Врата третьи,
из которых появляются умные дураки, царственные счетоводы, женский каменный истукан, нерасчлененная грубая глыба, крылатый дьякон, пророк Даниил и великий чародей Парацельс.
Флориан Твардовский, купец, отцу Иерониму написал:
Вся Москва обсуждает арест князя Ивана Хворостинина, об этом судачат на рынках, в церквях и приказах.
Проповедники с новой силой обрушились на тех, кто сомневается в том, что бессмертие души дороже земных благ, а потому не видит ничего дурного в блуде, пьянстве, богохульстве, чернокнижии, уклонении от бани, бритье бороды, лицедействе, поедании телятины и других формах служения дьяволу.
Создана следственная комиссия, подчиненная непосредственно патриарху Филарету. Все обратили внимание на то, что в комиссию не вошел боярин Федор Шереметев, любимец царя Михаила, отвечающий за безопасность монаршей семьи. Похоже, слухи о том, что Филарет недолюбливает боярина, не лишены оснований.
Комиссия настроена решительно.
Хворостинин — рюрикович, боярин, а значит, наказание будет показательным.
Всем ясно, что мастурбация на образ Богородицы — чистой воды богохульство, сравнимое только с мастурбацией на образ Государя.
При обыске в доме Хворостинина изъяты сочинения Фауста Социна, Эрнста Зонера, Парразия, Бероальда де Вервиля и других еретиков, а также изображения голых женщин, коллекция деревянных, костяных и мраморных фаллосов, множество писем на латыни и польском, тетрадей с записями непристойного содержания, среди которых обнаружено, например, утверждение о том, что воскресения мертвых не будет.
Князя можно было бы назвать философом и вольнодумцем, не будь он таким бузотером и запойным пьяницей, да к тому же невоздержанным на язык. Впрочем, и убеждения его сильны до первого окрика. Думаю, правы русские, называющие Ивана Хворостинина умным дураком. Поддержки в обществе этот шут не имеет.
До вынесения приговора он заключен в Чудов монастырь.
Вряд ли в официальном обвинении упомянут мастурбацию — у князя и без того достаточно провинностей, чтобы отправиться в монастырь на всю жизнь, и хорошо, если обойдется только этим.
Князь Иван Хворостинин в «Листочках для Птички Божией» написал:
Разница между Россией и Европой – это разница между двумя мирами.
Русский мир – мир замкнутый, лишенный возможностей, мир вне истории, вне времени, мир завершенный.
Европейский – захватывающе бесконечен, разомкнут и потому преисполнен возможностей.
Ключевым здесь является слово «возможности».
Ты, милая, смеешься над моими увлечениями, но именно магия позволяет человеку использовать эти возможности влияния на весь комплекс взаимоотношений личности, мира, истории и Бога.
Маг – это мудрец, умеющий действовать. С этой точки зрения магия предстает, во-первых, действием более рациональным, чем наука, а во-вторых, она становится героическим актом созданной Богом свободной личности, творящей себя, мир, историю и даже самого Господа.
Важным признаком нового человека, рождающегося в Европе, является его власть над собственной природой, и эта власть есть результат того, что человек не имеет собственной природы. Отсутствие же собственной природы, бытие в качестве средоточия полной свободы приводит к тому, что весь мир форм становится настолько подвластным человеку, что он может его превзойти, либо восходя к сверхразумной, божественной сущности, либо нисходя до демонов.
Русский мир лишает человека этой свободы, лишает его выбора. Всеми силами он побуждает меня стремиться лишь к божеству, запрещая черпать мудрость за пределами света. Мы просто помешаны на борьбе с демонами. Подозреваю, это объясняется тем, что русский человек слишком глубоко погружен во тьму, чтобы доверяться ей. Русский человек — демон, пытающийся вырваться из тьмы ценой свободы.
Время правления императора Дмитрия I, события, произошедшие после него, сейчас принято называть Смутой, Окаянными днями, Разором и т. п., и это справедливо, но справедливо лишь отчасти. Мы забываем о возможностях, которые открыла нам Смута.
Тысячи и тысячи погибли, но многие русские люди обрели свободу, чтобы преступить границы царства сложившихся форм, творя историю по своему выбору и разумению. Однако свобода ужаснула и их, заставив вернуться в стойло, в то межеумочное пространство, где они до скончания века будут мучиться между мертвой традицией и убийственной утопией.
В страхе перед открывающимися возможностями они избрали на царство не яркую личность, готовую жертвовать порядком ради идеи, но Михаила и Филарета Романовых, способных лишь спокойно и настойчиво осуществлять консервативную политику ради обеспечения политического и социального гомеостаза.
Мы так и не добились создания легитимной монархии, связанной с подданными договором, но возвели на престол земного бога, которому нужна не вера, а рабское поклонение.
Годунов, Шуйский, цари-самозванцы так и не смогли сблизиться с Польшей, нашим реальным и единственным партнером, способным помочь России в деле естественной модернизации, а значит, рано или поздно нам придется делать это самим на краю пропасти, не считаясь с жертвами.
Впрочем, Сигизмунд III, Сапега, Скарга и иже с ними оказались не лучше русских, поскольку пренебрегли голосом истории, и полностью разделяют с ними ответственность за этот провал.
Вместо магии мы выбрали арифметику, вместо героев — счетоводов.
Россия возвращается в состояние единства, которое спасительно во время войны, но в мирное время вяжет по рукам и ногам свободного человека.
Жертвы истории, мы обречены на новые и новые жертвы, будучи не в силах вырваться из замкнутого круга повторений.
Ах, милая Птичка, народ вокруг глупый, темный, поговорить не с кем, страшно...
И почему страх у меня всегда, даже в жару, ассоциируется с холодом?..
Иван Истомин-Дитя, дмитровский дворянин, Великим Государям Михаилу Федоровичу и Филарету Никитичу сообщает:
Женский каменный истукан был обнаружен моими крестьянами Евсеем Бедой и Арсением Ригой в овраге, размытом дождями. Никто не знает, как он туда попал. Быть может, фигуру привез из похода на Крым мой дед, а возможно, она сама собой выросла в земле, как растут камни, превращающиеся со временем в горы.
Мне не раз случалось находить в лесу корни, похожие на людей и животных. Почему бы всемогущему мастеру, Творцу всего сущего, не придать форму женщины камню, зародившемуся в овраге близ Сестры?
Впрочем, это лишь домыслы человека, преклоняющегося перед неисчерпаемым воображением Господа, который милостиво дозволяет нам славить Его творения даже в тех случаях, когда созданное Им похоже на богопротивных идолов греческих и латинских.
С глубочайшим смирением прошу Великого Государя Михаила Федоровича и Великого Государя и Патриарха Филарета Никитича вернуть мне этот камень и клянусь всем святым, что никто, кроме меня, этого истукана впредь не увидит.
Виссарион, личный секретарь Великого Государя и Патриарха всея Руси Филарета, записал в рабочем дневнике:
Великому Государю и Патриарху доложено:
О письме Ивана Истомина-Дитя, дмитровского дворянина.
Великий Государь и Патриарх решил и приказал:
Дворянину Истомину-Дитя внушить смирение.
Птичка Божия — Плутосу:
Мне становится лучше только в том случае, когда αίμα (кровь) настоящая, а в последний раз ваш человек доставил мне свиную, да еще, кажется, порченую. Я не требую деньги назад — я прошу о сострадании и помощи.
Матвей Звонарев, тайный агент, записал в своих Commentarii ultima hominis:
Как и было приказано, я подъехал к усадьбе Романовых со стороны реки, где у калитки меня ждал Никон Младший, секретарь Патриарха.
Во времена Смуты дом Романовых не раз грабили и поджигали, о чем красноречиво свидетельствовали сгоревшие постройки и вырубленный сад, но в кабинете сохранились книги и почти вся мебель.
Патриарх сидел у складного стола лицом к окну и писал, макая перо в серебряную чернильницу — подарок константинопольского патриаха Кирилла.
Заслышав шаги, он отложил перо, повернулся на стуле и снял очки.
- Рассказывай, - приказал он. - Умерла? Убита?
- Убита, государь.
Он выслушал мой рассказ не перебивая.
- Значит, монета, - сказал он, когда я замолчал.
Я положил монету на стол вверх аверсом, на котором были отчеканены портрет императора Дмитрия I и надпись по кругу «Дмитрий Иванович Божьей милостью царь и великий князь всея России и всех татарских королевств и иных многих государств».
Лжедмитрий на этой монете был изображен в королевской мантии, со скипетром в руке, но без короны. Были и другие подобные монеты, на одной из них он был в короне и назван императором. Это был вызов полякам, которые не признавали за ним императорского титула.
Самозванец пенял польским послам: «Королю польскому уже известно, что мы не только князь, не только царь, но также император в своих обширных владениях... Мы не можем довольствоваться титулом княжеским или господарским, ибо не только князи и господари, но и короли состоят под скипетром нашим и нам служат».
Такие монеты, изготовленные по польским формам, были скорее медалями, которые раздавались при коронации Дмитрия и Марины. Те, на которых надписи были сделаны по-латыни, дарили иностранцам, а медали вроде той, что лежала на столе перед патриархом, вручали русским гостям. Мало у кого они сохранились. От них избавлялись не только из-за выбитого на них богопротивного имени, но и просто потому, что золото и серебро не добывались в России и были дорогим товаром.
Кир Филарет, разумеется, и бровью не повел, но когда я перевернул монету, нахмурился.
На реверсе была отчеканена латинская надпись «Amore saucius».
- Пленен любовью, - сказал он. - И что ты об этом думаешь?
- Таких монет было не больше десятка, - сказал я. - Ксения уже была в монастыре, и, насколько нам известно, Самозванец с нею не встречался и не переписывался. Хотя и возможно, что он тайно передал ей эту монету. Не думаю, однако, что Ксения вспомнила о ней, когда убийца выхватил нож. Поэтому не исключено, что это он, убийца, вложил монету в ее руку, и тогда это — послание...
Патриарх кивнул.
- У тебя ведь тоже была такая монета, - сказал он. - Что на ней было написано?
- Память детства, - сказал я. - Pueritiae memoriam.
- Вполне невинно. А вот архиепископу Суздальскому Самозванец пожелал vitam aeternam (вечной жизни).
Я усмехнулся: у Дмитрия было своеобразное чувство юмора.
Кир Филарет придвинул к себе пачку бумаг — сверху лежал чертеж новых часов для Спасской башни — и заговорил о том, ради чего решил встретиться со мной.
Убийство инокини Ольги, смерть монаха, присматривавшего за скудельницей, исчезновение трупов, нападения на царский дворец и Большую казну, наконец стычка с призраками, которые чуть не отправили меня на тот свет, - эти и некоторые другие факты, по мнению патриарха, заставляли предположить, что кто-то пытается посеять страх, взбудоражить общество, чтобы подготовить почву для нового потрясения, угрожающего царствующему дому, вере и России. И главным орудием, скорее всего, станет новый самозванец. На это указывает, например, монета, которая была зажата в руке Ксении Годуновой.
- Фаустин? - предположил я.
- Этим мальчишкой занимаются наши дипломаты, - сказал кир Филарет. - Мы знаем, кто он, где он и кто рядом с ним. Но о тех, кто готовит мятеж здесь, мы пока не знаем ничего...
Я подозревал, что патриарх имеет в виду не столько личность нового самозванца, сколько саму идею самозванства. Но борьба с идеей — всегда борьба с личностью.
До сих пор ходили разговоры о том, что первый Самозванец не был убит 17 мая 1605 года, а чудом спасся. Говорили, что его мертвое тело было так обезображено, что узнать в нем Лжедмитрия было невозможно. Да вдобавок лицо его скрывала театральная маска. Говорили, что труп, который похоронили за Серпуховскими воротами на кладбище для безвестных пьяниц, а потом якобы выкопали, изрубили на куски, сожгли в селе Котлы и выстрелили прахом из пушки в сторону Запада, принадлежал другому человеку.
Кроме того, находились люди, утверждавшие, будто Ксения Годунова родила в монастыре мальчика, сына Самозванца, судьба которого неизвестна. Ему сейчас должно быть шестнадцать лет — взрослый мужчина.
Но Филарет заговорил не о них — о Георгии, и сердце мое сжалось.
- Что ты о нем знаешь? Где он? Что он?
- Государь, я встречался с ним лишь однажды, и это было давно. И у меня нет уверенности, что он действительно мой брат, сын моего отца и Варвары Отрепьевой...
- А ведь ему сейчас лет двадцать пять, - сказал Филарет. - Хорошо бы знать наверняка, что он тут не при чем...
Я промолчал.
Кир Филарет не стал развивать эту тему.
- Овидий называл хаос rudis indigestaque moles — нерасчлененной грубой глыбой, таящей зло, - задумчивор проговорил патриарх. - Прокл считал хаос умопостигаемым, называя его noeton chaos. Злых людей нет — есть люди, охотно откликающиеся на зов зла. Самозванец есть безусловное зло и тьма, но я хочу увидеть в глубинах этого зла и этой тьмы смертного человека, имеющего имя. - Помолчал. - Хочу увидеть творение Господне, осиянное Его любовью...
Я замер, боясь пошевельнуться.
- Я много думал об этом человеке, - продолжал кир Филарет. - И пришел к выводу, что он лишен способности к любви, а любовь есть высший Божий дар. Он лишен любви. Человек вообще не имеет собственной природы, а потому является наилучшей добычей сурового Бога и безжалостного дьявола. Безбожник легко меняет маски и имена. Как говорил поэт, muta nome perche muta lato. Изменчивость безбожника, его способность превращаться в того, кем его хотят видеть, сродни дьявольской, а потому его характер, обьясняющий поступки, следует рассматривать именно с этой точки зрения, чтобы не утонуть в его ложном многообразии. Жажда перемен, воля к переменам — вот все, что ведет его. Он не может не бежать, ибо упадет, если остановится. Пустота души бывает очень могучей силой, влекущей человека к погибели. Он — огонь, пожирающий жизнь... - Нахмурился и завершил речь почти брюзгливо: - Если престол может занять кто угодно, даже призрак, власть превращается в источник зла, в гноище, и мы не вправе этого допустить...
- Государь, - сказал я, - полностью согласен с вами в том, что борьба со злом начинается с рационализации зла, но, по правде говоря, не знаю, куда идти...
- В Галич, - сказал патриарх. - Поезжай в Галич. Губной староста Перелешин введет тебя в курс дела и расскажет о князе Шутовском, глумархе. - Сделал паузу. - Твой брат владеет имением на берегу Монзы, у него должны сохраниться бумаги вашего отца. Может быть, удастся разузнать что-нибудь о Георгии, о его судьбе. Загляни к Отрепьевым... впрочем, там никого из Отрепьевых не осталось, но их имение — на прежнем месте, да и люди могут что-нибудь рассказать...
- Могу ли я спросить, какова судьба Варвары Отрепьевой?
- Она в монастыре, и разум ее давно помутился...
Я поклонился, собираясь уходить.
- Постой, - приказал патриарх. - Покажи зубы. Говорят, Конрад Бистром сотворил невозможное.
Бывший боярин, конечно же, хотел сказать не «невозможное», а «чудо», но у патриарха не повернулся язык к богохульству.
Я открыл рот.
- Ну и как?
- Перекусываю говяжью кость, государь, и не жалуюсь.
- Ну иди. - Филарет вздохнул. - С Богом, Матвей!
На какое-то мгновение атмосфера в романовских палатах стала такой, что я чуть было не спросил патриарха, правда ли, что в Мариенбурге он поднимался в небеса на воздушном шаре, но вовремя одумался.
Михаил Жолобов, московский дворянин, губной староста, окольничему Степану Проестеву, главе Земского приказа, доносит следующее:
За последние четыре дня в разных грязных местах обнаружены семь тел детских, из которых выпита вся кровь.
Копия — Ефиму Злобину, дьяку Патриаршего приказа, главному следователю по преступлениям против крови и веры.
Максим Старостин-Злоба, сын боярский, губной староста, окольничему Степану Проестеву, главе Земского приказа доносит следующее:
Вчера задержан и взят под стражу дьякон Всехсвятской церкви Иван Шуба, который по дьявольскому наущению и своим умом построил крылья и на этих крыльях прыгнул с колокольни, полетел по воздуху и попытался достичь кремлевской стены, но упал, сломав два ребра и левую ногу. Торговцы капустой и книгами избили Ивана Шубу, связали и сдали караулу у Никольской башни.
Пресечена попытка освободить дьякона, предпринятая дворянином Истоминым-Дитя. Этот дворянин шатается по кабакам, пьет и плачет. На вопрос, почему он решил вступиться за дьякона Шубу, вразумительного ответа Истомин-Дитя не дал.
Михаил Федорович, Великий Государь и Царь всея Руси, Филарету Никитичу, Великому Государю и Патриарху всея Руси, написал:
Иногда силы оставляют меня, и ладно бы силы физические. Даже к нескончаемым болям в ногах можно как-нибудь привыкнуть. Душа, душа моя слабеет перед огромностью и жестокостью того, что принято называть будущим. А оно неумолимо прет на нас, превращаясь в настоящее и бурля в прошлом.
Вокруг трона так много людей с двойным дном, с ужасным прошлым, людей, готовых предать в любую минуту, хотя и поклявшихся служить нам до последнего вздоха...
Когда я думаю об этих людях, пытаясь проникнуть в их души, то чувствую себя человеком, стоящим на краю страшной бездны, которую Ономакрит называл chasma pelorion.
Вот тебе иллюстрация к моим сетованиям — отрывок из письма дворянина Костомарова, слова его горькие, правдивые и нежалостные: «В минуты собственной опасности всякий человек естественно думает только о себе; но когда такие минуты для русских продолжались десятилетие, понятно, что должно было вырасти поколение своекорыстных и жестокосердных себялюбцев, у которых все помыслы, все стремления клонились только к собственной охране. Поколение, для которого, при наружном соблюдении обычных форм благочестия, законности и нравственности, не оставалось никакой внутренней правды».
Бездна, бездна, ужасная бездна...
Филарет, Великий Государь и Патриарх всея Руси, Михаилу Федоровичу, Великому Государю и Царю всея Руси, написал:
Мне кажется, я хорошо понимаю, дорогой мой сын, что ты чувствуешь, когда говоришь о России как об ужасной бездне, потому что и сам нередко впадаю в уныние, думая о нашем будущем и о тех, кто идет к нему рядом с нами.
В такие минуты я припадаю к животворному источнику, открывая книгу пророка Даниила, который однажды во сне увидел четырех страшных зверей — львицу с крыльями, медведицу с клыками меж зубов, четырехглавого барса и самого ужасного зверя — высокомерного, десятирогого, с железными зубами, которыми он все пожирал и сокрушал.
И в том сне звери эти — великие царства Вавилон, Персия, Греция и Рим — пали, были уничтожены, уступив место царству пятому, вечному царству Христа.
И слезы набегают на глаза, когда читаю я у Пророка: «И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно» (Дан. 2:44).
Нам не дано построить Царство Божие на земле, в непреображенном мире, но если мы забудем о Пятом Царстве, если перестанем стремиться к небесам, то не будет нам жизни и на земле.
При этом очень важно не вытоптать землю, засевая небо.
Это достижимо, если ни на минуту не забывать о своих грехах.
«Да не будете вы простыми сборщиками налогов», - написала в своем завещании Изабелла Касильская. И эти слова звучат в моей памяти даже в те минуты, когда я читаю отчеты сборщиков налогов.
И еще в таких случаях я вспоминаю князя Пожарского.
Когда его обступали люди, которые приносили дурные известия, когда он слышал, что вот то-то не удалось, а там-то все рухнуло, князь Дмитрий Михайлович оставался невозмутим, а потом, всех выслушав, прищуривал свои кошачьи глаза и говорил: «Работайте, братья».
И знаешь, как ни странно, становилось легче, и братья работали, преодолевая боль и слабости...
А чтобы вернуться из хаоса в космос, слушай музыку литургии, проникнись этой гармонией шаткой и глубокой, в которой почерпнешь скорее приятие мира, чем страх и боль. Это попытка выразить любовь, а не призыв к изменению мира. Погрузись без раздумий, покорись, стань частью симфонии, неужели не в этом цель жизни, ищущей покоя и воли?..
Хаос же — он ведь не только бездна, он — форма становления жизни, как утверждал Платон, словно провидевший нашу русскую жизнь, русских людей, которые, уж поверь моему опыту, всегда оказываются гораздо лучше, чем они сами о себе думают...
Окольничий Степан Проестев, глава Земского приказа, Максиму Старостину-Злобе, сыну боярскому, губному старосте, приказал:
Дьякона Ивана Шубу заковать в железа.
Дворянину Истомину-Дитя внушить смирение и отпустить.
Крылья арестовать.
Конрад Бистром, доктор, Великому Государю и Патриарху всея Руси Филарету Никитичу написал следующее:
шифр «одноногий ангел»
Всемилостивейше прошу простить меня, Великий Государь, за тайнопись, к которой приказано обращаться лишь в крайнем случае. Но боюсь, что это письмо к вам — последнее средство для достижения моей цели. Мои послания на имя Великого Государя Михаила Федоровича, а также судьи Стрелецкого приказа князя Лобанова-Ростовского и боярина Федора Шереметева остались без ответа.
Как вы знаете, кир Филарет, я уже много лет предан Великой Науке. Но ни эликсир жизни, ни превращение низменных металлов в благородные меня никогда не занимали, а занимала меня тайна жизни. Горжусь тем, что не ступил на скользкий путь соперничества с Господом нашим Иисусом, воскресившим дочь Иаира, Лазаря и сына вдовы у врат города Наин, и не пытался повторить деяния апостолов и святых, по слову которых мертвые вставали из гроба. Избежал я искушения новомодным языческим учением о zonbi, пришедшем в Европу из даоеких варварских Индий.
Всадник рассказывал, как в Праге ему пришлось сражаться с глиняным истуканом, и он едва избежал гибели. Изучив труды Махараля Иегуды бен Бецалеля и гримуары царя Соломона, я пришел к выводу, что иудеи создали глиняное чудище лишь для того, чтобы оно делало за них то, что запрещает им их нечестивая религия, позволяющая, однако, совершать преступления чужими руками.
Еще в юности я познакомился с трудами Арнольда из Виллановы, создателя известного вам Салернского кодекса, и был поражен и захвачен его мечтой о создании homunculus —гомункула, человеческого существа, minor frater hominis— младшего брата человека. Ученый в этом случае выступает вовсе не соперником Создателя, но его смиренным подручным.
Великий Парацельс утверждает, что если мужское семя поместить в сосуд особой формы и подвергнуть нагреванию, то через сорок дней в этом сосуде родится гомункул. При этом процесс пойдет в правильном направлении, если сосуд окружить магнитами.
Не стану утруждать вас деталями, скажу только, что я близок к завершению великого дела — созданию пятой, истинной сущности мира. Впрочем, гомункул не будет таковым, если Господь не вдохнет в него душу, а мы, люди, не научим его служить нам, согласуясь с десятью заповедями, а также с тремя законами, сформулированными Исааком Азимовым.
В свете вышеизложенного вы, Государь, можете понять то волнение, которое я испытал, когда до меня дошли слухи, а затем и достоверные сведения о некоей бестии — злокозненной форме жизни, пытавшейся проникнуть в царский дворец.
Кто-то шагает по тем же дорогам, что и я, но с целями совсем не благими. И этот человек продвинулся так далеко, что может причинить много вреда.
Я должен понять, что и как он сделал. Но для этого мне нужна эта бестия, чтобы я мог изучить ее досконально. Отдайте мне чудовище, и я попытаюсь сделать все, чтобы предупредить зло.
P.S.
Кир Филарет, осмелюсь напомнить о книге «Химическая псалтирь, или Философские правила о Камне Мудрых», которую пять лет назад вы взяли у меня почитать, обещав вернуть.
Виссарион, личный секретарь Великого государя и Патриарха Московского и всея Руси Филарета, записал в рабочем дневнике:
Кир Филарет решил и приказал:
Отдать тело бестии, хранящейся на льду в яме у Свибловой башне, Конраду Бистрому, врачу, и сделать это в сугубой тайне;
Усилить наружное наблюдение за домом Конрада Бистрома в Толмачах;
Отыскать и вернуть Конраду Бистрому «Химическую псалтирь» Парацельса, приложив подарок от имени Его Святейшества — серебряный нож для разрезания книг.
Боярин Федор Шереметев, окольничий Иван Грамотин, думный дьяк, глава Посольского приказа,Великому Государю и Царю всея Руси Михаилу Федоровичу сообщил:
шифр «решетка от Матфея»
гриф «Слово и дело Государево»
После нападения на Казенный двор проведен переучет всех ценностей, хранящихся в Большой Казне, и документов, переданных на хранение в Посольский приказ.
Все ценности, хранящиеся в Большой казне, оказались на месте, из Посольского же приказа в ночь нападения на Казенный двор пропал обитый багряным бархатом ящик, в котором хранились оба экземпляра Главной Бумаги.
Судя по всему, нападение на Большую казну было предпринято лишь для того, чтобы отвлечь наше внимание от главной цели.
Розыск по горячим следам оказался безрезультатным.
Копия — Великому Государю и Патриарху всея Руси Филарету.