули аргоссцы там, где находились в момент посещения их утешителем и целителем душ Морфеем.
Тяжко пробуждение после его объятий, но особенно тяжко, если перед Морфеем тебя посетил Бахус. Но всё больше открывается глаз, всё больше звучит голосов, и вот уже аргоссцы поднимаются на ноги, готовые к тяготам дня, а Клеобис и Битон всё спят. Подходит мать, целует по-прежнему улыбающиеся головы и шепчет слова гимна утреннему пробуждению: праздник завершён, запущен новый годовой цикл, а значит время, снова посланное в свой неостановимый бег по кругу, зовёт своих детей присоединиться ко всеобщему движению. И все ответили ему безропотным согласием, кроме двоих, остающихся в особом времени праздника, этой трещине в ободе мирового колеса.
– Велико счастье твоё, Кидиппа, – говорит седобородый старец, чьё имя давно позабыли. – Гера услышала тебя и за оказанные ей почести наградила твоих сыновей величайшим благом, доступным людям, – смертью в блеске славы.
Не такого благодеяния ожидала Кидиппа. Её тело обращается в камень, как нечаянный гость Горгоны, глаза тухнут, как угольки под дождём, а уста смыкаются, как городские ворота перед войском неприятеля.
–У твоих сыновей было всё, – продолжает безымянный старец, не обращая внимание на горе матери, отгрызающее от её души кусок за куском, – богатство, любовь, красота, сила, почести… Что нового могла дать им жизнь? Ничего, только отобрать, и наверняка отобрала бы, ведь после краткой точки зенита Гелиос не замирает на небесной вершине, а правит вниз, за границу дня и ночи. Вчерашним свершением жизнь твоих сыновей достигла полноты – она исполнилась, совершилась, а всё, что совершилось, должно завершиться. Ибо завершение после совершения рождает совершенство.