- У тебя велосипед в детстве был? - взгляд мужа совершенно непроницаемый.
Был, лет в пять, Алина помнит, кажется.
- Тогда садись, - хлопает он рукой по сиденью старого советского высоченного велика, который только что добыли из сарая с мышами.
Муж уже прокатился, все в порядке. Но… Во-первых, мыши. Во-вторых, низенькая Алька до сиденья даже допрыгнуть не может…
Муж обещает держать. Аля лезет, хохочет, со всей улицы оборачиваются заинтригованные соседи. Поехали. Муж держит велик и бежит рядом. Аля вопит: не отпускай! Соседи кайфуют.
Сын блаженно улыбается. Ему купили первый двухколесный велосипед. Теперь кто-то должен с ним кататься.
При чем тут чувство вины? А кто оказался виноват, когда детёныш первый раз шмякнулся с велосипеда?
- Где ты была? - вопрошает один.
- Куда ты смотрела? - вторят остальные.
В двух метрах была, на ребёнка смотрела, могла бы ответить Алинка. Да что толку? Натренированная Аля отмахнулась от обвинений, как от мошкары.
Коленку промыли, нарисовали зелёнкой мышку. Все выжили.
А вот следующее падение случилось под присмотром мужа. В полуметре. Папа катал сына, дурачились, ребёнок откинулся назад. Зачем? Вопрос риторический. Спиной. С размаху. В разгар веселья. На асфальт. Море слез. Белое лицо мужа.
Малыша в ванну, полили перекисью, закрасили зелёнкой, успокоили. Папа не подходит. В стороне.
Злится - вместо того, чтобы полечить раны.
Терзается - вместо того, чтобы утешить ребёнка.
Вы замечали? Когда мы сами себя бичуем и съедаем. За что? За то, что нельзя изменить, мы лишаемся возможности ситуацию - изменить. И делаем хуже тому, кому и без того, худо.
Вина – она такая – совершенно лишает сил. Вытягивает, высасывает душу. И вот ты уже в липком поту и болоте. И хорошо бы кто-то в этот момент протянул спасительную корягу, или руку помощи, или слово помощи.
- Ты ж не виноват, - буднично произносит Алина, хотя в мыслях, конечно, муж виноват, потому что ведёт себя как неумная редиска.
- Не виноват, - с таким облегчением выдыхает страдалец и начинает понемногу оживать.
А ночью, когда ребенок уже почти спит, пробирается к кроватке и гладит волосики, и поправляет одеяльце, и шепчет на ушко всякие мужские папские нежности.