Впервые на русском выходит книга журналиста, критика и писателя Алекса Паппадимаса «Киану Ривз: победы, печали и правила жизни». Киану Ривз — культовая голливудская звезда, тонкий и честный актер с минималистичным подходом к игре, гранжевый басист, знаток мотоциклов, одна из самых загадочных знаменитостей.
Киану Ривз — звезда, но не только: вдобавок он олицетворяет само понятие «хороший человек» и тем самым ненавязчиво дает нам понять, что для мира еще не все потеряно. В своей книге, посвященной знаменитому актеру, Паппадимас исследует удивительный феномен по имени Киану Ривз, а также Голливуд, популярную культуру и в целом жизнь на этой временами слишком занятной планете.
Прочтите отрывок, в котором Алекс Паппадимас рассказывает о первой встрече с Киану Ривзом.
Эта книга — не о настоящем Киану Ривзе, хотя с настоящим Киану Ривзом я встречался. Я два часа брал у него интервью, а на следующий день вновь встретился с ним и снова два часа брал у него интервью, а потом написал об этом опыте заглавную статью в журнал GQ.
В день нашей первой встречи у меня в спальне случился потоп. Об этом в статье не упоминалось.
Мы с семьей снимаем дом, который медленно сползает с холма на востоке Лос-Анджелеса. Верхний этаж расположен на уровне улицы, а спальня — внизу, на уровне сада. Ночью накануне моей встречи с Киану Ривзом шел дождь, мокрые листья забили сток за дверью постирочной. К утру вода поднялась выше порога и стала заливать пол постирочной.
А она у нас аккурат над спальней.
Когда мы проснулись, дождевая вода капала со швов потолка нашей спальни, из вентиляции, с люстры. Краска растрескалась и пошла пузырями. Когда я уходил из дому на встречу с Киану Ривзом, в нашей комнате в ведра и тазы струилось не меньше четырех ручьев.
Сейчас текущие события того дня кажутся мне вполне незамысловатыми, но тогда я сидел на подмокшем диване у отеля «Шато Мармон» в Западном Голливуде, тщетно пытаясь объяснить потоп Киану Ривзу, с которым всего пять минут как познакомился.
Я застал его на улице у отеля, где он хотел по-тихому быстренько перекурить в безлюдной зоне ожидания рядом с постом швейцара, а я помешал ему, от волнения приехав на встречу заранее. Он обронил что-то о погоде, и я рассказал ему о потопе у нас в доме. История повергла его в смятение и легкое замешательство.
Его озадачило, как этаж на уровне улицы и этаж на уровне сада могут, каждый по-своему, считаться «первым» и одновременно «вторым» этажом; он также не вполне понимал, зачем я вообще завел об этом разговор, и тут я был с ним солидарен.
Все это происходило в феврале 2019 года, когда Киану вел рекламную кампанию «Джона Уика 3», где главный герой убивает почти всех на марокканском базаре, заручившись поддержкой Холли Берри и парочки идеально выдрессированных бельгийских овчарок малинуа. «Шато Мармон» в качестве места для первого интервью предложил сам Киану. Обычно, когда знаменитый человек или его команда предлагают взять портретное интервью звезды в «Шато», важно спросить, не готовы ли они перенести встречу буквально куда угодно. Во всем мире нет более избитого антуража для портретного интервью, чем «Шато». Брать интервью у знаменитости там — все равно что брать интервью у обычного человека в кафе «Старбакс» при книжном магазине Barnes & Noble: из этого следует единственное откровение — незнакомцев в доме они не жалуют.
Но когда помощники Киану предложили «Шато», я сказал: «Без проблем».
Я согласился, поскольку знал, что в биографии Киану это место очень значимо. В начале 1990-х, когда он проводил на съемках столько времени, что покупать собственный дом не имело смысла, он буквально жил там. Он уезжал на съемки, а его книги и бас-гитару сотрудники отеля берегли до самого его возвращения. Когда ему задавали вопросы о жизни в отеле — никто не мог отказать себе в этом удовольствии, — он говорил о постоянных разъездах, о потребности в комфорте после дороги, шутил, что не может отказаться от удобств вроде обслуживания номеров и отличных канцелярских принадлежностей «Шато» с надписью «ПОСТОЯЛЕЦ — КИАНУ РИВЗ».
Ну и потом, «Шато» — это дворец, построенный в 1920-е годы с намеком на подражание французскому шато д’Амбуаз в долине Луары и возвышающийся над бульваром Сансет в конце узкой длинной подъездной аллеи. Киану появился в эпоху, как сейчас представляется, более светскую и менее доступную для вторжения папарацци, но жизнь в крепости над Сансет-стрип не могла ему не нравиться.
<...>
Материала, который я получил от Киану в тот и на следующий день, сполна хватило на сюжет, и публике статья вроде бы понравилась, как и фотографии, где Киану, в наброшенном на плечи длинном плаще, напоминает мафиозного босса, который в свободное время пописывает стихи. Мне же эта встреча с Киану запомнилась тем, что первый день не задался. Не задался он не из-за «Шато», не из-за моего неловкого зачина о потопе. И не по причинам, из-за которых проваливались прежние интервью Киану. Особенно в прошлом, когда труднее всего — ну, не считая роли «человека с британским акцентом» — Киану давалась роль «приятного и легкого в общении парня, дающего интервью». Что-то в этой искусственной фамильярности выбивало его из колеи.
Из всех интервью с Киану больше всего мне нравятся те, где он выпускает пар, выходя из себя и впадая в безудержное самобичевание. Это неизменно превращает интервью в маленький театр абсурда, но ни разу не возникает впечатления, будто Киану делает это нарочно. Его неловкость на интервью объяснялась лишь тем, что в такой обстановке ему неловко.
<...>
В другой раз во время пресс-тура «Новых приключений» в 1991 году Киану встретился с Крисом Уиллманом из Los Angeles Times в люксе отеля Four Seasons в Беверли-Хиллз. Сначала перед журналистом предстал забавный, неуклюжий Киану. Тот упомянул Аид, произнеся его при этом в один слог, почти как «ад». Но, по словам Уиллмана, спу стя минут сорок пять дело приняло совсем иной оборот:
Ривз — который вместо ответов на многочисленные вопросы об актерской игре стучал кулаками по ляжкам и сыпал в свой адрес проклятиями, не находя или не желая находить слова, чтобы выразить свои мысли, — внезапно в необъяснимом паническом порыве выходит из номера. Теперь он стоит на крохотном балкончике своего люкса на десятом этаже, нервно размахивая руками, и, не стесняясь в выражениях, обрушивает громкие проклятия на, вероятно, удивленных прохожих, оказавшихся в тот момент на Беверли-Хиллз.
Со стороны силуэт за колышущейся белой шторой напоминает героя, который в эффектном освещении и драматических декорациях выдает монолог из сплошного потока колоритной самокритики. Наконец он приходит в себя, возвращается в номер и берет диктофон вашего корреспондента, чтобы перемотать пленку и сделать новую запись поверх пяти предыдущих минут разговора, в которых не содержалось никаких особенных откровений.
Киану говорит Уиллману, что не любит рассуждать о своей профессии: «Думаю, что мой путь и все, что я могу сказать о нем публично... Мне просто нечего сказать».
Позже очередной вопрос об актерской игре затрагивает все тот же нерв, и Киану вновь впадает в истерику «а-ля Сэм Кинисон». Он признается Уиллману, что у него выдался неудачный день: «Да ты взгляни на меня. Нервы ни к черту». В этом сюжете Киану ни разу не хамит и не винит Уиллмана в своей взвинченности. Отель подготовил для Киану и его собеседников воду «Эвиан» и чипсы, и в конце разговора актер предлагает Уиллману разделить угощение поровну и прихватить домой.
Спустя несколько лет в другом интервью Киану говорит о возможности спонтанного самовозгорания человека. Мол, порой человеческое тело просто воспламеняется без причин. По его словам, ему рассказывал друг, ко торый столкнулся с этим феноменом, «исследуя огонь». Киану завел разговор ни с того ни с сего — или, может, хотел сообщить, что интервью доводят его до белого каления. Иногда, по его словам, «люди сидели на деревянных стульях и стул не сгорал, а от человека не оставалось и следа. Разве что зубы только — иногда. Или сердце. Никто об этом не говорит, а между тем это правда».
На моих глазах Киану не психовал и не самовоспламенялся. Мы сидели и ели сэндвичи. Он был доброжелателен и скромен. Я задавал ему вопросы о его фильмах и развитии его карьеры, он отвечал так, словно был настроен выдать как можно меньше новых сведений сверх набора и без того известных фактов о Киану Ривзе.
В какой-то момент мы покинули укромный угловой столик, куда нас посадили, и прошли вдоль патио к огороженному шторкой закутку за баром, где Киану мог преступить закон штата и нарушить правила «Шато», выкурив очередную сигарету. Он расположился на сухом стуле, я уселся на сухой край изрядно промокшего, Киану уточнил, не против ли я, и я сказал, что не против, и прибавил, что мой девиз — «Я заслуживаю худшего». Вообще-то, это совсем не мой девиз. Я однажды слышал, как кто-то признавался, что это его девиз, и порой вставляю это в разговор, как будто это мой девиз, — например, когда беру интервью у Киану Ривза и мне никак не лезет в голову, что же, блин, говорить дальше.
Я решил, что он рассмеется или пропустит мимо ушей. Но когда я сказал, что мой девиз — «Я заслуживаю худшего», Киану это зацепило. Он, кажется, искренне сопереживал и волновался за меня, интересовался, почему это мой девиз, почему кто-то может так думать о себе, а поскольку это вовсе не был мой девиз, я не знал, что ответить, и промямлил что-то вроде: «Не знаю, Киану… А у вас никогда в жизни не возникало ощущения, что вы причинили кому-то боль?» — но я же говорил это не кому-то, а Киану Ривзу, и, разумеется, в ответ услышал озадаченное «нет».
Это была кульминация нашего сближения. Объяснить, что значит быть Киану Ривзом или что значило быть Киану Ривзом когда-то в прошлом, ему удавалось не лучше, чем мне — рассказать о том, как вода в моем доме проникла на первый этаж и протекла на второй. Если у него в доме случались потопы, они были не такие, как мой.
Если бы мне пришлось переделывать это интервью, я бы не спрашивал о фильмах. В какой-то момент он упомянул период, когда стал чаще задумываться о смерти, и я, если бы брал интервью заново, задавал бы ему вопросы исключительно про смерть: как он себе ее представляет, напоминает ли она падение во тьму без конца и края, подобно тому как падали они с Алексом Уинтером в «Новых приключениях», а времени падения хватило бы на пару туров игры «Двадцать вопросов».
Из того, что он рассказал в тот день, мне почти ничего не запомнилось. Еще меньше мне запомнилась наша вторая встреча, когда он водил меня по калифорнийскому Готорну, где расположена штаб-квартира компании ARCH, основанной им в 2011 году и занимающейся производством и продажей запредельно дорогих, сделанных по индивидуальному заказу мотоциклов. Такую экскурсию он уже проводил для журналистов британского Esquire и Vanity Fair, но эти мотоциклы настолько прекрасны, что, если однажды мне захочется выбросить 85 000 долларов на то, что меня, скорее всего, убьет, я знаю, к кому обращаться.
Мы немного поговорили о фантасте Филипе К. Дике, авторе книги, по которой снят фильм «Помутнение»; я еще упомянул поздний роман Дика «Свободное радио Альбемута», а Киану извлек из кармана телефон и попытался загуглить определение изобретенного Диком слова «альбемут» (этим выдуманным словом писатель назвал звезду, откуда, как он считал, ему приходили послания), а нашел лишь «альбумин», яичный белок.
Если вам понравился материал, оцените его в комментариях или поставьте лайк. Еще больше интересного о книгах, литературе, культуре вы сможете узнать, подписавшись на наш канал.
