Мистер Онштульц стоял перед столом, сжимая мятые листы бумаги в своих корявых руках, и кричал на Перси:
– Что это?! А?
Его бледное лицо стало пунцовым от гнева. Кожа сморщилась, словно он усыхал от бурлящих внутри чувств. И в конце концов должен был вспыхнуть, как стог соломы в жару.
– Я спрашиваю, ЧТО ЭТО ТАКОЕ?
Он потряс пачкой желтых листов прямо перед носом стажера. И швырнул их на стол. По столу пролетел ветерок, сдувая бумаги на пол. Покатилась и скользнула вниз ручка.
– Рассказы… мистер Онштульц – робко ответил парень.
– РАССКАЗЫ?!
Перси открыл было рот, но смог лишь кивнуть, вращая глазами от ужаса. На его лице не было ни кровинки. В отличие от редактора, который склонился над ним как вампир, оскалив зубы в глумливой ухмылке.
– Не-е-ет, – вращая головой, протянул Онштульц, – не-е-ет…
Он с шумом набрал воздуха в грудь. Отчего Перси еще больше вжался в стул.
– Нет, мальчик! – проорал редактор.
И стал колошматить тростью об стол:
– ЭТО – НЕ-ДО-ПИС-КИ! – простучал он, брызжа слюной, – НЕ-ДО-ПИС-КИ!
Обвел взглядом кипу бумаг, что успели порядком разлететься. Схватил ближайшую к нему стопку и бахнул ею об стол.
– Вот это что!
– Но, сэр…
– Молчать! – рявкнул Онштульц.
Мальчик захлопнул рот, едва не прикусив язык. Таким злым он редактора еще не видел.
– Я что не рассказывал тебе о Диккенсе?!
– Н-нет, сэр… – пролепетал Перси.
– О Дикенсе? – поперхнулся Онштульц. – И не рассказывал?!
Тут мистер Онштульц крякнул, выдохнув на парнишку облако перегара. Да так мощно, что тот чуть в обморок не упал.
– О как… – буркнул редактор и почесал лысеющую макушку.
Он повел головой, словно собирая мысли в кучу, вздохнул и начал:
– Ну значит о Диккенсе… – уже более торжественно и тихо сказал старик.
При этом взгляд его устремился вдаль, проникая сквозь эфемерную стену истории.
– Еще в начале своего пути, он много писал. Очень много! – тут старик презрительно хмыкнул, – Только все это было не то. И не так. Пустые метания, которые ничего не стоят...
Он побарабанил пальцами по столу. Но уже без злобы, даже задумчиво.
– Как это? – не понял Перси.
– Брался за дела и не доводил их до конца. Не дописывал. Ох, и сколько историй там было, парень… сколько историй.
Он покачал головой, припоминая те долгие разговоры.
– Какие чудеса рождались тогда в его голове. Ах, Чарльз. Порой я не понимал, что за чушь он несет. А глаза – ты бы видел его глаза!
Тут и Перси припомнил о том, что слышал. На работе о знакомстве редактора с Диккенсом говорили с особым трепетом. Чуть ли не как о папе римском.
Увы, Диккенса он не читал. Но это не мешало ему испытывать к нему глубокое уважение. Настолько глубокое, насколько может один фантазер испытывать его перед другим, восхищаясь полетом чужой фантазии, и, конечно, дико завидуя.
Пусть, пока он лишь марает бумагу, да коверкает слова, сминает листы, хватаясь руками за голову... но все же, все же, он тоже пишет. Он пишет, и это главное. Он тоже – писатель.
– Так вот, – вернулся к мысли редактор, – когда количество его НЕДОПИСОК, превысило не десятки даже, а… хм, сотни! Он эм… впал в… как это называется?
На лице мэтра проступил пот.
– Ну-у... , – вытянул лицо Онштульц, – ну в эту...
Он прочистил горло, активно вращая глазами. Точно предмет его поисков мог быть отпечатан на рождественском календаре, что висел на стене, или выбит на корешках книг, стоящих на полках.
– Ах да! В кататоническую яму! То есть, кому. В кому! Понял? – брызнул слюной старик.
– Прямо за своим письменным столом. Бах! – редактор откинул голову и закатил глаза, будто и правда собирался упасть на стол Перси.
Мальчик шарахнулся в сторону.
Тут голова Онштульца пошла резко вниз, затем резко вверх, глаза выкатились из орбит, и он закашлялся.
– Да-а, – прохрипел он, – без чувств.
– Но мистер Онштульц…
– И вот это, прям как… – старик пожевал губу, – как овощ, да! Точно. Он пролежал так три месяца.
Он прикрыл глаза и махнул рукой, вспоминая чудесные денёчки, когда здоровье позволяло засиживаться за полночь, а с утра, только продрав глаза с похмелья, бежать на работу. Где и донимал его своими рассказами, молодой и без гроша за душой, Чарли. Чарльз Диккенс.
– Все три месяца к ряду. Эх! – задумчиво произнес редактор, – вот это лёжка была…
Ему явно не хватало отдыха. Как и сил прекратить пить.
– Бедная его женушка была…
– А что же потом? – робко спросил Перси.
– Потом?
Редактор вздохнул и оправил пальто. Он успел порядком вспотеть. Да и голова трещала с мороза. Ну, или трещала после той бутылки джина, что он успел дерябнуть перед выходом.
– Потом он пришел в себя. С криком. Ошалевший. О, да… И дописал все недописанные рассказы. Все, – покивал старик, – все до единого дописал.
Челюсть мальчика отвалилась.
– Никого не слушал. Ни врачей, ни жену. Даже есть отказался, – кивнул своим мыслям редактор, – только чай. Обжигающий черный чай. Чашку за чашкой, пока работал. И так всю неделю.
– Но это же невозможно! – воскликнул Перси, и пристыженно сел на место.
Старик зло посмотрел на юношу и неожиданно улыбнулся.
– Невозможно, – гнусаво повторил он, – жить, видя, что ты ничего не можешь довести до конца, парень.
И последние слова повисли молчаливым укором.
Мальчик задумался, глядя на груду измятых листов на столе.
– Приходит момент, когда всем нам приходится платить по счетам, – сказал Онштульц.
– Как сказал Диккенс – все недописанное тянуло из него силы. Каплей за каплей, да, – причмокнул старик, – мозг ничего не забывает, мой мальчик. Ни-че-го.
– Все там, – он постучал пальцем по голове, – все что ты начал, и не довел до конца, занимает в нем место. Ждет, когда к нему вернутся. И если человек не возвращается, что ж, тогда измотанный мозг отключается. Да, на время – чтобы разобрать завалы. А затем, когда этого не происходит… навсегда.
Он что-то еще пробормотал о призраках, задумчиво глядя в затянутое инеем окно, и про то, что история всегда повторяется.
– Раз за разом, – подтвердил старик, и глаза его были как два замерзших озера – ничто не ново под луной.
На этой мрачной ноте мистер Онштульц покинул редакцию, оставив паренька за конторкой. Разве что махнул рукой на прощание, пожелав Перси счастливого Рождества. А также отметил, что премии в этом году не будет. Так что можно долго тут не засиживаться.
И не совру, если скажу, что минутой позже парень уже скрипел пером, выводя на бумаге корявые буквы. Точно в бреду он дописывал рассказы. Один за другим. И дописал их все!
А все потому, что жить хотелось.
Ведь все знают, что Диккенс так и умер за тем столом. Пусть и позже, в старости, великим и мудрым, на пике своей популярности… и все же, за тем самым столом.
Спасибо, что дочитали рассказ! Если понравилось, ставьте лайк и подписывайтесь на канал. Будет много интересного!