Почему день рождения Александра Сокурова прошёл почти незамеченным
Текст Михаила Дряшина
Восьмой десяток разменяла «совесть нации», а нация не в курсе. И это вполне закономерно, если не сказать – правильно.
О вкусах не спорят не потому, что всё имеет право на существование, а потому, что логических доводов нет. Каким бы подкованным ни был ценитель прекрасного, аргументов не найти. Только Сальери алгеброй гармонию поверял. Известно, чем оно кончилось.
Комплекс культурной никчёмности – явление вроде бы полезное. Он гонит невежду читать, смотреть, слушать, пытаться понять и вникнуть. Изучить картину Перова «Охотники на привале», чтоб не выглядеть чумазым на какой-нибудь академической вечеринке. А то могут и с лестницы спустить.
Но натужное самообразование в борьбе с самим собой посредством жёсткой аскезы и укрощения плоти кажется искусственным, чуть ли не подлогом. Развитие только тогда развитие, когда интересно.
Книги должны читаться запоем или не читаться вовсе. Фильмы или спектакли – смотреться взахлёб, а не культпоходом за трудодни. Музеи и выставки – посещаться с исполненными жаждой глазами, без зевоты. Насилием можно только себя испортить. Утратить непосредственность, перестать быть собой.
И провинциальные комплексы – первый путь в означенном направлении. Эпитет «провинциальные» к географии отношения не имеет.
До середины ХХ века в смысле культуры Аргентина известна была только как родина танго. Аргентинскую литературу если и знали в Европе, по большей части словесники. Глухой провинцией считала свою родину сама творческая аргентинская интеллигенция. Страдала, заливалась краской перед иностранцами и решила ситуацию исправить.
«Могучая кучка» во главе с Хорхе Луисом Борхесом наводнила страну высокоинтеллектуальными сочинениями с отсылками к анналам аргентинской истории, где что ни кобзарь, то гений, сюжетными хитросплетениями, упоминанием выдающихся мыслителей древности, лёгким налётом мистики и общим философическим настроем. Короче, била энциклопедизмом наотмашь. Добивала детективными сюжетными вывертами и играми в субъективный идеализм, а то и в матёрый солипсизм.
«Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном», – жаловалась сдобная Дашенька.
И да, энциклопедисты своего добились: слова «Борхес» и «Кортасар» вошли в обиход парижских гостиных. Сочинения их, правда, души не трогали, сердца не щемили, да и стилистами они не были, насколько можно судить по переводам. Но играли в сюжет. Специально усложняли структуру текста, жонглировали именами и ссылками даже не в постмодернистском понимании, а напрямую. Для солидности.
Интеллектуалы по сию пору от них кипятком ходят. И ходить будут. Ищущие. Те, что в простоте слова не молвят.
Натужность вообще объяснить трудно, её можно только почувствовать. Скажем, видишь, человек с ноги на ногу переминается, терпит, но молчит. Улыбается даже, но вымученно. Понял и сочувствуешь. Так покажи ему место, чтоб не страдал. Стесняется ведь спросить.
Где-то есть глубина, подтекст, второй и третий планы, иносказания, понимать которые для постижения общего замысла необходимо. Иначе теряется многое, если не всё. А куда-то «смыслы» эти забиты искусственным образом для придания веса. Усложнённость такого рода прикрывает срам голого короля.
Чтобы разобраться, какой из двух вариантов в данный момент перед вами, холодной головы недостаточно, ибо критерии нигде не прописаны. Пошлость, а в известном смысле это именно она, можно только почувствовать. Или не чувствовать. Так что, увы, остаётся выбирать сердцем.
Допустим, кино. Как определить, кто шарлатан – Тарковский или Сокуров? При условии, что кто-то из них точно шарлатан. От Тарковского гусиной кожей покрываешься, объяснить это словами решительно невозможно. Живопись. Да ещё и актёры первой величины, и музыка живого ещё классика, дай Бог ему здоровья. И фильмы – как порталы в иную вселенную, уходишь с головой. И немного этих фильмов. Шесть всего на родине. Остальные хуже.
Или никакой кожей не покрываешься. Зеваешь. А если воспитанный – терпишь.
Или всё же Сокуров? У этого картин больше полусотни. Никто из звёзд в них не снимался. Почти. И музыки то ли не было, то ли не было. В общем, помнятся мне лишь отдельные ранние работы, да и то тихим невнятным словом. Остальные потом только фестивальные жюри и разглядывали.
Стоит ли разгадывать ребусы – решать зрителю. Глубоко ли творец копает и копает ли вообще. Надо ли раскапывать зарытый художником клад, или нет его. От общего кругозора зависит, но главное – от вкуса. От внутренней струны, которая резонирует либо нет.
Со «Сталкера» в своё время пэтэушники, гогоча, уходили. Это я помню. Так что момент тонкий. С другой стороны, интеллектуалы, перекрикивая друг друга, толковали загадочную концовку выдающейся, безо всякого сомнения, ленты Стэнли Кубрика «Космическая одиссея 2001 года». Каких только смыслов в ней не находили. А Кубрик, оказывается, дурака валял. Как я и думал. Отыскал потом подтверждение в биографической книге о нём: «После провального показа для голливудского начальства и отрицательных отзывов нью-йоркских критиков Кубрик сократил намеренно непонятное кино на 19 минут и добавил поясняющие титры».
Короче, сложно. О вкусах не спорят, но могут за них по физиономии бить. А оно нам надо? Проще не пересекаться.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.