Вместо односторонней убийственной экономической блокады России, которую воображал себе Запад, происходит нечто совершенно не предусмотренное – по всему миру рвутся цепочки поставок, образуются самые неожиданные дефициты в самых неожиданных местах.
Об энергетическом кризисе говорить не будем, и так все понятно.
Но вот в США образовался дефицит детских молочных смесей. А еще дефицит тампонов. А еще дефицит острого соуса «Шрирача», который широко использовался мадональдсами, бургеркингами и прочими ресторанами быстрого питания.
С макдональдсами вообще получилось весело. Пока у нас эта сеть забегаловок открывается под другими именем и с байкалом вместо кокаколы (кстати, хотите совет на миллион – сделайте байкал без сахара, назовите «Байкал-Z» и победа над мировым империализмом будет полной).
В то же время в США маки резко сокращают меню, убирая из него самые здоровые элементы своего нездорового питания – салаты, йогурты, бургеры с курицей. Да и персонала не хватает – в условиях мировой гиперинфляции желающих подрабатывать в условиях, которые получили устоявшееся название «мак-джоб», становится все меньше…
Тем, кто еще недавно называл Россию ничтожной страной-бензоколонкой, которая создает меньше 2% мирового ВВП приходится сталкиваться с грустной для них реальностью.
Россию невозможно оставить от мирового системы. Даже мировую систему невозможно отставить от России. Можно только разрушить мировую систему, причем не факт, что Россия будет в процессе этого разрушения самой пострадавшей.
И уж точно не Запад будет самым выигравшим. Выигрывает, например, Индия, не так давно ставшая самой населенной страной планеты.
Россия переместилась в нефтяном импорте Индии на первую строчку. Конечно, значительная часть этого нефтяного импорта – это белорусские креветки – купив нашу нефть со скидкой индийцы постараются продать ее на Запад подороже. Но кое-что останется и внутри страны.
До сих пор индийцы упирались в то, что кроме людей у них, собственно, почти ничего и нет. И нет железной руки компартии пополам с конфуцианской этикой, чтобы заставить этих людей вкалывать с утра до ночи как это произошло в Китае.
А вот с появлением дешевых энергоресурсов из России Индия может получить такие конкурентные преимущества, что это обеспечит ей серьезный экономический скачок.
И это в то самое время, когда Германии и Австрии приходится расконсервировать свою угольную промышленность, поскольку рассчитывать на российский газ к зиме не приходится.
Мы уже всерьез сокращаем поставки в Европу, поскольку даже по рублевой схеме нам продавать этот газ невыгодно – наша экономика перенасыщяется валютой, которую нам не на что потратить. А зачем продавать что-то если мы за это ничего не можем получить? Так что Германии приходится исходить из того, что зима близко и начинать как в старом добром XIX веке добывать уголь.
Тогда ведь именно изобилие угля сделало сперва Англию, а затем Германию «мастерскими мира», а в ХХ веке эти страны именно потому и проиграли соревнование США, что у американцев была большая нефть, а у них – нет.
Глобальная экономика уперлась в фундаментальный факт неравномерности распределения основных ресурсов и в то, что никаким превосходством в развитии индустрии, а тем более, в производстве постиндустриальных сепулек, этого изначального ресурсного неравенства не перешибить.
Складывающая сейчас в мире экономическая ситуация заставляет серьезно переоценить наследие старых экономистов.
Вот уже два столетия в мире идет борьба двух экономических школ.
Фритредеров и протекционистов. Идейных наследников британца Адама Смита и идейных наследников немца Фридриха Листа.
Идеи Смита лежат в основе современной либеральной глобалистской экономики. Идеи Листа содействовали индустриализации Германии, царской России, Японии, Южной Кореи, однако на современном Западе тщательно замалчивались и третировались.
Центральной идеей Адама Смит была концепция разделения труда. Посмотрев на то, как на булавочной фабрике рабочие разделяют между собой операции и производство становится многократно эффективней.
Адам Смит решил распространить этот булавочный принцип на всю мировую торговлю, сформулировав принцип абсолютного преимущества.
То есть если какая-то страна может производить тот или иной продукт с большей эффективностью, чем другие, то она и должна на нем специализироваться, а другие страны не должны даже в это лезть, вместо этого они должны производить свои наиболее эффективные товары и обмениваться друг с другом. Именно это Пушкин, пересказывая в «Евгении Онегине» теорию Адама Смита, и называл «не нужно золото ему, когда простой продукт имеет»
И тогда в мире все экономические усилия будут распределены наиболее рационально и наступит наивысшее процветание.
Для того, чтобы эта рационалистическая утопия реализовалась, нужна, конечно, всеобщая свобода торговли – ни у кого не должно быть никаких таможенных барьеров, заградительных пошлин, никто не должен вводить никаких торговых блокад…
При этом, что самое парадоксальное, Адам Смит был британским таможенным чиновником и жил в Британии в эпоху промышленного переворота, то есть тогда, когда она стремилась захватить своей продукцией весь мир.
Но двигалась Британия к этому процветанию путем строго противоположному тому, который рекомендовал Смит.
В XVIII веке Индия чрезвычайно эффективно производила текстиль. Индийские ткачи изготавливали великолепные ситцы и муслины с очень высокой производительностью. Какие выводы следовали из этой ситуации согласно теории абсолютного преимущества?
В Англии хлопок не растет – пряжу необходимо везти через полмира. Английское производство текстиля будет заведомо низкоэффективно и должно быть закрыто. Индия должна производить текстиль на весь мир, а англичане обмениваться с нею своим шерстяным сукном (чрезвычайно востребованным в Индии) и углем для обогрева страдающих от холода индусов.
Однако вместо того, чтобы предоставить Индии производство текстиля, англичане поступили наоборот. Они запретили ввоз индийских ситцев, и начали развивать свою текстильную промышленность.
Именно для этой промышленности они изобрели прялку Дженни - прядильную машину Харгривса, ватермашину Аркрайта, мюль-машину Кромптона и механический ткацкий станок Картрайта.
А чтобы не возить хлопок через полмира англичане инвестировали в развитие производства хлопка-сырца не за тридевять земель, а в южных штатах США, по другую сторону небольшой речки под названием «Атлантика».
Вскоре уже не индийским, а английским ситцем была затоплена вся Европа. Помимо этого англичане захватили Индию и заставили ее подчиняться своей воле. Теперь уже не только Европа, но и Индия была затоплена английскими тканями, хлопчатобумажной, продукцией страны где природные условия не позволяют вырастить хлопок даже на подоконнике. Политически подчиненная Индия, раздробленная на сотни княжеств и султанатов не могла, разумеется, ввести протекционистские меры для защиты своего рынка и не имела капиталов чтобы ввести машинное производство. Да и при таком дешевом труде оно себя не окупало. Миллионы индийских ткачей разорились и поумирали с голоду.
Согласно принципу абсолютного преимущества Англии не следовало даже входить в отрасль – у нее не было никаких природных предпосылок. Хлопок в ней не растет. Но англичане наплевали на этот принцип и стала обрабатывать сырье которого у нее не было с большей эффективностью чем те, у кого оно было и попросту уничтожили конкурентов имеющих безусловное естественное преимущество.
Иными словами, Адам Смит совершенно игнорировал разницу между естественными произрастающими и залегающими ресурсами и продукцией человеческой промышленности, в которой все зависит от изобретательности и трудолюбия, позволяющих сокращать издержки.
И шотландского экономиста справедливо заподозрили в том, что его теория не является честным описанием экономических реалий, а лоббированием интересов британского экспорта, поскольку английские промышленники были, конечно, очень заинтересованы в том, чтобы весь мир свободно покупал их продукцию,
Еще больше подозрений в лоббировании и интеллектуальной нечестности вызвал последователь Смита – Дэвид Рикардо, который провозгласил теорию сравнительного преимущества. Мол если обе торгующие страны могут производить одно и то же, то каждой лучше всего сосредоточиться на том, что та производит эффективней всего, а другой у нее это покупать.
С помощью этой теории Рикардо обосновывал достоинства заключенного столетием раньше так называемого «договора Метуэна», который в 1703 году заключили между собой Англия и Португалия.
По этому договору Португалия разрешала беспошлинно ввозить в страну английские шерстяные ткани, а Англия взамен предоставляла скидку на пошлины на 1/3 на ввоз португальских вин. В логике, которую развивал Рикардо, все выглядело логично – северная Англия освоилась с выработкой шерстяной ткани гораздо эффективней Португалии, а южная Португалия делает отличное вино, которое в Англии изготовить по климатическим причинам невозможно.
Результат на практике был немного предсказуемым – суконная промышленность Португалии была полностью уничтожена, страна превратилась в английскую полуколонию. А ввоз португальских вин в Англию возрос незначительно – обогатившиеся на продаже сукна в Португалию англичане могли себе позволить чуть доплачивать за французские вина.
Очень скоро в глазах многих здравомыслящих людей в Европе теория свободы торговли, базирующаяся на принципах преимуществ, сформулированных Смитом и Рикардо, стала восприниматься как откровенное жульничество и демагогия в интересах английской торговой гегемонии.
Слишком очевидно было, что международное разделение труда в торговле это сферический конь в вакууме. Для его реализации необходимо полное отсутствие войн, торговых блокад и отказ от использования прерывания торговли как инструмента политического давления. То есть это была и тогда и сейчас утопия.
К тому же, смитианство вообще игнорировало развитие экономики во времени. Если земля имеет свойство истощаться и естественное преимущество в сельскохозяйственном производстве и разработке природных ресурсов уменьшается, то промышленность имеет свойство развиваться, в ней работает правило возрастающей отдачи и уменьшения издержек. То есть говорить кому-то: смотри, у тебя есть бананы, выращивай их, и не пытайся производить айфоны, продавай нам бананы и покупай айфоны – это откровенное лицемерие. Айфоны на деревьях не растут. Их может производить кто и где угодно, если, конечно, разовьет соответствующие производства и технологии…
И вот оппонентом фритредеров выступил великий немецкий экономист Фридрих Лист. В противоположность космополитической политической экономии Смита он предложил концепцию «национальной политической экономии».
Она имела в виду интересы прежде всего Германии, но во многом отталкивалась от опыта Европы времен наполеоновской континентальной блокады, когда почти на десятилетие великий завоеватель насильственно избавил континент от зависимости от английской промышленности, и, с устранением конкуренции островитян во Франции, Италии, Германии начала стремительно развиваться собственная промышленность, а потом когда англичане вернулись и начали навязывать свою философию свободы торговли эта континентальная промышленность начала угасать.
Вместо абстрактного принципа разделения труда – Фридрих Лист принцип объединения всех производительных сил нации ради увеличения её благосостояния.
Для этого нужно вкладываться в промышленность, развитие путей сообщения, образование, медицину, культуру, словом всё, что увеличивает богатство нации как целое.
Книга Смита называлась «богатство народов», однако на деле она была посвящена максимизации богатства индивида, а вот теория Листа говорила именно о богатстве всей нации.
Лист считал, что каждая нация, по крайней мере если она расположена в умеренном климатическом поясе должна развивать свою промышленность. Для этого она, когда условия для развития промышленности созрели, должна выставлять защитные барьеры, чтобы не дать иностранной конкуренции убить свою промышленность. И лишь потом, когда промышленность укрепится, эти барьеры можно будет снять, так как зрелую промышленность иностранная конкуренция не убивает, а только бодрит.
Если же в мире будет царить безграничная свобода торговли, то в сфере промышленного производства в выигрыше будут всегда те, кто стартовал раньше и у кого уже более развитая и более конкурентоспособная промышленность. Собственно таким странам, прежде всего Англии, и нужна демагогия о свободе торговли. Они отбрасывают лестницу по которой сами поднялись, чтобы за ними не поспели другие. Проповедь свободы торговли в духе Адама Смита Лист считал классическим случаем такого отбрасывания лестницы.
В XIX веке Фридрих Лист был чрезвычайно авторитетным экономистом. Именно на его принципах базировалась индустриализация в Германии, где он агитировал за строительство железных дорог и за то, чтобы германские государства, которых до Бисмарка было не одно, а много, убирали таможенные барьеры друг с другом, зато отгораживались от Англии. В результате следования заветам Листа, Германия к концу XIX века стала первой индустриальной экономикой в Европе, обогнав Англию.
В США тоже Листа читали очень внимательно, тем более, что он там жил долгое время и в своих теориях обобщил идеи родоначальника американской экономической политики Александра Гамильтона. Гражданская война в США была войной протекционистов северян с их промышленностью против фритредеров южан, заинтересованных в экспорте хлопка со своих рабовладельческих плантаций. Северяне победили и марш США к месту первой экономики мира был отмечен суперпротекционизмом.
В России пламенным поклонником теории Листа был Сергей Юльевич Витте, министр путей сообщения, а потом финансов и идеолог русской индустриализации. По велению императора Александра III Витте и Дмитрий Иванович Менделеев разработали таможенный тариф 1891 года, бывший настоящей декларацией независимости России от германской промышленности. Немцы, рассматривавшие Россию как свою аграрную полуколонию были потрясеня тем, что на основе теорий их экономиста русские будут теперь защищать развитие своей промышленности.
И за четверть века до революции Россия превратилась в мощнейшую индустриальную державу. Сталинская индустриализация тоже была отражением идей Листа, хотя и в довольно кривом зеркале марксизма.
Марксизм вообще играл в мире роль листианства для бедных. Поскольку в рамках этой теории авангардом прогресса провозглашался промышленный пролетариат, а для наличия такого пролетариата нужна промышленность, то принявшие марксистскую модель страны начинали строить заводы – не всегда целесообразно, но везде это позволяло сделать шаг вперед, а деиндустриализация всегда оказывалась шагом назад.
Наконец, правоту модели Листа блестяще доказали Япония и Южная Корея.
Японская промышленность развивалась буквально по Листу с очень внимательным чтением его трудов. К выращиванию собственной промышленности японцы подошли как настоящие самураи.
На протяжении нескольких десятилетий правительство поддерживали бывшую ткацкую фирму «Тоёта», которая переквалифицировалась на армейские грузовики, а затем на легковые автомобили. Несмотря на нелепость мысли, что японские авто могут экспортироваться в мекку автомобилестроения – США, японцы пытались экспортными приемиями стимулировать этот экспорт.
И вдруг экономичные, изящные японские машины начали бить жрущие беспредельно много бензина огромные олдсмобили американцев. После топливного кризиса 1973 года на них пересели и сами американцы.
Южнокорейское экономическое чудо и вовсе было первоначально плодом усилий одного человека – генерала Пак Чжон Хи, который превратил всю страну в корпорацию по развитию своей промышленности. Корейцы жили очень бедно, и до сих пор на самом деле живут не то чтобы роскошно, недоедали, курили плохие сигареты, но создали, в итоге, одну из самых успешных промышленностей в мире.
Один из современных экономистов наиболее последовательно продвигающих принципы экономики развития и критикующих неолиберальные модели является как раз кореец по происхождению Ха Джун Чанг. Его книгу «Злые самаритяне» я настоятельно рекомендую прочесть каждому.
Другой автор, работающий в листианской традиции, - более углубленный и чрезвычайно важный, это норвежец Эрик Райнерт. Его книгу «Как богатые страны стали богатыми и почему бедные остаются бедными» стоит, опять же, прочесть всем.
Эксперимент наглядно показал, что путь Фридриха Листа – это путь наверх, хотя и не все страны смогли пройти по этому пути одинаково успешно. А вот путь Адама Смита для тех, кто не находится уже наверху, это путь в пропасть.
Между тем, именно на идеях Смита и Рикардо, на принципе «сравнительного преимущества» была основана система международной торговли после Второй мировой войны, высшим воплощением которой стала ВТО – Всемирная Торговая Организация. Этот торговый порядок дополнялся финансовым порядком так называемого «Вашингтонского консенсуса».
Никаких таможенных пошлин, экспортных премий, покровительственных тарифов. Никакой правительственной поддержки экономики. Полная свобода иностранных инвестиций, оборота и вывода капитала. Вместо индустриальной политики – свобода игры рыночных сил.
Разумеется, такая политика была выгодна только тем странам, которые уже оказались на экономическом олимпе – а на самом деле даже не им, а возникшим в них транснациональным корпорациям. Напротив, бедные страны она заставляла и дальше специализироваться на бедности, разоряя зачатки их промышленности, не выдерживавшей конкуренции с мировыми лидерами, убивая образование, здравоохранение и вообще любые сложные формы развития производительных сил.
К этому добавилась в последние десятилетия еще и «экологическая повестка», которая лишала бедные страны даже теоретического шанса создать свою промышленность, так как такое создание на первых порах непременно будет делом грязным.
Короче, в мире сформировался предельно лицемерный экономический порядок «как бы по Адаму Смиту». Одни торгуют выросшими у них на деревьях бананами и получают свою копеечку, другие торгуют выросшими у них на деревьях айфонами и получают свои миллиарды.
При этом обращало на себя внимание, что западные фирмы выносили в страны третьего мира конечное производство. Но крайне редко они выносили туда производство средств производства. Отстающим можно позволить собирать машины, телевизоры, телефоны. Но не станки, с помощью которых все это делается. Подавляющую часть производства средств производства Запад как контролировал, так и контролирует.
На экономическом верху были и богатые страны приоритетные поставщики сырья, как Саудовская Аравия или Россия, но иметь этим бензоколонкам свою промышленность считалось не комильфо. Поэтому саудиты её и не создавали, памятуя об опыте иранского шаха, которые в 1970-е вообразил, что нефтедоллары можно вкладывать в собственную промышленность и очень скоро кончил плохо. А мы старательно деиндустриализировались.
Весь этот длинный экскурс в историю экономических идей понадобился мне вот для чего. Наши дни пролили на них очень неожиданный свет. За каждым участником конфликта пришел с большим скальпелем тот экономист, идеями которого пренебрегли.
По нашу душу пришел Фридрих Лист. Оказалось, что в результате наших успехов в постсоветской деиндустриализации у нас в промышленности буквально нет ничего своего. Все раскрадено, все распродано, мы всюду зависим от иностранных, причем чаще всего западных поставщиков. Причем в некоторых случаях никакими китайскими аналогами, никаким параллельным импортом заместить того, чего у нас нет – нельзя. Мы убивали свою инженерную школу, так как были убеждены – была бы нефтюшка-кормилица, а остальное все купим.
Когда в 2014 году, а затем сегодня мы столкнулись с масштабными санкциями, громко зашумели об импортозамещении. А потом, убедившись в том, что всё импортозаместить попросту невозможно, начали говорить, что импортозамещение не панацея, а потому мы от мира не закрываемся. Конечно не закрываемся, ведь во многих случаях нужно создавать производство с нуля, причем оно может оказаться совершенно нерентабельным – одна небольшая деталь, которой нужно несколько десятков штук в год, а строить ради нее надо сложный завод. Раньше такой завод был один в мире, а теперь он для нас закрыт. И что делать?
И вот тут уже в свои права вступает Адам Смит, причем не только у нас. И прежде всего не у нас.
Оказывается, что представление об Адаме Смите как о прохиндее, который агитировал в пользу англичан было все-таки несколько упрощенным. Он ухватывал объективную реальность – международное разделение труда действительно существует. Абсолютное преимущество в торговле тоже существует – существует масса редких вещей и ресурсов, которые действительно есть не у всех.
И вот Запад сегодня столкнулся с тем, что смотрел на Адама Смита как раз как на жулика и воспринимал теорию свободы торговли как разводку для лохов. Мол пусть дикари свободно продают нам свои бананы и нефть, а мы будем продавать им бусы и айфоны, а может быть не будем продавать, и тогда они будут страдать и просить у нас прощения на коленях.
Ну вот только даже для такого неравноправного обмена нужен как минимум мир и готовность к обмену у обеих сторон, о чем и твердил всегда Смит. А вот если вы по политическим причинам решили не давать дикарям бусы, но, при этом, ждете, что они будут дальше продавать вам бананы, то вы уже не жулик – вы просто дурак.
По Западу сейчас бьют все те постулаты либеральной экономики, которые и мы и они сами считали пропагандой для облапошивания бедных.
Ресурсы в мире являются редкостью. Количество ресурсов в мире ограничено. Свободный обмен ресурсами возможен только в условиях мира и отказа от блокад. Цена редкого ресурса возрастает. Если цена ресурса слишком высока, то производство продукции на его основе прекращается. Деньги чего-то стоят только тогда, когда на них можно что-то купить.
Вот все эти банальности из дешевого учебника «Экономикс», в отличие от сложных и вдумчивых построений Фридриха Листа, были известны всем. Но, оказалось, их никто не принимал всерьез.
Современная либеральная экономика строилась, как выяснилось, на совершенно нелиберальной презумпции имперской гегемонии США: когда от дикарей потребуются бананы, приплывут американские авианосцы и заставят эти бананы отдать. Свободная торговля это игра в пользу западных хозяев мира, а всех остальных принудят к ней внеэкономическими методами.
И вот когда система принуждения не срабатывает, когда против неё выставлена довольно жесткий ядерный ограничительный порог, начинает действовать Адам Смит по честному, а не шулерский.
И здесь выясняется, что западное изобилие, сложная индустриальная и постиндустриальная экономика – всё это было обеспечено базовыми природными ресурсами – энергоносителями и продовольствием, которых у самого Запада нет, и взять их ему неоткуда. И значительную часть этих базовых ресурсов поставляла Россия. И если Россию из этой схемы исключить, то очень многие вещи, которые Запад способен делать, он в реальности делать не сможет, поскольку на это просто не хватит энергоресурсов.
Адам Смит тут выставляет более жесткие ограничения, чем Фридрих Лист. Построить под Москвой и Донецком фабрики - можно. Вырастить под Руром газ - нельзя. Немцы, как мы знаем из истории, специалисты по расходованию газа, а не по его добыче.
Но под Руром есть уголь. И в Йоркшире и Нортумберленде есть уголь. Хотя последнюю угольную шахту в Англии торжественно закрыли в 2015 году. Теперь, видимо, срочно придется переоткрывать. Так что снизить энергозависимость от России у Европы получится. А там начнется и возрождение атомной энергетики и много всего интересного.
Но только какая уж тут зеленая экономика, какая Грета Тунберг, какое сокращение углеродного следа, если соевые пориджи скоро переквалифируются в шахтеров.
Однако в целом большинство западных стран катастрофически ресурсодефицитны. И ЕС и Японии и даже США понадобятся свои своего рода колониальные регионы с которыми будет существовать гарантированный обмен по схеме натуральные ресурсы – промтовары.
В виду ликвидации глобального мира для сохранения устойчивости сложных структур понадобятся поддерживающие их большие пространства.
Вполне возможно, что итоговое членение нашего глобуса произойдет по схеме панрегионов, разработанной почти сто лет назад немецким геополитиком Карлом Хаусхофером. В последнее время у нас ее активно развивает Андрей Школьников.
Хаусхофер предполагал, что в мире сформируются четыре крупных панрегиона, вытянутых в меридиональном направлении – Пан-Америка, во главе с США, Пан-Европа во главе с Германией, подчинившая себе Африку и Ближний Восток, Пан-Евразия во главе с Россией, контролирующая Иран и Индию, Пан-Азия во главе с Японией, контролирующая Тихоокеанский регион.
Почему схема Хаусхофера была мередиональной? Да потому, что еще Фридрих Лист говорил о важности объединения в экономической системе ресурсов жаркого и умеренного поясов. То есть устойчивая геоэкономическая система не может быть только на Севере или только на Юге. Каждому белому медведю нужна своя кофейная плантация. Если такие панрегионы сформируются, то внутри их будет господствовать Адам Смит с его разделением труда, а вот по внешним границам – Фридрих Лист с его защитными таможенными барьерами.
Разумеется, схема Хаусхофера была довольно умозрительной – скажем подъем Японии в Азии был временной исторической флуктуацией и в будущем там будет господствовать Китай, как и господствовал всегда в прошлом. Но нам, России, в этой связи надо задуматься всерьез о своем Юге, поскольку нам его чисто в меридиональном смысле досталось меньше всего, причем этот Юг достаточно норовистый – вредя ли первая по населению в мире страна, Индия, так уж стремится оказаться в фарватере России, скорее она захочет, чтобы мы шли в ее фарватере. Но в целом геоэкономическая ось Россия-Иран-Индия может оказаться довольно перспективной.
Вполне вероятно, что в ближайшие десятилетия в мире будет идти конкуренция глобалистских схем организации пространства и экономики, или криптоглобалистских, которые будут построены по широтному принципу, как китайский «Один пояс – один путь», и сепаратистских, панрегионалистских, построенных по принципу меридиональному. И кто окажется сильнее – посмотрим.
Индикатором будет Китай – если вместо отдаленной политики в Средней Азии и Восточной Африке он займется тем, что у него под носом – Тайванем, значит точно регионалистская перспектива строительства нового мира победила.
Но для того, чтобы нам не оказаться ведомыми в этом мире панрегионов, нам нужно ни на секунду не забывать о Фридрихе Листе и вести свою индустриализацию.