20 июня 1880 года, менее чем за год до смерти, Фёдор Михайлович Достоевский произносит свою знаменитую "Пушкинскую речь" на открытии памятника поэту в Москве. Многие исследователи считают её вершиной прижизненной славы Достоевского и моментом, серьёзно повлиявшим на статус Пушкина как главного писателя русской литературы.
Но другой своей цели Достоевский, к сожалению, не достиг.
Вспомним, что это было время активного бурления умов вокруг вечного вопроса "как нам обустроить Россию?": время народовольцев и зарождения политического террора, растущей популярности социализма, и при этом сильного западнического движения.
В своей речи Достоевский обращается к творчеству Пушкина в попытке сгладить эти противоречия. Он показывает угаданный поэтом 50 лет назад образ неприкаянной, беспочвенной интеллигенции. И им же найденный выход: соединение в себе национального, народного начала, и "всемирности" - понимания чужих культур.
Краткосрочный эффект был невероятен: по воспоминаниям очевидцев, слушатели ликовали, рыдали, протягивая лавровый венок. Иван Аксаков, один из лидеров славянофилов, писал:
"Вы сказали речь, после которой И. С. Тургенев, представитель западников, и я, которого считают представителем славянофилов, одинаково должны выразить вам величайшее сочувствие и благодарность".
К сожалению, одной речи было уже недостаточно. Через месяц после смерти Достоевского произошло убийство Александра II и примирения сторон уже не случилось.
Речь эту вполне можно прочитать: она не настолько длинная. В ней есть интересные замечания по поводу "Цыган" и "Евгения Онегина", особенно Достоевский восторгается Татьяной. Но если кому-то сильно лень, то вот несколько цитат:
Фантастический и нетерпеливый человек жаждет спасения пока лишь преимущественно от явлений внешних; да так и быть должно: «Правда, дескать, где-то вне его может быть, где-то в других землях, европейских, например, с их твердым историческим строем, с их установившеюся общественною и гражданскою жизнью». И никогда-то он не поймет, что правда прежде всего внутри его самого, да и как понять ему это: он ведь в своей земле сам не свой, он уже целым веком отучен от труда, не имеет культуры, рос как институтка в закрытых стенах, обязанности исполнял странные и безотчетные по мере принадлежности к тому или другому из четырнадцати классов, на которые разделено образованное русское общество. Он пока всего только оторванная, носящаяся по воздуху былинка
.
В глуши, в сердце своей родины, он конечно не у себя, он не дома. Он не знает, что ему тут делать, и чувствует себя как бы у себя же в гостях. Впоследствии, когда он скитается в тоске по родной земле и по землям иностранным, он, как человек бесспорно умный и бесспорно искренний, еще более чувствует себя и у чужих себе самому чужим. Правда, и он любит родную землю, но ей не доверяет. Конечно, слыхал и об родных идеалах, но им не верит. Верит лишь в полную невозможность какой бы то ни было работы на родной ниве, а на верующих в эту возможность, — и тогда, как и теперь, немногих, — смотрит с грустною насмешкой. <...> Не такова Татьяна: это тип твердый, стоящий твердо на своей почве. Она глубже Онегина и, конечно, умнее его. <...> Это положительный тип, а не отрицательный, это тип положительной красоты, это апофеоза русской женщины, и ей предназначил поэт высказать мысль поэмы в знаменитой сцене последней встречи Татьяны с Онегиным. Можно даже сказать, что такой красоты положительный тип русской женщины почти уже и не повторялся в нашей художественной литературе — кроме разве образа Лизы в «Дворянском гнезде» Тургенева.
Итак, в «Онегине», в этой бессмертной и недосягаемой поэме своей, Пушкин явился великим народным писателем, как до него никогда и никто. Он разом, самым метким, самым прозорливым образом отметил самую глубь нашей сути, нашего верхнего над народом стоящего общества. Отметив тип русского скитальца, скитальца до наших дней и в наши дни, первый угадав его гениальным чутьем своим, с историческою судьбой его и с огромным значением его и в нашей грядущей судьбе, рядом с ним поставив тип положительной и бесспорной красоты в лице русской женщины, Пушкин, и, конечно, тоже первый из писателей русских, провел пред нами в других произведениях этого периода своей деятельности целый ряд положительно прекрасных русских типов, найдя их в народе русском.
Мы не враждебно (как, казалось, должно бы было случиться), а дружественно, с полною любовию приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий <...> Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. О, всё это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение, хотя исторически и необходимое. Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность.