«Почта духов, или Учёная, нравственная и критическая переписка арабского философа Маликульмулька с водяными, воздушными и подземными духами» - литературно-художественный сатирический журнал, издаваемый И. А. Крыловым. Он выходил каждый месяц в Санкт-Петербурге с января 1789 года, всего вышло восемь номеров. Предполагалось издать ещё четыре, однако, ввиду недовольства властей и малого количества подписчиков (всего 79 человек), издание было остановлено.
Сюжет и композиция
По форме журнал представлял собой собрание писем, посланных Маликульмульку разными духами — гномами Зором, Буристоном, Вестодавом, сильфами Дальновидом, Световидом, Выспрепаром, бесом Астаротом, философом Эмпедоклом, ондином Бореидом, и двух писем самого Маликульмулька. Письма были связаны единым фантастическим сюжетом, что даёт возможность рассматривать журнал как цельное произведение. Вероятно, образцом Крылову послужил выходивший на 20 лет раньше журнал Ф. А. Эмина «Адская почта».
Соответственно разной природе стихийных духов Крылов распределяет между их корреспонденцией уровни отражения реальности.
В письмах подземных духов, гномов Зора, Буристона, Вестодава, сатира носит в основном бытовой характер, осмеиваются царящие на Земле разврат и коррупция, быстро заражающие также и размеренную жизнь подземного царства. Привилегией гномов является знание всего, что происходит в земной материальной человеческой жизни.
Гномы пишут арабскому волшебнику об успехе в покупке модных нарядов и знакомстве с молодым щеголем Припрыжкиным, истории женитьбы которого будет посвящен целый ряд писем Зора; о посещении праздника именин в доме богатого купца Плутареза и разговорах, слышанных за праздничным столом; о пребывании во французской модной лавке, о книжных лавках, оперных и драматических спектаклях, и тому подобных вещах.
В письмах воздушных духов-сильфидов Выспрепара, Световида, Дальновида присутствует много философских рассуждений: темы их писем – это высокие идеологические абстракции: рассуждения о краткости человеческой жизни, о свойствах мизантропов, о «некоторых государях и министрах, которые поступками своими причиняли великий вред людям», о честности, меланхолии, глупости и учености, появляются похвалы мизантропии как единственно правильной позиции честного человека в мире, где торжествуют фальшь и корысть. Во многих письмах журнала высмеивалась галломания, уделялось место и литературной полемике.
*(Галломания — страстное почтение ко всему французскому (будь то язык, искусство, литература, история и т. д.), которое выражается в желании всячески подражать быту французов и возвеличивать его над бытом остальных народов).
Сюжетная схема
В качестве сюжетной схемы периодического издания Крылов воспользовался характерным приемом русской бурлескной литературы, развивающей сюжет в двух планах повествования – фантастическом и реальном.
Фантастический сюжет «Почты духов» – история своеобразного «повреждения нравов» в Аиде, царстве мертвых античной мифологии. По мифу жена Плутона Прозерпина должна проводить половину года на земле, со своей матерью Церерой, а половину – в Аиде со своим супругом. И в первом письме гнома Зора повествуется о том, как Прозерпина вернулась из очередной отлучки на землю совершенной парижской модницей и, пожелав завести в Аиде модные порядки, послала Зора на землю покупать модные наряды и украшения, а также разыскивать и доставлять в Аид портных, парикмахеров и ювелиров. Новые порядки в Аиде до такой степени насмешили судей загробного царства, что от смеха они сошли с ума, и Плутону потребовались новые судьи, желательно честные, на поиски которых отправился гном Буристон.
Приключения, встречи и наблюдения Зора и Буристона над человеческой жизнью образуют канву, по которой развивается второй, реальный сюжет журнала, объединенный не темой, а типичным жанрообразующим романным мотивом путешествия. Именно он позволяет органично соединять разнородный материал наблюдений гномов над жизнью и нравами людей в целостную энциклопедическую картину русских нравов конца XVIII в.
Своеобразие
Как тип периодического издания «Почта духов» Крылова заметно отличается от сатирических журналов 1769-1774 гг. прежде всего тем, что это журнал одного автора, то есть по изначальному замыслу он является целостным произведением. В этом Крылов довел до формального логического предела тенденции к редакторской циклизации разнородных и разножанровых публикаций, которые наметились в сатирических журналах Новикова, компоновавшего в единое смысловое целое публицистические материалы разных авторов.
От обычного повременного издания журнал отличается еще и присутствием сюжетно-композиционного стержня, позволяющего нанизывать на него и объединять между собой разнородные публикации. Таким единым композиционным стержнем в «Почте духов» является мотив переписки, а издатель и автор журнала представлен как своеобразный посредник: будучи секретарем арабского волшебника, он публикует его переписку со стихийными духами.
Приемы сатиры в «Почте духов» и традиции русской сатирической публицистики
В общей композиции «Почты духов» и двуплановой картине мира вновь оживают типологически устойчивые мирообразы русской литературы: сатирико-комедийный бытовой и одо-трагедийный идеологический, воспринятые сквозь призму сатирической публицистики 1769-1774 гг., как разные аспекты реализации общей сатирической этико-эстетической установки.
Мизонтропия
Одно из первых писем «Почты духов» – письмо от сильфа Дальновида о свойствах мизантропов – подхватывает проблематику одного из самых ярких эпизодов журнальной полемики 1769-1774 гг. – спора о сатире между «Трутнем» и «Всякой всячиной». Издатель «Трутня», настаивал на непримиримом отношении к пороку и порочному человеку и был обвинен императрицей в отсутствии «кротости и человеколюбия», то есть в мизантропизме.
В этом контексте пламенный панегирик «мизантропу» в письме от сильфа декларирует этико-эстетическую позицию Крылова, определяющего свое положение в непрерывной цепи традиционной преемственности русской сатиры.
‹…›признаюсь, что не только извиняю, но даже хвалю поступки и образ мыслей тех людей, которым дают название мизантропов. ‹…› Ничто не может быть столь полезно для благосостояния общества, как великое число сих мизантропов; я почитаю их за наставников и учителей рода человеческого. ‹…› Врожденное людям самолюбие управляет с самого почти младенчества их деяниями. Нельзя сыскать лучшего средства к исправлению их погрешностей, как изобразя гнусность тех пороков, коим они порабощены, обращать их в насмешку ‹…›. Никто не может исполнить сие с лучшим успехом, как мизантроп ‹…›.
Синкретическая картина русских нравов
Теоретическое рассуждение о сатире и сатирике отливается у Крылова в формах речи, предельно приближенных к панегирическому стилю «похвального слова» и тождественных по жанру торжественной оды. Еще более наглядно картину восприятия старших традиций русской литературы являет собой письмо от сильфа Световида, в котором приводится «Суждение о науках дворянина, живущего в деревне и поверженного в роскошь и негу богача». Здесь воскресает не только аналогичный мотив «Трутня», но и его непосредственный источник: Сатира I Кантемира «К уму своему. На хулящих учение»:
«Деревенский дворянин, который провождает всю свою жизнь, гоняясь целую неделю по полям с собаками ‹…›, почел бы обесчещенным благородство древней своей фамилии, если б занялся когда чтением какой нравоучительной книги ‹…›. Науки почитает он совсем несвойственным для благородных людей упражнением ‹…›. Дворянин, живущий в городе ‹…›, не лучше рассуждает о науках ‹…›: «Неужели, – говорит он, – должен я ломать голову, заниматься сими глупостями, которые не принесут мне никакой прибыли? ‹…› Разбогател ли хотя один ученый от своей учености?»
В пределах одной речевой формы проблема сатиры поднята в своем абстрактно-понятийном и конкретно-живописном типах художественной образности, что заставляет вспомнить об исходном, прототипическом жанре новой русской словесности – синкретической проповеди Феофана Прокоповича, установки которой оживают в сатире Крылова, предлагающего столь же синкретическую картину русских нравов, реализованную через диалог старших жанровых установок сатиры и оды.
Тема власти
Подхватывая эстетико-идеологический аспект полемики «Трутня» и «Всякой всячины», включаясь в спор подданного с императрицей о характере и допустимых рамках сатиры как средства прямого социального воздействия, Крылов не мог избежать его глубокой политической подоплеки – проблемы власти. Проблема власти возникает в рассуждениях сильфа Дальновида об общественной пользе мизантропов:
«Если бы при дворах государей находилось некоторое число мизантропов, то какое счастие последовало бы тогда для всего народа! Каждый государь, внимая гласу их, познавал бы тотчас истину. Один мизантроп истребил бы в минуту все те злодеяния, кои пятьдесят льстецов в продолжение целого месяца причинили».
В «Почте духов» есть и своеобразная сюжетная реализация этого общего тезиса – письмо от сильфа Выспрепара «о бытии его в столице Великого Могола» в тот день, когда юный наследник Великого Могола вступил на престол. В письме изображен молодой повелитель, окруженный льстецами, которые не хотят пропустить к нему писателя, «скитающегося по всей земле под предлогом искания истины». Когда же писатель все-таки прорывается к трону правителя, он произносит панегирик истине, призывая молодого повелителя любить ее:
«Если государи не любят истины, то и сама истина, с своей стороны, не более к ним благосклонна. ‹…› Есть, однако ж, такие примеры, что она и коронованных глав имела своими любимцами».
Эта речь выслушана молодым монархом вполне благосклонно, однако сразу после нее он удаляется смотреть «забавное, чувствительное и великолепное зрелище» с той же благосклонностью к его устроителю, а итог всему этому сюжету подводит сильф Выспрепар:
‹…› а я полетел в свой путь, проклиная подлость льстецов, которые, кажется, в том полагают свою славу, чтоб сердца монархов отвращать от добродетели и заграждают истине путь к престолу»
Таким образом, проблема власти распадается на два уровня: в письме сильфа Выспрепара отчетливо проведена грань между идеальным монархом, образ которого существует только как абстрактное понятие, выраженное в слове писателя, и монархом реальным, образ которого от идеала весьма далек.
Этот смысловой разрыв между понятийной и материальной реальностью на уровне проблемы власти становится особенно очевидным оттого, что Крылов облек свое рассуждение о монархе и истине в традиционный условный колорит «восточной повести» – устойчивой литературной формы просветительской политической утопии.
Использование жанровой формы «восточной повести» для создания образа идеального монарха в «Почте духов» пока еще имеет характер традиционного литературного приема, однако заметен характерный сдвиг акцентов: восточная повесть изображала идеальных монархов как реально существующих, а у Крылова реальный монарх только может стать таковым, если будет любить истину. В этом сдвиге акцентов – предвестие того пародийного разворота, который жанр восточной повести приобретет в публицистике Крылова начала 1790-х гг.
Зоологизация
В «Почте духов» постоянно идет игра литературных ассоциаций и скрытых отсылок к творчеству предшественников. Так, весь бытовой сюжет первой части «Почты духов» – история женитьбы петиметра Припрыжкина – выстроен на узнаваемых мотивах и приемах национальной сатирической традиции, особенно очевидной в рассказе Припрыжкина гному Зору об исполнении трех заветных желаний:
«Поздравь меня, любезный друг, ‹…› с тем, что я сыскал цуг лучших аглинских лошадей, прекрасную танцовщицу и невесту, а что еще более, так мне обещали прислать чрез несколько дней маленького прекрасного мопса; вот желания, которые давно уже занимали мое сердце! ‹…› О, я только между ими стану разделять мое сердце! ‹…› Поздравляю тебя, любезный друг, ‹…› более всего с невестою; я уверен, что ты не ошибся в твоем выборе». «Конечно, – сказал он, – лошади самые лучшие аглинские!»
Подобное выстраивание в один ряд лошадей, танцовщицы, невесты и мопса заставляет вспомнить о таком характерном приеме русской сатиры как зоологизация человеческих образов, в полной мере унаследованном Крыловым от Фонвизина. Характерно, что на страницах «Почты духов» зоологизация человеческих образов, уподобляющая человека бездушной плоти, получает не только практическое воплощение как художественный прием сатиры, но и теоретическое осмысление в письме от сильфа Световида, трактующем «о удивительном сходстве чувств, склонностей и поступок петиметра и обезьяны»:
«Когда обезьяна смотрится в зеркало, тогда, прельщался собою, удвоивает она смешные свои коверкания ‹…› Петиметр точно так же, взирая на себя в большое стенное зеркало, представляет те же самые движения и обороты ‹…›. Итак, в ком можно найти столь совершенное сходство?»
*(Петиметр - молодой светский щеголь, франт, рабски подражающий французским модам и манерам поведения).
Это – своеобразный литературный фокус национальной сатирической традиции, сводящий в одном мотиве его тематический источник – Сатиру II Кантемира, где впервые появляется образ щеголя, вертящегося перед зеркалом, его художественную интерпретацию в русле фонвизинского приема зоологизации человеческого образа и его литературную перспективу – грядущие крыловские басни об обезьянах («Мартышка в зеркале увидя образ свой…»).
Зародыш жанровой формы «ложного панегирика»
«Почта духов» вплотную подводит Крылова к выработке еще одного варианта контаминации жанровых установок сатиры и оды в сложном комбинированном жанре сатирической публицистики. Первые очертания этого жанра намечаются в письме от гнома Зора, побывавшего на именинах у богатого купца Плутареза, где за праздничным столом гости обсуждали карьеру его молодого сына и каждый из них – придворный, военный и судейский чиновник – произнес миниатюрную похвальную речь своему состоянию или занятию:
«Богатые одежды, сшитые по последнему вкусу, прическа волос, пристойная сановитость, важность и уклончивость ‹…›, выступка, ужимки, телодвижения и обороты отличают нас в наших заслугах и составляют нашу службу ‹…› Военному человеку нет ничего непозволенного: он пьет для того, чтобы быть храбрым; переменяет любовниц, чтобы не быть ничьим пленником; ‹…› обманывает, чтобы приучить свой дух к военным хитростям ‹…›; словом, военному человеку нужен больше лоб, нежели мозг, а иногда больше нужны ноги, нежели руки ‹…›. ‹…› статский человек может производить торг своими решениями точно так же, как и купец, с той токмо разницей, что один продает свои товары по известным ценам ‹…›, а другой измеряет продажное правосудие собственным своим размером и продает его, сообразуясь со стечением обстоятельств и случая, смотря притом на количество приращения своего богатства».
Каждая из этих похвальных речей является панегириком своему занятию и добросовестным простодушным перечислением его выгод, которые на самом деле этически не достойны похвалы. Каждая такая речь выполняет функцию сатирической дискредитации персонажа, раскрывающего свою порочную суть в саморазоблачительном высказывании. Это – зародыш жанровой формы «ложного панегирика», продуктивной в сатире Крылова 1790-х гг.
Заключение
Таким образом, можно сказать, что Крылов сполна унаследовал традицию национальной сатиры во всех ее вариантах: от чистой жанровой структуры сатиры Кантемира до сложных комбинированных форм одо-сатирического мирообраза в редакторской деятельности Новикова и творчестве Фонвизина. Именно по этой линии намечается своеобразие индивидуальной манеры крыловской сатиры. Отсюда – перспектива оригинальных сатирических жанров Крылова, намечающаяся уже в контексте журнала «Почта духов».
