«Примерно через четверть часа после начала пожара на Садовой, у зеркальных дверей торгсина на Смоленском рынке появился длинный гражданин в клетчатом костюме и с ним чёрный крупный кот».
Торгсины (сокращение от Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами) существовали в СССР в 1930-1936 гг. Здесь товары продавались на иностранную валюту или боны, выдававшиеся в обмен на драгоценные металлы и камни, но не на советские деньги (знаю не только по книгам: хорошо помню рассказ бабки про прабабушкины серьги, которые «снесли в Торгсин»). Здесь можно было купить, говоря современным языком, дефицитные товары.
Я не буду рассуждать о причинах введения подобной торговли (экономисты не раз и не два это уже объяснили), скажу лишь, что Булгаков, получавший валюту за зарубежные постановки своих пьес, в Торгсине бывал. Так, после приглашения на тот самый знаменитый бал, о котором я писала (напомню, в приглашении была приписка «фрак или чёрный пиджак», дословно повторённая Геллой в телефонном разговоре с бароном Майгелем), Елена Сергеевна 30 марта 1935 года запишет в дневнике: «Сегодня с М.А., зайдя сначала к портному Павлу Ивановичу, пошли в Торгсин. Купили английскую хорошую материю по 8 руб. золотом метр. Приказчик уверял — фрачный материал. Но крахмальных сорочек — даже уж нефрачных — не было. Купили чёрные туфли, чёрные шёлковые носки».
Так и вспоминается роман: «Сотни штук ситцу богатейших расцветок виднелись в полочных клетках. За ними громоздились миткали и шифоны и сукна фрачные. В перспективу уходили целые штабеля коробок с обувью, и несколько гражданок сидели на низеньких стульчиках, имея правую ногу в старой, потрёпанной туфле, а левую – в новой сверкающей лодочке, которой они и топали озабоченно в коврик».
Однако, видимо, это учреждение особых симпатий у Михаила Афанасьевича не вызывало, и потому в романе он с ним безжалостно расправился, хотя и заставил Фагота «объявить:
– Прекрасный магазин! Очень, очень хороший магазин!»
Здание бывшего Торгсина «на Смоленском рынке» благополучно дожило до наших дней. Долгое время там располагался известный всей Москве Смоленский гастроном, затем магазин «Седьмой континент», сейчас - «Азбука вкуса». Я для статьи выбрала старую фотографию, сделанную в «Торгсиновские» времена:
Что вызывает обиду и возмущение у пришедших туда «гаеров» (кстати, судя по роману, посетителей в Торгсине было много – ведь во время препирательств «неугомонной парочки» со швейцаром «сзади уже напирала и сердилась публика»)? Может быть, грубость «швейцара-мизантропа», сначала «раздражённо» заявившего: «С котами нельзя», - а затем: «У нас только на валюту»? Или поведение покупателей вроде «сиреневого джентльмена», стремящихся казаться иностранцами? Или дороговизна?
Я абсолютна не знакома с масштабом цен того времени и не могу как следует оценить диалог:
«– Почём мандарины? – осведомился тогда Коровьев
– Тридцать копеек кило, – ответила продавщица.
– Все кусается, – вздохнув, заметил Коровьев, – эх, эх...»
Но, видимо, это действительно дорого, отчего и начинается погром магазина – «Толстяк взял свой примус под мышку, овладел верхним мандарином в пирамиде и, тут же со шкурой сожравши его, принялся за второй».
А затем автор как будто предложит нам вспомнить, что в демонологической традиции Бегемот был демоном чревоугодия, и мы прочитаем, что «Бегемот, проглотив третий мандарин, сунул лапу в хитрое сооружение из шоколадных плиток, выдернул одну нижнюю, отчего, конечно, всё рухнуло, и проглотил её вместе с золотой обёрткой», а потом «отошёл от кондитерских соблазнов и запустил лапу в бочку с надписью: “Сельдь керченская отборная”, вытащил парочку селёдок и проглотил их, выплюнув хвосты».
При этом нужно заметить, что Коровьев, который, наверное, меньше всего задумывается (и сейчас, и когда-либо ещё) о социальной справедливости, подбирает слова, помогающие ему найти отклик у окружающих:
«– Граждане! – вибрирующим тонким голосом прокричал он, – что же это делается? Ась? Позвольте вас об этом спросить! Бедный человек, – Коровьев подпустил дрожи в свой голос и указал на Бегемота, немедленно скроившего плаксивую физиономию, – бедный человек целый день починяет примуса; он проголодался... а откуда же ему взять валюту?»
Наверное, недаром автор называет это воззвание «политически вредной вещью» - и ведь после него (да и Бегемот подбавит эмоций, воскликнув: «Спасибо, верный друг, заступился за пострадавшего!») покупатели в Торгсине действительно готовы вслед за Фаготом громить магазин, да и «разоблачение» снова произойдёт: «сиреневый джентльмен», до этого изъяснявшийся с продавцом на ломаном языке, вдруг, «сев в кадку с керченской сельдью, выбив из нее фонтан селёдочного рассола», «на чистом русском языке, без признаков какого-либо акцента, вскричал:
– Убивают! Милицию! Меня бандиты убивают! – очевидно, вследствие потрясения, внезапно овладев до тех пор неизвестным ему языком» (ох, до чего язвителен бывает Михаил Афанасьевич!).
Однако, как нетрудно догадаться, никакие глобальные изменения в намерения двух друзей не входят – и вот уже кот, у которого примус полон, вопреки его заявлению, отнюдь не валютой, «как из шайки в бане окатывают лавку, окатил из примуса кондитерский прилавок бензином, и он вспыхнул сам собой».
И снова – ни покупатели, ни входящие в магазин милиционеры, ни сотрудники магазина, в общем-то не пострадали.
Мне ещё интересно заявление Коровьева, сделанное не пускавшему его швейцару: «Но в данном случае… я хочу сказать вам, что я нажалуюсь на вас заведующему и порасскажу ему о вас таких вещей, что не пришлось бы вам покинуть ваш пост между сверкающими зеркальными дверями». На какие «вещи» намекает, Коровьев, мы, конечно, не знаем, но думаю, грехи за «маленьким, костлявым и крайне недоброжелательным швейцаром» действительно водились и стали известными Фаготу.
А читая заключительные строки сцены в Торгсине – о том, что «оба негодяя – и Коровьев, и обжора Бегемот – куда-то девались, а куда – нельзя было понять», мы-то, конечно, понимаем, что они в очередной раз улизнули безнаказанно. «Потом уж очевидцы, присутствующие при начале пожара в торгсине на Смоленском, рассказывали, что будто бы оба хулигана взлетели вверх под потолок и там будто бы лопнули оба, как воздушные детские шары. Это, конечно, сомнительно, чтобы дело было именно так, но чего не знаем, того не знаем». «Сомнительно» ли? Вряд ли, разумеется, «лопнули», но испарились бесследно.
А вот следующее их «деяние» - пожар в Грибоедове – заслуживает более пристального рассмотрения…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о романе здесь