Задал себе вопрос, люблю ли город. Наивный, детский, прямой. Задумался. И пошло-поехало. Ответ да. Но он сложный. Изнутри сложный. Разумеется, просыпаюсь без крика "Люблю тебя, город!"
Ровно наоборот. Зачастую с проклятиями. Дым, грязь, серость. Неприятности. Нет ощущений психологического комфорта, счастья. Даже не жду. Есть другое. Сам такой. Сам не сделал ничего, чтобы было иначе.
До сих пор не проникся образом счастливого града с журнальной обложки, значит не нужен картиночный, отлизанный, корректный. Не мой. Странно, правда.
Жертвую городу время, силы, надежды. И город отвечает. Местом. Моим местом. Держит - без условий и контрибуций, выгоды или принуждения
Когда город становится культурно автономным, самодостаточным - когда из спальника или заводского поселка превращается в источник цивилизации. Трудно представить, чтобы новодельный поселок-сателлит, где все пристойно, цветисто, рационально и удобно, являлся источником большой культуры. Не сорить, убирать за собакой в пакетик, аккуратно паковать окурки. Высаживать растения, творить подоконные цветники, разумно парковаться. Взаимная вежливость, дружеское, не воинственное соседство, доброжелательный догляд за нечужими детьми и совместные праздники. Комфортно, уютно, чисто, безопасно и тихо. Нет пьяных шатаний, громкого мата, заплеванного тротуара, ржавых гаражей и стихийных помоек. В отличии от биг-града, где эти прелести в избытке. И даже сверх того.
Дымы, тесные, расхлябанные, рвущие с места маршрутки, потно и смрадно забитые под завязку. Грязный снег, замызганные авто, скользкие тротуары и опасные подземные переходы с разношерстной суетливой толкотней-торговлей. Обшарпанные фасады, идиотские наноурны, бессмысленные, кривоватые ограждения и лоскутная, лезущая на глаза, вульгарная реклама. Угрюмые лица, километры слепых заборов, забытые котлованы, переполненные баки и вездесущие парковки.
Тем не менее, источником является большой, и смысл сателлита полностью вытекает из существования Метрополии, но вот присутствует ли в Метрополии свой, глубинный смысл, миф, это вопрос.
Казалось бы, ответ прост. Раз есть город, есть и смысл - там до сих пор живут люди.
В Карталах тоже живут, и в Пути Октября, и на буранном полустанке, что притаился близ казахской границы.
Насколько самобытно, полно, независимо, и насколько это житие осмыслено, зафиксировано.
Понятно, Питер источник. Смыслов, стилей, культур, языковых и научных практик. Миллион раз зафиксирован в "есть". Или Москва,- к бабке не ходи.
Феномен мы видим, слышим, ощущаем - Челябинском зовется, но то, что мы видим вообще и сегодня в частности, лишь грань.
Целое как раз то, чего не видим, о существовании которого знаем интуитивно, хотя говоря "Челябинск" имеем ввиду как раз целое, а не ту часть, которую наблюдаем в момент собственно говорения.
Поэтому Целый Челябинск истинный, а тутошне-сейчасный, лишь реплика, срез, мгновенная фотография одной из видимых граней.
В Целом Челябинске все и навсегда живы - деды и родители, папы и мамы, соседи, друзья и любимые. Там человек существует во всех возрастах одновременно и время привязано к пространству, поскольку каждое впечатление существует отдельно.
***
Двор начинался клумбой - большой, шестиугольной, с длинными лавочками по большим сторонам. Пенсионерский форпост.
Баба Сима. Моя бабка с русской стороны. Молчаливая, надменная, два класса с коридорчиком. Когда дед взлетел по военной части, стала барыней - шофер, денщик, ординарец. Важно восседала на скамейке и благосклонно слушала. Или неистово костерила.
Генеральша со второго этажа - сухонькая старушонка с дребезжащим голосом. Мать большого, но сожалению бывшего начальника Уральского военного округа, которого сослали в наши Палестины за то, что в шестьдесят первом проворонили Пауэрса.
Нина Юрьевна - высокая, дородная, прежде кучерявая, прямой спиной, хрипловатым голосом и решительными манерами дама в синем берете и рябом, малиново-фиолетовом плаще. Во рту беломорина, в руке длинная бельевая веревка с толстой, противной болонкой на конце. Выпускница женской гимназии. По-моему, Петербургской.
По совместительству - бабушка школьной Наташки-симпатяшки, у которой отмечали новый семьдесят восьмой год - тот самый, где потерпел полнейшее фиаско с Мечтой.
Никогда не охала, лишнего не болтала, ненавидела сплетни и лепила правду в глаза - невзирая на лица, статусы, заслуги и должности. Уважали и любили.
Иван Гаврилович. Высокий, некогда крепкий, но годами подсгорбленный, скромный, тихий, незаметный участник войны. Герой.
Ходил палочкой, коричневом драповом пальто довоенного пошива и черном меховом пирожке. Очки "Шостакович" и полные карманы леденцов, которые охотно раздавал детворе. Добрейшей души человек.
Однажды мы с Гошей, прикинувшись брошенными и голодными, выпросили у него гривенник - родители ушли, ключей нет, а кушать хочется.
Вообще, Гоша - это мой брат, двоюродный, на год старше, и пока, вплоть до семидесятого, мы живем вместе - квартируют в комнате, которая после их отъезда в кооператив перейдет мне.
Прокатило, и гривенник мы получили - даж два, но со страху или восторгу слил коммерцию родителям. Папино состояние трудно передать словами - побелел, сжал зубы. Убивать не стал, сдержался, но очень хотел.
Для начала шипящим слогом выдал про подлость и низость, позвонил Гаврилычу, а затем пинками погнал извиняться. Поджавши хвосты двинули - принц и нищий.
Тот, разумеется, прослезился, простил, насыпал конфеток и напоследок расцеловал в обе щеки. Было ужасно стыдно, но не очень страшно.
Хуже, Гоша обидится на всю жизнь - ведь я нас сдал и деньги пришлось вернуть. Он припомнит мне лет через восемь - расскажет отцу, даже приврет, что в зимнем научном лагере "Курчатовец" сын ежедневно выпивал и вообще, вел себя неподобающе.
И я не останусь в долгу - на ближайшем вечере во дворце пионеров Гоша схлопочет всерьез, за что меня навсегда исключат из научного общества учащихся и запретят выезды в Курчатовец. Без права на реабилитацию.
***
Само собой, представление о городе у каждого свое, но, как выясняется, по знаковым, символическим точкам практически совпадает с общим. Именно здесь, в общем, квартирует Вечное Настоящее.
Скажешь, Огород, ухмыльнется, головкой покачает, хмыкнет, и пошла гулять губерния
Помнишь, как семьдесят восьмом Светка заявилась в мини...
Город наличиствует не только как вещественный феномен сегодняшнего дня, но и как феномен сознательной жизни, существующий в коллективном представлении.
Брод понимали все, и Торгаш, и Публичку, и Огород. Или Железку, Ликерку, Табачку. Аэрофлот, Спартак, Ритм, Кассы. Совершенно незнакомые люди мгновенно опознают Челябинск по двум, трем точкам. Иногда достаточно одной, и наличие общего представления-формы доказывает существование самостоятельного, самобытного целого.
При этом утверждать существование оригинальной автономии в каждой из сторон Челябинской жизни, абсурд.
Театры есть, но нет уровня Большого или Мариинки. Опять же, мирового кина не делают, винища элитных сортов, автомобилей премиум класса, а вот ряд местных заводов, вполне себе ничего. Металлоконструкций, к примеру, или Трубный, Цинковый, Электрометаллургический. Уникальны по всем знаками математики.
В Политехе и Меде были удивительные кафедры, редчайшие специальности, ученые с большим именем. Студия телевидения, Челябинский рабочий, Вечерка. Знаменитые фотографы, журналисты и педагоги.
В первой школе проводились гремевшие на всю страну коммунарские сборы, в сто двадцать первой блистал школьный театр, а в тридцать первой колосились математические гении.
Спорт высоких достижений, балет и опера, рок и джаз, наука, поэзия и живопись, торговля, образование и производство. Цивилизация во всей полноте. И даже архитектура. Торговый центр, Гипромез, Дворец Спорта, Драмтеатр, Народный Дом, Синагога, Православные Храмы, Мечеть, ЦНТИ, Администрация Центрального района, Резиденция Губернатора, Гостиница Заря, Политехнический, Публичная Библиотека, Дворец Пионеров.
Главное, есть мечта. Золотые купола в небе и белый пароход на чистой реке.