Серию интервью, приуроченных к международной онлайн-конференции «Фридрих Горенштейн и традиция русской литературы XIX–ХХ веков» продолжает Евгений Борисович Каменькович, художественный руководитель театра «Мастерская Петра Фоменко».
Евгений Борисович, вы ставили на сцене Мастерской Петра Фоменко спектакль по пьесе Фридриха Горенштейна «Волемир». Расскажите об этой работе и своем знакомстве с творчеством автора.
Дело было в середине 80-х. Тогда артист Зиновий Высоковский в Театре сатиры (он также известен как пан Зюзя в «Кабачке 12 стульев») в кои-то веки решил сделать важный и честный спектакль, назовем его «исповедью клоуна». Назывался он «Пятая сторона света». И Высоковский, как человек, чье детство прошлось на военные годы, взял «Дом с башенкой» Горенштейна. Но имя автора тогда нельзя было называть и поэтому, когда мы заполняли паспорт спектакля, вместо Горенштейна вписали: «Рощин». Так я и познакомился с творчеством Фридриха Наумовича.
А с «Волемиром» очень простая история. Пётр Наумович Фоменко, который для всего нашего театра и, может быть, для всей театральной общественности открыл Горенштейна своим спектаклем «Государь ты наш, батюшка» по «Детоубийце» в Театре Вахтангова с молодыми Сухановым и Маковецким, периодически подсовывал мне то «Волемира», то «Бердичева». Но я понятия не имел, как это делать.
Так бывает, что некоторые пьесы лежат и ждут своего часа. И вот в 2015 году, когда Пётр Наумович уже покинул нас, я снова прочитал «Волемира» и понял, что делать это надо обязательно. И мы начали работать. Очень интересно, когда наталкиваешься на что-то новое. Казалось бы, все персонажи понятны. У нас была очень хорошая команда — молодые и старые артисты, и мы легко с этим разобрались. А вот с главным героем не разобрались до сих пор. Понятно, что все мы вышли из гоголевской «Шинели», но маленький человек, который описан у Горенштейна… у него такие фантастические драматургические сценические пертурбации, изменения. Его нельзя назвать ни плохим, ни хорошим — он настолько разный и непредсказуемый, и очень сложный, и очень колючий. У Горенштейна я прочитал уже все, и даже «На крестцах», что потребовало несколько месяцев. Но «Волемир» — это задача из высшей математики, как только идешь традиционным путем — ничего не получается.
Великий русский артист Сергей Юрский — он был незадолго до своего ухода у нас на спектакле и мы очень долго с ним про это говорили — сказал: «Ну, вы вообще поменьше идиотничайте». Потому что в этой пьесе все вроде тянет на своеобразную комедию, но на самом деле все, что вытворяет главный герой, достаточно страшно. Для меня до сих пор это — спектакль-загадка. И слава богу, что зрители его хорошо принимают, мы играем уже шестой год. Для меня там очень много вопросов. К себе, к Горенштейну, к Томасу Моцкусу, который замечательно это играет.
Почему по-вашему нужно читать Горенштейна сегодня?
Потому что он какой-то удивительный провидец. Вот я все жду, что кто-то поставит или снимет «Место». Это вроде про советские 50-е годы, но там столько ситуаций, которые случаются сейчас.
Мне кажется, что Горенштейна надо читать, ставить, снимать фильмы, потому что он колючий, неудобный, потому что его сложно читать, потому что он великий мастер русского языка. Мне его судьба внешне кажется очень драматичной. И те люди, которые сейчас занимаются сохранением памяти о нем — Векслер и все остальные, — большие молодцы. Но, будем откровенны, такой популярности, которой он заслуживает, пока не происходит. И я не знаю, почему. Такое ощущение, что он твои раны расчесывает. Совесть у нас у всех больная всегда. И вот Горенштейн все время нажимает на какие-то участки твоего сознания. Может быть, это касается только тех людей, которые жили в одно с ним время, и мне очень интересно разговаривать с теми людьми, кто не жил тогда, а читал Горенштейна с чистого листа.
Очень надеюсь, что до конца моей жизни мне удастся сделать «Споры о Достоевском», так как это тоже абсолютно выдающееся несценическое чудо. Нужно сделать это каким-то театральным явлением, потому что все — в театральном институте, где я преподаю, или в театре, где работаю, — сталкиваются с Достоевским, и всегда начинаются споры. А Горенштейн умудрился все это как-то объединить. И поставил в этой пьесе такое количество важных вопросов, что у меня складывается ощущение, будто она написана сегодня.
Чему учит литература Горенштейна?
Мне кажется, что человек, читающий Горенштейна, становится чище. Я боюсь слова «лучше»... Мы живем в слишком материальном и денежном мире, но есть другие ценности. Не зря критики говорят, что литература Горенштейна имеет религиозную составляющую. Вообще он в высоком смысле исторический писатель. И слава богу, что все его сценарии опубликованы. Он очень здорово представлял себе, что было раньше, что было при его жизни и, наверное, что происходит сейчас. Я отвечу так: Горенштейна нужно читать для собственного самосовершенствования.
Смотрите записи первого и второго дня конференции на нашем YouTube-канале.
