«С моих слов записано верно» — такой формулировкой заканчивались протоколы допросов в следственных делах миллионов репрессированных в годы сталинского террора. Часто людей заставляли подписывать сфабрикованные документы, не читая. После вынесения приговора их отправляли на расстрел или в лагеря.
Спустя годы дети, внуки, правнуки репрессированных восстанавливают биографии этих людей, собирая информацию буквально по крупицам. Некоторые обращаются за помощью в Центр документации Музея истории ГУЛАГа. Его сотрудники нередко становятся свидетелями невероятных случаев восстановления семейной памяти.
19 таких историй они собрали в новой книге «С моих слов записано верно». Одна из них — история руководителя Центра документации Марии Лоцмановой о ее прадеде Якове Янцене.
О моем прадеде Якове Янцене известно, что с ноября 1914-го по март 1918 года он служил санитаром на фронтах Первой мировой. Вскоре после возвращения со службы в 1918 году он женился на немке из своей же общины — Екатерине Абрамовне Гардер (1895), моей прабабушке. В 1919 году у них родился первенец — Абрам, через год — Фрида (1920), затем Петр (1923), Анна (1926) и Герхард (1928), который, вероятно, умер в младенчестве.
В 1920 году Яков отошел от отца и начал жить самостоятельно в селе Чонграв. Наследование земли у меннонитов происходило по старшинству, так что прадед не имел никакого отношения к владениям своего отца. У него был небольшой кусок земли, которую он обрабатывал, это и был его способ заработка. <...> Потом семья прадеда перебралась в деревню Спат (ныне — Гвардейское), в 1926—1927 годах построили там небольшой, в 30 квадратных метров, колыбный дом.
Но вскоре тихая семейная жизнь закончилась — прадеда и прабабушку лишили избирательных прав, отобрали имущество и выслали за пределы района. В 1928 году им все-таки удалось вернуться в Спат и восстановиться в правах.
Меня выслали из пределов сельсовета, и я проживал в деревне Борангар всего два месяца, а потом дали мне бумажку о том, что я подлежу возвращению, а также подлежит возврату отобранное имущество — лошадь, корова, домик. Я вернулся в Спат, и мне вернули все отобранное имущество, после чего я продал лошадь, а корову оставил. Лошадь продал из-за отсутствия корма…
По возвращении прадед поступил на службу в Крымскую контору «Агроджойнт» строительным десятником, но уже в мае 1931 года его как кулака вместе с многодетной семьей выслали из Крыма в Северный край на спецпоселение Касское Плесецкого района. Прабабушка на тот момент была беременна пятым ребенком. 25 октября 1931 года, уже в ссылке, у них родилась дочь Елена, моя бабушка.
Семью отправили в совершенно бесплодную местность. Выселенцы умирали от недоедания и сурового климата. В Касском в основном находились только члены семей работников, трудились же в лесосеке на расстоянии 10—15 км. Вокруг поселка были сплошные болота, почва состояла из чистого песка, на ней ничего не росло.
Прадед работал возчиком на лесозаготовках. Дневные нормы выработки были практически невыполнимыми, а от этого зависела жизнь целой семьи. Пятерых детей невозможно было прокормить пайком, и, чтобы выжить, прадед обратился за помощью к родственникам в Германии, там жила его сестра Елена с мужем Абрамом Гардером.
<...> Помощь, которую я получаю с 1930 года из-за границы от Гардера, является довольно хорошей, деньги я получал часто, а посылки до сего времени получал по 1—2 в месяц. Средства Гардер извлекает из того, что после зачитки наших документов он собирает добровольные пожертвования, на которые и нам оказывает помощь… Я просил прислать для моего семейства посылку по возможности, потому что у меня пять детей от 12-летнего возраста и меньшему ребенку 1 год. Для последнего они больше всего посылали. Иногда они посылали печенье и, например, какао, но я им писал, чтобы они таких дорогих предметов, как какао, не посылали, а лучше переводили эти деньги на другие, более дешевые продукты, потому что мы недостойны этих роскошей. Если бы моему семейству не посылали посылок, то они бы уже умерли. Грудных детей, насколько я помню, осталось в живых в этом возрасте только несколько. <...>
На одном из собраний прадед открыто возмутился условиями жизни, работы и обращением с людьми, которые «не соответствуют принципам советской власти», и 17 января 1933 года его арестовали по обвинению в связи с меннонитской организацией Германии и проведении антисоветской агитации по срыву производственных заданий. В тот же день допросили в качестве свидетелей четверых его односельчан по Касскому: учителя Г. П. Вибе, десятников Б.И. Горчакова и Э.К. Гофмана, прораба С. С. Палкина. Все они показали, что Яков Янцен, имея большой авторитет среди спецпоселенцев, методично использовал этот факт в целях борьбы против мероприятий советской власти и открыто возмущался условиями жизни и труда спецпоселенцев. <...>
Через месяц после последнего допроса, 25 марта 1933 года, тройка ПП ОГПУ Севкрая обвинила прадеда по ст. 58 п. 10 УК РСФСР — «Антисоветская агитация» — и постановила заключить в концлагерь сроком на пять лет. Его отправили в Сиблаг, куда он прибыл 19 апреля 1933 года. Прабабушка Екатерина осталась практически без помощи с пятью детьми, младшему из которых было всего два года. <...>
Из архивной справки, выданной ГУ МВД России по Новосибирской области, известно, что Яков Янцен провел в лагере три с половиной года вместо пяти. Работал бухгалтером, прорабом, забойщиком в шахте. <...> Прадед устроился в Северный лестранхоз, был кассиром, сторожем, десятником по строительству. Известно, что на день повторного ареста — 21 марта 1938 года — он работал на смолокурне. <...> В конце 1937 года по трудпоселкам прокатилась волна арестов, как писал П. Климук, «были арестованы все немцы в возрасте от 18 до 45 лет и некоторые украинцы. Время было такое, что председатель колхоза всем угрожал при первой перебранке: вот упеку тебя куда следует, и будешь посговорчивее. В такой атмосфере в марте 1938 года был, очевидно, арестован одним из последних и наш отец». <...>
20 мая 1938 года прадеда этапировали в Архангельскую тюрьму №1, где он прожил последние месяцы своей жизни. В обвинительном заключении 20 октября 1938 года его «преступление» увеличилось до трех пунктов 58-й статьи:
Яков Янцен обвиняется в том, что являлся активным участником контрреволюционной фашистской организации немцев, установил связи с фашистскими организациями в Германии, сообщал туда контрреволюционную клевету о положении в СССР, среди окружающего населения вел контрреволюционную агитацию, то есть в преступлении, предусмотренном ст. 58-4, 58-10, ч. 1 и 58-11 УК РСФСР.
Дело было направлено на рассмотрение тройкой при УНКВД по Архангельской области, заседание которой состоялось 2 ноября 1938 года. Обвиняемого Якова Петровича Янцена приговорили к высшей мере наказания. Его расстреляли 15 ноября 1938 года. Так мой прадед попал в «последний вагон» Большого террора. Место приведения приговора в исполнение и захоронения в материалах следственного дела не отражены, и, как сообщили в РУФСБ России по Архангельской области, установить это за давностью лет не представляется возможным.