До прихода к нам коронавируса слово «пандемия» находилось далеко за пределами обычного словоупотребления. Но случившееся ковидное нашествие поразило всех быстротой и беспощадностью распространения заразы по всему миру. После этого все пережитые нами эпидемии кажутся куда более мирными зверушками. Мне заметят: смотря о каких эпидемиях идет речь. Соглашусь. Эпидемии бывают разными.
Процесс победного шествия любого нового увлечения молотовско-северодвинской детворы от одного двора к другому назвать пандемией было бы неправильно и глупо. Причина одна: существовал железный занавес. Лишенные капитализмом детства, наши европейские сверстники не могли насладиться, к примеру, чувством глубокого удовлетворения от ладно исполненного собственными руками замечательного самопала. Занавес этот не давал им возможности ревниво сравнить его с эталонным северодвинским (или даже вельским) и найти преимущество своего в полировке металла, отметив при этом, что дерево у северян все же лучше. А потом довольно наблюдать, как отсталые пацаны в соседнем Люксембурге только-только начинают осваивать передовое веяние.
Так вот, наши эпидемии возникали стихийно. Ни один эпидемиолог или историк молотовско-северодвинского быта не укажет вам точного места их зарождения. Однако он подтвердит, что скорость их распространения была поразительной.
Ни один врач, ни один педагог не был способен предсказать продолжительность их действия в конкретном дворе. Но он может отделаться сколь общей, столь и справедливой сентенцией: «Действие кратковременно!».
Ты просыпаешься и – натурально – спешишь на улицу… «Стоп, стоп», - скажет настырный и внимательный читатель (ух, заслать бы его куда в Донбасс!), - «а школа как же?».
Во-первых, я пишу летом и представляется мне в воспоминаниях именно лето, детское лето, не омраченное никакими обременениями типа школы. А во-вторых, вся энергия описываемого явления, по-научному – эпидемии, концентрированно проявлялась именно в летнее время. Правда, его действие также захватывало малюсенький относительно теплый кусок северной осени и такой же малюсенький лоскуток весны. Но в указанных случаях не мог не сказываться эффект занятости в пресловутой школе, которая беспардонно крала у детей священное личное время и снижала общеэпидемический КПД.
Зимой эпидемии засыпали. Большей частью всё ограничивалось банальными для севера лыжами, коньками, санками, а во время редких в те годы оттепелей – играми в снежки и строительством снежных крепостей. Ну и, конечно, всесезонными проказами.
Зря вы с этой школой меня стреножили. Ладно, продолжу. Так вот, выскакиваешь и, не успев продрать глаза, инстинктивно разеваешь их пошире на свет дня…, а мимо тебя проплывает Васька Дерягин из соседнего подъезда. Причем не просто Васька, а в три раза более высокий, чем еще вчера, Васька. Ага, ходули, значит, смастерил. И когда успел?
Попросишь его униженно: «Дай пройдусь». Слышишь в ответ: «Сам еще не находился» и начинаешь смекать, как обзавестись собственными. С ходулями все решалось достаточно просто. На первом этаже жил безотказный друг всей нашей детворы пятнадцатилетний Юрка. Он много чего умел, и сделать малышу ходули для него было раз плюнуть. Ваське он же, наверное, делал. Просто тому удачная мысль раньше нас в голову пришла. А то, может, подсмотрел идею в каком-нибудь чужом дворе.
К вечеру двор напоминает поле, заполненное цаплями, чинно и неспешно передвигающимися на своих длинных ногах. Те, кто помладше или обзавелись артефактом позже других, лишь начинают осваивать искусство хождения. Они часто соскакивают на землю, конфузясь и глядя снизу вверх на степенных мастеров. А те, гордые своим умением, снисходят к ним полезными советами.
Не уверен, что на следующий день картина повторится. Вернее, уверен, что, если и повторится, то не со стопроцентным участием всех ее героев. Но зато если зайдешь в соседний двор, обязательно увидишь тамошнего или тамошних пионеров упомянутого экзотического вида ходьбы. На третий день можешь никуда не ходить: и так ясно, что во всех дворах вокруг пацаны осваивают прогрессивный способ передвижения.
В жизни большинство эпидемий носят повторяющийся характер. Так было и в наших дворах. Каждую осень приходило время изготовить из толстой проволоки (вот где особых навыков не требовалось!) спортивно-развлекательный снаряд, который можно условно назвать клюшкой. Это всего лишь кусок проволоки, загнутый в форме буквы Г. Ее длинный конец соответствует длине ноги изготовителя-пользователя. Коротким концом ты пробиваешь насквозь арбузную корку, бьешь клюшкой по стопе ближней к ней ноги, слегка приподнятой над землей, и – вуаля – корка у тебя летит как из пращи.
Что, опять меня пытаетесь остановить? Спрашиваете, откуда берутся корки? Ну не покупаются же! Разве я не говорил вам, что речь идет о Молотовске/Северодвинске? Ведь вы уже не спрашиваете, где мы брали проволоку, да еще не любую, а нужного нам диаметра. Все там же: чуть походишь, и все нужное найдешь.
А корки, друзья, в городе моего детства осенью валялись повсюду. С прискорбием должен признать, что культурка была пониже нынешней.
Прошу занести в скрижали и еще несколько повторявшихся эпидемий:
- изготовление самопалов;
- изготовление луков и стрел;
- изготовление карбидных бомбочек;
- изготовление самокатов. Давайте тут на секундочку остановимся. Самокат был самой простой конструкции: одна горизонтальная доска с шарикоподшипниками на концах, другая вертикальная в качестве рулевой колонки, поверх нее руль из короткой палки. И всё.
Если я вас спрошу, где мы брали подшипники, то после стольких моих повторений вы уверенно ответите, что на той же, богатой всякой всячиной нашей земле.
А вот и нет. Подшипники не валялись. Надо было попросить отца, а тот должен был притащить их со своего номерного завода. Я не просил. Знал, что просить моего стащить что-то откуда-то было бесполезно. А так бы наверняка попросил. Ну и самоката у меня, соответственно, никогда не было.
Проходили по нашей детской жизни и другие эпидемии, но напрягать память не буду. Давайте решим, что хватит и этих.
Одним из увлечений, о котором мне напомнили в комментариях, было коллекционирование. В определенном диапазоне возрастов все что-нибудь да собирали. А можно сказать, что все прошли через всё, пособирали всего понемногу - сегодня одно, завтра другое. При этом наиболее известным видом коллекционирования, т.е. марками, занималось не так много ребят, хотя само это занятие давало ощущение приобщенности к чему-то нетривиальному, чуть ли не элитарному. Я тоже собирал, но недолго. Увлекшись, экономил на школьных обедах и покупал понравившиеся мне серии. Сейчас помню только одну – о космосе и с замечательным Юрием Алексеевичем.
Больше всего было собиравших спичечные этикетки. Нынешние молодые не представляют себе их тогдашнее разнообразие и художественный уровень. Не лишне указать, что сам коробок был размером больше, чем нынешний. Соответственно, этикетка тоже была крупнее, чем сейчас. И к коробку она была приклеена. Надо было ее аккуратно от него отмочить и правильно высушить, добившись необходимой гладкости поверхности и не повредив ее. Правда, этикетки в магазинах для коллекционеров тоже продавались, но покупать их при богатых возможностях раздобыть бесплатно и в больших количествах казалось верхом расточительства. Особенно для нас, выросших в небогатых семьях.
Однажды я услышал по сарафанному радио, что существует невероятная возможность раздобыть даже иностранные этикетки за счет обмена со сверстниками из соцстран. Для этого надо было написать письмо, скажем в ЧССР, ГДР или куда еще. Мне подсказали, что в графе «кому» на конверте надо указать сакраментальное «школьнику, который желает со мной переписываться». Познавший к тому моменту, что жизнь штука неверная и гораздая на разочарования, я не слишком верил в успех предприятия. Написал в Чехословакию, в пражский Дом пионеров.
К моему удивлению и огромной радости, мне ответила чешская девочка Итка Трейбалова из городка Либчице-над-Влтавой, что рядом со столицей. И она прислала мне чешские этикетки. Посейчас помню их красоту и высочайшее качество полиграфии.
Итка писала по-русски, т.к. язык изучала в школе. И писала, помнится, очень грамотно. Так мы с ней переписывались, и постепенно этикеточная тема из писем полностью исчезла. Все потому, что из нас двоих заинтересованным лицом был я один. Да и заинтересованным я был только вначале, потом к этикеткам охладел. При этом сама возможность получения писем от иностранки в нашем МАЛЕНЬКОМ, ЗАКРЫТОМ ДЛЯ ИНОСТРАНЦЕВ городке казалась невероятной. Помню ощущение особого качества тонкой бумаги, на которой Итка писала свои письма, и шероховатость красивой фотографии, на которой она была изображена вместе с младшей сестрой.
Кстати, сами сестры тоже были девочками красивыми. Необходимость выслать в ответ свое фото стала для меня предметом нешуточных страданий. Сознавая свое уродство в сопоставлении с чешской красавицей, я решил хотя бы подкорректировать один из самых бросающихся в глаза недостатков своей внешности – жестко торчащие из головы, как иглы у ежа, волосы. По совету мамы, намочил их, расчесал и туго завязал на ночь женским платком. Такая фотография и ушла в Чехословакию: спереди гладкая, как пластинка, челка, а сзади ежовые иглы.
Не так уж долго я с ней переписывался. Поднадоело мне это занятие, позвали за собой другие увлечения. Соглашусь: проявил себя как прожженный и грубый прагматик. Так закончился мой эпистолярно-коллекционерский роман.
Ладно. Написано сегодня много. А надо еще о Паникаре. Обещал.
Ну что Паникара? Паникара как Паникара. Человек по фамилии Паникаровский. Как его опишешь? Для его портрета нужно перо какого-нибудь Льва Толстого. Я скажу лишь, что его можно назвать уже парнем. Да, парнем старшего подросткового возраста, жившим в соседнем доме, пышущим здоровьем и силой и отсутствием интеллекта. Злым. От природы злым. Любого из нашей мелюзги, попавшегося ему под ноги, Паникара не пропускал, не наградив мимоходом пинком. Ну и ладно бы с ним.
Однако нет, не ладно. Я так ношусь с ним из-за одной истории.
Дело было у нас в Петербурге, в трудные для меня годы, когда приходилось в течение семи месяцев содержать семью, занимаясь извозом на своих «Жигулях». Однажды машину остановил некий мужчина, заметно навеселе. Пока мы ехали до его дома, последовательно выяснилось: оба выросли на севере – оба из Архангельской области – оба из Северодвинска… Ба, оказывается, мы жили в соседних дворах, между которыми не раз вспыхивали нешуточные сражения – с камнями, щитами… Помню даже одно великое противостояние нашего и их войска за металлическими решетками с шишаками на противоположных сторонах тогдашней главной городской улицы. Не хуже, чем когда-то было на реке Угре. И тоже закончилось ничем.
Мужчина (а он был на пару-тройку лет младше меня) сразу спросил: «Это тот двор, где жил Паникара?». Я подтвердил. Он, до невероятия ошалев, поспешил объяснить охватившее его волнение: «Нам старшие ребята всегда говорили: “Не ходите в тот двор. Там Паникара. Он вам питюлей навешает!”.
Доехали. Прощаясь, мужик тряс головой и, так и не придя в себя от потрясения, говорил: «Сейчас приду и расскажу жене, что встретил человека, который знает Паникару. Она не поверит!».
Совсем не обязательно, что она из Северодвинска. Очень вероятно, что женился он в Ленинграде и на ленинградке. Но что о Паникаре она знает, у меня не было и нет никаких сомнений. Глубокий след оставил сей легендарный юноша в памяти экс-северодвинца. Такой, что не мог он не поделиться воспоминаниями в разговорах с родным человеком. Думаю, не раз поделился. Не исключаю, что она, узнав о встрече мужа со мной, тоже непритворно ахнула
Жизнь - своенравная особа. Какие следы оставить в вашей памяти, ей ни у кого спрашивать не приходится. Вот и занимают в ней свои места разные заслуженные люди. И Паникары.
ДО НАСТУПЛЕНИЯ 2030 ГОДА ОСТАЕТСЯ 2739 ДНЕЙ (ПОЧЕМУ Я ВЕДУ ЭТОТ ОТСЧЕТ, СМ. В "ЧЕГО НАМ НЕ ХВАТАЛО ДЛЯ РЫВКА?")