Родителей мамы Гордей не помнил совсем. Они ушли раньше, чем он родился на свет. Но мама — Аврора — много рассказывала о них.
Аврора усаживает сына на колени и распахивает перед малышом толстенный семейный альбом. Гордей помнит, как шелестят его жёлтые от времени страницы, помнит, какими шероховатыми они были на ощупь, помнит, как пахло от них пылью и временем. Таков запах воспоминаний.
— Это дедушка, — показывает Аврора.
Он напоминает Шагаловского скрипача — искривленный много раз переломанный нос, широко расставленные ноги, длинное пальто. Есть в нём что-то цыганское, мистическое, даже демоническое. Он на всех фотографиях смотрит мимо снимка, как будто пронзая взором пространство-время — мимо фотографа, стен, облаков и дальше — в космические бесконечности.
— Он прошёл войну, пережил плен и выдержал почти десятилетнюю ссылку, — Аврора касается подушечками пальцев уголков глаз. — Ничего его не брало. И ничего не боялся. А какие у него были письма. Как он писал. Я покажу тебе ещё…
Мама Гордея рассказывает ему о том, как погиб дед — он просто шёл от рынка к дому, когда горела мамина школа. Маму уже спасли, но левое крыло здания оказалось слишком задымленным.
Мама каждый раз рыдает, вспоминая тот день.
Дед успел вывести шестерых.
Аврора знает их по именам — они каждый год приходят к ней в памятную дату с подарками. Ни разу ещё не пропустили.
Трус умирает при каждой опасности, грозящей ему, храброго же смерть настигает только раз.
— А это бабушка, — Аврора успокаивается и указывает на фотографию бабушки. У неё потрясающе выразительные глаза и спокойная тихая улыбка. Гордей видел такие только у тех, кто пережил войну. И у самой Авроры. — Бабушка по профессии была ждуньей. Сама так говорила в шутку. Ждала деда твоего — сначала с войны да с плена, потом из ссылки. Потом ждала из школы той горящей. Всего на полгода его пережила.
Аврора не зря вспоминает о родителях в такой последовательности. Память об отце для неё связана с болью, с испугом, со страхом, со слезами. О маме же она всегда говорит с той самой бабушкиной тихой улыбкой. Кроткой даже. В ней есть место и грусти, и счастью, в ней есть и бесконечная свобода любви.
Мама смеялась — говорит, некоторые считали их — дедушку и бабушку — немыми. Настолько они были неразговорчивыми, скупыми на любые слова и комментарии.
— Дело бьёт слово — так дед твой говорил, — улыбается мама. — Когда вообще решался говорить.
Дедушка с бабушкой по маме снились Гордею только дважды.
Один раз ему снилась горящая школа. Бабушка стояла у крыльца и кричала. Дым валил в небо, глаза слезились, а дыхание сбивалось. Дедушка в том сне выходил из входной двери весь чёрный, как настоящий демон. Бабушка кидалась к нему в объятия, но дед схлопывался в её руках, обращался пеплом, рассыпался по крыльцу чёрным снегом.
Во второй раз бабушка сидела на шее у деда, как ребёнок — на плечах отца. Они были молоды, как на маминых фотографиях. Вокруг расстилалось ослепительной желтизной поле подсолнухов, и они звали Гордея к себе, улыбаясь.
В том сне Гордею было сначала страшно. Подсолнухи были выше его роста. Вдалеке стояло страшное пугало, облепленное чёрными кляксами ворон. Ему приходилось подпрыгивать, чтобы понять, откуда его зовут. Он боялся, что заблудится в этом поле, не найдёт пути к дедушке с бабушкой.
Но в конце сна становилось очень спокойно. Уютно. Безопасно.
Он подходил к ним, дед спускал бабушку на землю, и они вдвоём обнимали взрослого Гордея, как малыша. Оба молчали.
— Дело бьёт слово, — говорил сам Гордей.
Дед хохотал в небо так, что вороны с пугала улетали прочь, облака рассыпались на невесомые клочки, а персиковый диск солнца соскальзывал за горизонт.
#по365, #рассказ, #роман, #проза, #писательство, #литература
