В январе солнце вставало поздно, лениво и одновременно радостно, играя лучами, подглядывая краешком из-за горизонта. Людмила по случаю встала рано, присела у окна и залюбовалась. За окном, прямо к забору усадьбы, гурьбой столпились сосны: высоченные, тонкие, звенящие – корабельные. Красавицы! Они росли раньше густо и дружно, но люди решили здесь строить дома (места больно благодатные) и сосен поубавилось в разы.
И вот Солнышко коснулось верхушек сосен, чуть поиграло, примеряясь…и…о чудо! На ветках засверкали снежинки. Стволы золотило и от них шло всполохами сияние: переливаясь, перекликаясь с утром, с небом, с проснувшимся миром.
На дальней старой сосне по стволу повисли три больших снежных фонаря, ликуя и удивляя своей необычной неописуемой красотой.
Там, чуть выше, среди пышных лап, на верхушках сосен, был рай и там висели райские яблоки!
Ничего не нарушало в этот миг гармонию и колдовство этого утра, этих сосен, этой игры солнца; и мир замер от восхищения в ожидании чуда. Сосны, как Божьи свечи, уносили душу на небо – и это было чудо! Шапки снега лежали на ветвях, причудливо горя, искрясь и мерцая – и это тоже было чудо! Погода была тихая, ясная, чуток морозная; ветра не было – он не касался ни сосен, ни шапок снега, ни лучей солнца – и это тоже было чудо!
Люда присмотрелась внимательнее, там, в самой гущине сосновой, жил Ермак Тимофеевич (так она прозвала сугроб на толстенном суку одной из старых сосен). Снежный сугроб был похож на Ермака, объятого думой на берегу Енисея. Ермак был на месте. Вот уже два месяца он жил на том сучке, думая свою думушку.
У Ермака засеребрился шлем на голове. А рядом с головой, сквозь ветви, в небе светила звезда. Небо на западе было ещё темным, звезда смотрела с высоты внимательно, чуть удивлённо и не то, чтобы одиноко, но как-то отстранённо. Ей там, в вышине, непонятны были земные заботы Ермака, ликование сосен и радость снега. Сосны на темнеющей стороне неба сплели тончайшее серебряное кружево, какое не по силам ни одной Марье – Искусницы.
Необычный рисунок на фоне догорающей ночи и уже ни одного небесного светила рядом, кроме этой единственной фантастически красивой яркой звезды. Эти нерукотворные кружева плетут сосны: величавые, мудрые, как пророки, и удивительно изящные, таинственные в своей красе колдуньи-рукодельницы. И было чуточку жаль, что солнце сейчас взберётся выше, прогонит остатки ночи и загасит утреннюю звезду.
Райские яблоки на ветках теряли свои розовые, голубые, сиреневые искорки, сохраняя серебряный блеск и сияние. Солнышко перестало подсматривать краешком, выплыло всё, залило золотым светом и сосновый бор, и небо от края до края, и сидящего высоко над землёю моего Ермака Тимофеевича. Волшебство раннего утра сменилось некой суетностью наступающего дня, в котором сохранялась всё же радость снега, искрящихся яблок-шаров и чудного чуда – удивлённой утренней звезды.
