В XX веке научный прогресс привел к рождению нового рода войск — связи. Сказав свое веское слово в Первую мировую войну и в межвоенных конфликтах, бойцы с молниями на петлицах и погонах оказались незаменимыми во Второй мировой. Управлять миллионами солдат, десятками тысяч танков, кораблями, самолетами, артбатареями по старинке — пакетами с донесениями и флажным семафором, блеском зеркал и сигналами фонарей — стало попросту невозможно. Работа миллионов единиц телефонов и радиостанций стала обыденной рутиной военной жизни: воздух «искрил» мириадами невидимых радиоволн, паутина проводов несла приказы, приветствия, речитатив докладов, проклятия… В воюющих армиях основным средством связи оставался хоть и теснимый радиоаппаратурой, но в то время незаменимый проводной полевой телефон. Самым массовым «бойцом» советских войск второй половины войны стал прибор с индукторным вызовом ТАИ‑43, носимый на спинах, как их окрестила фронтовая молва, «коньков‑горбунков» — связистов.
Когда «основание» дает сбой
В начале Великой Отечественной части связи советских войск, действовавших на советско-германском фронте, показали себя не с лучшей стороны. Такая оценка, по мнению ряда исследователей и ветеранов войны, складывалась из трех составляющих.
Наименее критикуемым был уровень технической оснащенности. Приборостроительная промышленность СССР, создаваемая практически с нуля, созидалась мучительно тяжело, без серьезной опоры на фундамент индустриального наследия царского времени. Последнего практически не было — Российская империя, родина первооткрывателя связи Александра Попова (!), не имела большого количества наукоемких производств. Телефонные аппараты в основном собирались из импортных комплектующих, закупались в готовом виде. Зачатки серьезного отечественного производства, выдавшие продукцию за считаные месяцы до Февральской революции 1917 года, были погублены Гражданской войной. Поэтому к 22 июня 1941‑го в строю было множество неплохих, но не передовых с технической точки зрения отечественных телефонов, аппараты времен Первой мировой войны, а также приборы, купленные за рубежом в 1920‑е. Полковник в отставке Владимир Семанский, в начале войны — командир роты связи, вспоминал, что он вместо положенных по штату добротных аппаратов УНА-И в октябре 1941‑го получил шведские «555» фирмы «Л. М. Эриксон» выпуска 1918 года!
Советские телефоны с фоническим вызовом УНА-И и УНА-Ф производства Радиотелефонного завода имени Ленина (г. Горький), обеспечивавшие связь в звене «взвод — рота — батальон», были на уровне. Однако страдали большим изъяном: из-за крайне низкой громкости фонического вызова телефонист был обязан постоянно держать микротелефонную трубку возле уха. Из-за этого ему приходилось постоянно переспрашивать услышанное и отвечать собеседнику громкими отрывистыми сжатыми фразами, из-за чего родилась ироничная поговорка «По секрету всему свету».
В звене управления выше батальона в основном использовались ТАБИП‑1 образца 1940 года и УНА-Ф‑42‑М образца 1942 года, отличавшиеся лучшими характеристиками. В них была использована «противоместная схема», при которой речь передающего и посторонние шумы были значительно ослаблены. Но их масса, габариты не позволяли эффективно использовать такие аппараты при постоянных передвижениях. Таким образом, качество основания пирамиды по имени «связь» стрелковых подразделений Красной Армии до батальона включительно можно оценить между посредственным и терпимым. Снабдить войска лучшей техникой по вышеописанным фундаментальным причинам промышленность и командование попросту не успели. Связь звена «взвод — рота — батальон» стрелковых частей необходимо было экстренно переоснащать.
Вторым слабым местом, критикуемым намного сильнее, была низкая мобильность подразделений связи стрелковых частей Красной Армии — она не позволяла раскрыть характеристики телефонных аппаратов довоенного производства в полную силу. На роту связи стрелкового полка РККА по штату полагалось 15 грузовых автомобилей-полуторок. Фактически большая часть спешно формируемых в 1941–1942 годах частей, идущих на смену разбитым, получали, по воспоминаниям Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Михаила Пилипенко, в начале войны — командира отделения связи, до полутора сотни лошадей с повозками. В экспозиции Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи Санкт-Петербурга представлен один из таких экипажей — его скорость составляла максимум 10 км/ч.
Причем в недрах комсостава это понимали, что отражала широко распространенная поговорка: «Cильна Красная Армия, но связь все погубит». Киносъемки связистов за работой в начале войны очень редки: фронтовые кинооператоры не любили снимать их — уж больно непрезентабельно они выглядели…
В репьях чуб, лицо все в грязи: «Кто такие?» — «Мы из связи!»
Эти и более мелкие несовершенства войск связи Красной Армии усугублялись целенаправленными ударами вермахта, воинских формирований специального назначения рейха вроде знаменитого батальона «Бранденбург‑800» по узлам и линиям связи, коммутаторам для дезорганизации советских частей. Военная мысль Германии, снова (после всплеска XVIII века при короле Фридрихе II Великом) вырвавшись вперед во второй половине XIX века при фельдмаршале Гельмуте фон Мольтке-старшем, была передовой и в управлении войсками. Кайзеровская армия первой применила связь как самостоятельную организационную структуру. Понимание губительности отсутствия связи между частями и соединениями представителями вермахта, имеющего к 22 июня 1941‑го уже два года опыта современной войны, было абсолютным.
Разобщенность же войск нашего основного — Западного — фронта летом 1941 года, образовавшаяся в результате дезорганизации системы связи и ее врожденных недостатков, была убийственной. «В Белоруссии, помню, в первое лето войны под каждым кустом солдат сидел — столько было войск! Но они были неуправляемы, не знали, что делать, со связью было очень плохо: немцы, их шпионы, перерезали «нитку» повсеместно», — вспоминал командир радиодивизиона, впоследствии генерал-майор Георгий Панкратьев.
Жесточенность Ставки Верховного главнокомандования против руководства Западного фронта во главе с генералом армии Дмитрием Павловым была такова, что от наказания не ушел и начальник связи — генерал-майор Андрей Григорьев. Не спас военачальника написанный годом ранее доклад наверх о проблемах своего «хромого хозяйства» — человек, как это часто бывает, ответил за неполадки всей неповоротливой системы…
Мужеству и стойкости связистов‑красноармейцев, пытавшихся компенсировать недостатки организации и технические несовершенства, можно было позавидовать, однако отрицательных свойств системы в целом этими качествами было не перекрыть. Ситуация на фронте требовала реформирования. И одним из первых шагов в этом направлении стала разработка и поставка в войска нового полевого телефона ТАИ‑43: наконец дали продукцию эвакуированные на восток предприятия. Этот аппарат должен был стать основным прибором связи стрелковых дивизий, прежде всего верным другом «линейщиков», связистов, что воевали на передовом рубеже фронта. И создавали систему проводной связи, идущую от передовых НП, атакующих цепей, штурмовых групп вглубь своих позиций, проверяли ее на наличие обрывов. Связистов узнавали по мотку проводов на боку или спине, подоткнутым полам шинели, оборванному, грязному внешнему виду (приходилось ходить и ползать по самому короткому пути — спешить, а также экономить провод). Эти говорящие особенности внешнего вида сохранились во фронтовом фольклоре первых двух лет войны: «В репьях чуб, лицо все в грязи: «Кто такие?» — «Мы из связи!».
Простота, легкость и «всеядность»
Телефонный аппарат с индукторным вызовом образца 1943 года был спешно разработан Научно-исследовательским испытательным институтом связи Красной Армии. За год от первого наброска до выхода первого аппарата с конвейера в Горьком (феноменальная скорость!) группе конструкторов во главе с подполковником Ольгой Репиной удалось создать маленький шедевр. Полевой телефон был очень лаконичен как внешне (умещался в небольшом деревянном коробе), так и конструктивно (состоял из нескольких основных узлов и деталей), что облегчало его ремонт и обслуживание. Дерево порой разбухало от влаги, но химическая промышленность облачила «начинку» в практичный бакелит только в 1947‑м: в годы войны лучшие умы химической промышленности и ее ресурсы были брошены на форсирование производства в топливной и пороховой индустриях. Было не до удобства, однако дерево дало лишь полтора килограмма лишней массы: ТАИ‑43 все равно был легче большинства собратьев. Производить детали и корпуса к телефону было проще простого: об этом в беседе с автором вспоминал борисовчанин полковник в отставке Константин Анардович, ребенком трудившийся на радиотелеграфном заводе № 197 имени Ленина (г. Горький). Даже 15–16‑летнему ученику, позже слесарю 2‑го разряда, работавшему на сверлильном и прессовом станках, было легко сладить с ТАИ‑43 — настолько он был прост. При компоновке деталей помогло изучение немецких полевых телефонов FF‑33 образца 1933 года: так, например, конструкция крышки корпуса была полностью скопирована с трофея.
Но в основном ТАИ‑43 имел оригинальную конструкцию, мог быть включен в линию (в отличие от немецкого) как по двухпроводной, так и по однопроводной схеме. Приводился аппарат в действие просто: для начала работы необходимо было повращать ручку индуктора и одновременно нажать шунтирующую кнопку. Затем в дело вступала тангента — кнопка переключения с приема на передачу. По бокам аппарата имелись специальные крепления для ремня из тесьмы или брезента для носки через плечо. Эта, казалось бы, обыденная вещь стала плюсом, который вспоминали, кроме минимума помех и простоты устройства, многие связисты времен войны, например генерал-лейтенант в отставке Юрий Толмачёв. Телефон, утверждал ветеран, отличался тем, что ремень (лямка) вместо ручки, как у предшественников, позволил реализовать огромное преимущество аппарата — сбалансированность компоновки.
Центр тяжести довольно легкого аппарата (вес — менее 5 кг) был продуман как следует — это позволило носить телефон за спиной (реже — на плече) одному связисту без раскачивания изделия при беге или ходьбе. Что дало возможность все тому же бойцу нести закрепленную на груди или на спине катушку с проводами — последняя разматывалась сама, без помощи рук. Такая схема балансировки грузов на теле связиста помогла высвободить второй номер линейного расчета для других дел. Солдат с ТАИ‑43, топорщащимся горбом за его плечами, бегущий сломя голову и оставляющий позади себя провод, был настолько привычен, что за подобный архетипичный вид на фронте его прозвали «коньком-горбунком». Это уважительное прозвище (мол, скромный работяга!) сменило насмешливую кличку «цоб-цобэ», какой солдатская молва, подобно паре быков, нарекла ушедшую в прошлое пару линейного расчета связи. Мол, идут, понукают друг друга командами, мешают один одному: у первого — телефон, у другого — катушка, согласование взаимных действий требует времени… С ТАИ‑43 эта примета ушла в прошлое. Бывшие фронтовики-линейщики потом десятилетиями узнавали друг друга в толпе по котомке за спиной, которую они, подобно телефону, по привычке забрасывали за плечи. И характерному семенящему стилю бега (для размеренного разматывания катушки без помощи рук), отучиться от которого многие не могли потом всю жизнь…
В конце 1941 года была разработана специальная сбруя для военных собак, позволявшая носить на расстояния до десятка километров облегченную катушку с проводом, разработанную для ТАИ‑43. «Одежка» для четвероногих военных связистов с конца 1943‑го стала дополняться подобием обуви, пропитанной спецсоставом на основе стойкой муравьиной кислоты. Единожды проложенный след с примесью химвещества позволял этой и сменявшим ее собакам по нескольку суток безошибочно, не плутая, добираться до нужной точки с максимальной скоростью. В приказе по 5‑й армии генерал-майора Дмитрия Лелюшенко говорилось: однажды связь между ним и штабами наступающих дивизий в течение трех суток поддерживалась исключительно собаками. Глушилки немцев блокировали работу радиодивизионов, глубокие сугробы встали перед связистами стеной, а собаки с катушками на спинах находили прямой путь к постоянно переносимым на запад НП соединений. С тех пор боевыми наградами стали награждаться не только вожатые, но и сами псы. С вступлением в строй ТАИ‑43 практика применения собак на войне углубилась: в феврале 1944 года под Никополем, например, связной пес Рекс несколько раз переплывал ледяной Днепр, связывая советский берег с плацдармами на вражеском правобережье. Кроме провода, он принес в штаб десантного батальона приказы и подробные карты местности.
Третьим огромным плюсом ТАИ‑43, кроме технического совершенства и легкости, была «всеядность» аппарата. Телефон позволял осуществить связь практически по любому проводу — этому способствовали удобные клеммы и зажимы, способные подключить к телефону разные носители. За неимением даже массового кабеля ПТФ‑7X2 сигнал без особой потери в качестве можно было передать… по колючей проволоке, которой на фронте было всегда предостаточно! Также ТАИ‑43 позволял подключить к себе еще один полевой телефон с возможностью парного использования на одном конце линии связи.
Основные технические характеристики военно-полевого аппарата типа МБ (местная, то есть встроенная батарея) с индукторным вызовом ТАИ‑43:
· габариты аппарата — смонтирован в деревянном ящике размером 280×210×110 мм;
· вес аппарата с элементом питания — 4,6 кг;
· тип элемента питания — сухой типа «ЗС» или «ЗВ», напряжение — 1,5 В, максимальная протяженность непрырывного разговора при полном заряде батареи — до 150 часов;
· дальность связи (по полевому проводу марки ПТФ‑7Х2) — до 25 км, по 3‑мм воздушной линии — до 250 км;
· сопротивление капсюля постоянному току — в среднем 40 — 60 Ом;
· среднее значение тока при разговоре — 25–30 Ма;
· частота индукторного тока — 15—20 пер/сек.;
· мощность индуктора при нагрузке 1.000–3.000 Ом — не менее 2,2 Вт;
· год разработки — декабрь 1943‑го, поставка в войска — зима 1944‑го;
· число экземпляров, поставленных в воюющую армию, — более 185 тысяч единиц, произведено в СССР с 1945 до 1957 года — более 550 тысяч, в странах Организации Варшавского договора — около 82 тысяч.
Фронтовые лайфхаки
Как во фронтовых условиях проверяли работоспособность ТАИ‑43 без создания линии со вторым аппаратом? Для этого обычную алюминиевую ложку замыкали с помощью двух клемм, что зажимают провода линии связи, и проворачивали ручку индуктора при нажатой шунтирующей кнопке. Если сигнальный звонок реагировал, издавая характерный звук вызова, значит, аппарат исправен.
Враг не мог прослушать разговор между двумя ТАИ‑43 на расстоянии подобно тому, как это бывало при радиообмене (шифровки канала в те времена не существовало). Но, подключаясь к линии, противник слышал все его интересующее. Для того чтобы хоть как-то обезопасить речевую коммуникацию, связисты шли на такую уловку. Если у кого-либо из телефонистов было подозрение на прослушивание (избыточные помехи и «звенящий» фон), он в начале разговора проводил острым тонким предметом (кончиком ножа, острием гвоздя) по отверстиям О-образной крышки-мембраны трубки, что была в месте прикладывания ко рту. Этот неподражаемый, шесть раз (у советских трубок было именно шесть отверстий, в отличие от четырех или восьми у немецких, расположенных «квадратом») подряд размеренно повторяющийся стрекочущий звук значил: «Я советский! А ты?». Аналогичный ответ означал присутствие нашего бойца с ТАИ‑43 на том конце линии. Если красноармеец подозревал, что к линии подключился вражеский телефонист, он проводил острым предметом по мембране трубки дважды (12 стрекочущих звуков), что означало: «Нас прослушивают. Клади трубку или воспринимай все, что я говорю, реверсивно!». И передавал информацию с перевернутым смыслом. Так, фраза: «Вышлите карандаши, подсолнечных семечек пока достаточно!» означала: «Готовьтесь принять машину со снарядами, винтовочные патроны на исходе — прислать не можем!».
Если батарейка подсела, не держала напряжение и в трубке было ничего не слышно, а заменить ее было нечем, фронтовики шли на такую уловку: отвинчивали крепления отсека с батареей, вынимали элемент питания и, сбросив его с клемм, жгли спичками или зажигалкой. Разогретая батарея, быстро, до остывания вставленная обратно, давала такую громкость работы аппарата, что голос собеседника можно было слышать без прикладывания трубки к уху.
Ветераны вспоминают
Достаточно технологичная Великая Отечественная война отметилась большой ролью связи — в рассказах представителей всех родов войск то и дело мелькают слова о связистах, радиотелеграфистах, радистах… От их слаженной работы всегда зависело выполнение боевой задачи, выживание многих бойцов… Поседевшие солдаты и командиры рассказали собеседникам из проекта Артёма Драбкина «Я помню» такие истории, по сравнению с которыми меркнут воспоминания иных танкистов и летчиков. Связисты были людьми незаметными — про них не сняты кинофильмы, не написаны романы, однако парни и девушки с молниями на петлицах и погонах могли с полной уверенностью сказать: «Победа — дело и наших рук».
Юрий Корякин, связист-радиотелеграфист:
— В феврале 1942‑го я наконец попал на фронт, окончив… Горьковскую школу радистов… связистом в Заполярье, в 77‑ю отдельную стрелковую морскую бригаду. Против нас стояли не финны, а немцы, дивизия СС «Норд», здоровые, крепкие, хорошо обмундированные парни. Линия фронта была стабильна почти два с половиной года… Ты видел кинофильм «А зори здесь тихие»? Ну вот, там такая же местность. Безлюдье. Собиралось 2–3 взвода, то есть 60–90 человек, и я то с радиостанцией, то с полевым телефоном ходил по немецким тылам. В эфир мы редко выходили: боялись, что запеленгуют, поэтому искали протянутые по соснам вражеские кабели — и подключались к ним. Начальство гнало нас к чертовой матери из страха быть запеленгованными и накрытыми вражеской артиллерией, и в то же время без нас нельзя было обойтись. Поэтому все время мы где-то в стороне находились, в какой-нибудь землянке, в яме, в воронке. Залезешь и там сидишь, чтобы быть все время на связи, но в эфир высовываешься только в крайнем случае. Сообщения нам диктовали уже в виде колонок пятизначных цифр… их содержания я, конечно, не знал.
Пётр Михин, артиллерист-гаубичник:
— Обескровленная после харьковских боев дивизия с боями продвигалась по Украине. Наша задача: не дать закрепиться противнику, на плечах врага продвинуться как можно дальше на юг. Я со своей гаубичной батареей поддерживал батальон капитана Абаева… Вот и на этот раз бежим мы с телефонистом в цепи наступающей пехоты. Смотрим, немецкая пехота заскочила в лесополосу. Едва наши солдаты, а их в батальоне человек пятьдесят осталось, приблизились к этой полосе… навстречу им из лесопосадки вываливается густая черная цепь фашистов — человек двести! И в этот критический момент боя у меня вдруг прекратилась связь с батареей! Посылаю единственного связиста по линии исправлять кабель, а сам с телефонной трубкой возле уха беспомощно, с замиранием сердца наблюдаю с омета за происходящим. Пробежавшие мимо меня немцы удалились в наш тыл уже метров на пятьсот! Мало того, что я сам могу оказаться в плену у немцев, немецкая пехота ворвется на нашу батарею, завладеет орудиями! Вдруг в телефонной трубке… басок Минеева: «Коломна», как слышишь?» — «Прицел двадцать, батарея — огонь!» — вместо ответа кричу команду. Когда все немцы были перебиты… стал разбираться. «Почему не было связи?!» — необычайно строго спрашиваю по телефону у сержанта Минеева, командира отделения связи моей батареи. В метре от него в землю угодил снаряд, прошел наискосок по грунту и разорвался точно под ним. Земляная подушка спасла телефониста, но взрыв отбросил его вместе с землей метров на шесть в сторону: «Когда очухался, пополз сюда, к воронке. А тут аппарат с обрывком шнура на боку валяется. Запасные телефоны еще не привезли со старой позиции. Знаю, что у вас там бой идет, надо скорее шнур исправить, а в нем вместо разноцветных проводов — все белые! Какой с каким соединять — неизвестно! Пока перепробовал наугад концы да вдобавок голова кружится — вот время-то и ушло!».
Иван Богданов, связист:
— Наши телефонные аппараты очень устойчивые были. Особенно зуммерные. Уже не пробивает индукторный. Мы же опыты проводили. Вот из семи жил восьмая стальная. Обрезаешь все, оставляешь одну. Индукторный сигнал не проходит, хотя там 120 вольт.
— А говорят, что качество проводов у наших было хуже. То есть у немцев уже в полиэтиленовой обмотке шло, а у нас в матерчатой…
— Качество абсолютно одинаковое, а вот матерчатые катушки бывали очень хорошо озокеритом пропитаны. А бывало, прямо свежая эта тряпка. Намокает, и пожалуйста. Если ты рядом положишь их, то коротить начинает, и все. Поэтому трофейные провода мы очень ценили.
Михаил Бурматов, связист:
— Между командиром батальона и командиром полка произошел обрыв связи. Я и еще один связист пошли проверять, что случилось. У меня в руках аппаратура, у второго — катушка. Идем, дергаем слегка — тянется. Смотрим, а впереди два немца сидят и, видимо, нас ждут. Вероятно, языка хотели взять, а мы тихонько шли, не говорили ничего, поэтому вперед их увидали. Подкрались и убили их на месте… Последние полтора года я был связистом, командиром отделения связи при 61‑м полку. Вот где надо было город какой взять, там я с телефоном и катушками дежурю. Как-то надо было языка взять… под Витебском. Меня послали … дать наводку для артналета, когда немца возьмут в плен. Языка взяли, я даже немного помогал его тащить, ну и дал наводку артиллерии. Дали мне тогда медаль «За отвагу».
Денис Трофимычев, «Ваяр», фото из открытых источников