Перед началом совещания мужики курили у шахтоуправления. Тополиные ветки чуть слышно позванивали светлыми каплями, затаённо, ещё несмело радовались, – оттого, что этим утром тяжёлые и колючие ледяные иголки стали вдруг лёгкими светлыми каплями. Оттаявшая степная влага за ночь настоялась на сухой полыни, кружила голову неясным, но таким счастливым обещанием нежности. Террикон темнел густой повлажневшей синевой, а в Северском Донце колыхалось отражение чуть розовеющих голых веток шиповника.
Дорохов склонился над Андрюхиной зажигалкой, прикурил. Подмигнул мужикам, сочувственно вздохнул:
- Не везёт в работе… повезёт в любви, – да, Андрюха?.. Вот только, сдаётся мне, не в твоём случае.
Димка осёкся, – наткнулся на тяжёлый взгляд Саньки Демидова. Прищурился:
- Ладно, Андрюх. Про любовь мы с тобой потом поговорим, после совещания. Тебе сейчас главное – перед технадзором оправдаться. За «Зарю».Как там: первым делом, первым делом!.. Ну, а Любонька-любовь у нас потом.
Демидов потушил сигарету, исподлобья, угрюмо-удивлённо посмотрел на Димку, двинул его плечом:
- Чего балаболишь, – что ни попадя!
А Крапивин и не расслышал Димкину насмешку. Хоть и раннее утро было, а чувствовал себя усталым. Ночью, в полусне, ему казалось, что Любаша тихонько плачет, и он касался губами её волос…
На вопросы членов комиссии технадзора отвечал односложно и безразлично. Неторопливый голос Залугина звучал будто бы издалека:
- Происходит увеличение газовыделения в выработку… появляется пылевое облако на груди забоя (грудь забоя – передняя часть забоя, продвигающаяся вперёд по мере выработки угля, – примечание автора), отчётливо слышатся удары и треск в угольном массиве… Это – предупредительные признаки того, что в ближайшее время произойдёт выброс угля. Если проходчикам были известны эти признаки, почему они остались в штреке, а не эвакуировались вместе со сменой? Вызывает сомнение уровень производственно-профилактической работы…
Несколько раз Андрей встречал внимательный Санин взгляд. Демидов поднялся:
- Разрешите?
В глазах Крапивина равнодушно промелькнуло:
- Сань, не надо. Я сам.
А в Санькином взгляде – спокойная уверенность:
- Руку мою видишь, командир?
Как там, в забое, – когда доли секунды оставались до того, как сверкающая чернота угольной глыбы медленно опустилась на матово-туманную полосу лавы…
Саня вышел к столу:
- Проходчик Кузнецов уже объяснил, почему было принято решение остаться и ликвидировать возгорание в западном штреке. И действия проходчиков в тот момент были грамотными и своевременными: не дать эндогенному пожару распространиться по лаве, когда ожидался выброс угля. Они рассчитывали, что до выброса успеют. Но всё случилось на несколько мгновений раньше. И всё равно, – проходчики справились: в штреке оставалось лишь небольшое задымление.
Демидов положил перед Залугиным увесистую папку:
- Здесь – все материалы по производственно-профилактической работе, ознакомьтесь.
И когда Саня сумел всё это подготовить… Обычно неразговорчивый, сейчас он ни один вопрос не оставил без ответа.
После совещания командир горноспасательного взвода задержался у директора. А когда вышел, Демидова уже не было. Зато на крыльце курил Димка Дорохов.
- Сказать хотел, Андрюха… Чтоб ты знал: удары – они не только в лицо. Они и в спину случаются. Мы друзья с тобой, – сколько лет?.. И я не могу молчать.
- Какое-то длинное у тебя предисловие, Дим, – Крапивин тоже закурил. – Я уже столько всего услышал за эти дни… Не думаю, что ты ещё чем-то удивишь меня.
-В общем, Крапивин… Чтоб ты знал: Любка твоя… Мы с твоей женой… Пока ты спасаешь, я все её капризы исполняю.
Андрей рассмеялся. Димка чего угодно ждал, только не Андрюхиного смеха.
- Ты не понял, Крапивин. Она сама меня позвала. – Дорохов ухмыльнулся: – Она у тебя… Рассказать, какая?
От Андрюхиного удара в скулу Димка еле устоял на ногах. А в глазах потемнело у Андрея. Будто не он сейчас ударил лучшего друга, а получил от Димки Дорохова тот самый удар в спину…
На дежурство – завтра, с утра. А сегодня можно встретить Любашу. Вспомнил строгое замечание Тамары Евгеньевны, что Любе надо почаще бывать на свежем воздухе. И тут же горестно зазвенел отчаянный Любашин голосок:
- Это не твой ребёнок!.. И сигареты это не Ленкины!
Ну, с сигаретами разберёмся, – не каждую же ночь в забое случаются выбросы угля… Вот сегодня и будет время. А про маленького, – что ж ты выдумала-то, Любань… Я ж ещё в конце осени считал: с Покрова… Мы с тобой тогда в Журавлиную Балку ездили.
До вечера была целая вечность. Андрей посидел у Донца, на коряге старого тополя. Потом поднялся по тропинке в степь. Шёл пешком к Журавлиной Балке, вспоминал, как с Димкой Дороховым мотались сюда на великах, купались в ставке за терриконом… Как однажды нашли неподалёку отсюда, в терновых кустах, гнездо степного орла. Орёл кружился над терриконом, а орлица смотрела на них с Димкой внимательно и серьёзно.
В посёлок вернулся, когда солнце уже скатилось за Журавлиную балку. А Любовь Михайловна, сказали девчонки-поварихи, уже ушла, – пораньше сегодня.
Дома Любаня сидела в кресле, вязала – Андрей даже замер от счастья – что-то совсем крошечное. Целовал её шею и волосы. А Любаша торопливо убрала вязание, – словно испугалась, что Андрей сейчас о чём-то спросит. А он улыбнулся:
- Всё хорошо, Любань. Кроме того, что вареников хочется.
Люба поднялась. А его взгляд остановился: пока на «Заре» были, а потом три недели в больнице пришлось, – Любашин животик под брючками и домашним свитерком чуть округлился. Люба заметила его взгляд, покраснела:
- Поговорить бы нам, Андрюша…
- Это – вместо вареников?.. О чём, Любань?
А у Любы прерывался голос:
- Я сказала тебе… Сказала, что…
Он глазами ласкал её живот, а она удержала слёзы, совсем неслышно прошептала:
- А вдруг ты… поверил…
Андрей взял в ладони её лицо, дождался, пока она поднимет глаза:
- Это – что ребёнок не мой? – Бесстыдно улыбнулся: – Ох, Любка! Что ж ты у меня дура-то такая. Ты ж и меня до сих пор стесняешься… Ладонями от меня прикрываешься и коленки сжимаешь, – что силой разводить их приходится. И говоришь, – не от меня ребёнок? И думаешь, что муж поверит, скандал устроит. Ох, Любаня!
- Андрей… А сигареты правда не Ленкины были.
Андрей помолчал.
- И про это знаю. Дорохов заходил?
Любаша стояла на самом краю пропасти. Почти срываясь в неё, прошептала:
- Да. И он…
Андрей чуть приоткрыл окно. Закурил. Любашины ладошки чуть слышно трепетали на его плечах. А он в дыхании её расслышал:
- Мне так противно было… от его рук. И так хотелось, чтобы он ушёл.
Андрей молча курил. Любаша коснулась губами его затылка:
- Андрюш… И он ушёл.
Андрей повернулся:
- Да знаю я, Люб. – Потушил сигарету, прижал к себе Любашу: – Значит, так сильно я обидел тебя… когда целовал тебя на свадьбе у Мельниковых, а называл Татьяной.
- А как ты думал? Обидел… И я хотела, чтоб ты тоже узнал…
- Узнал. Дорохову морду набил сегодня. Прямо на крыльце шахтоуправления. Правда, мало. – Андрей вздохнул: – А ты… Чего убежала тогда? Надо было дать мне… чтоб протрезвел сразу.
-Так растерялась я, Андрюша. Ты ж её целовать хотел. Не помнила, как выскочила из коридора.
- И потом не сказала… Столько времени молчала, Любаш.
- А что говорить… Ты до сих пор любишь Татьяну? И она тебя любит. Даже смотрит на тебя совсем не так, как на своего Демидова.
Андрей упрямо свёл брови:
- Она Саню любит. Может, сама ещё не понимает этого. А я не любил её. Просто тянуло, – к юности её, к девчоночьей смелости. Признания её нравились. А на душе тяжело было, – не любил…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Навигация по каналу «Полевые цветы»