Каждый вечер, вот уже на протяжении пяти дней, в усадьбе Абрамцево совершалось преступление.
В оранжерее мецената Саввы Мамонтова с персиковых деревьев, специально закупленных и привезенных из имений Артемово и Жилкино, пропадали плоды.
Савва просил меня и нашего друга Валентина Серова помочь поймать воришку. И теперь мы находимся в Абрамцево, затаившись под кустами смородины в ожидании преступника.
Солнце почти село, когда слышится тихий хруст и мы видим под живой изгородью маленькую ладошку, раздвигающую кусты. И тут же показывается девочка лет одиннадцати. Она пробирается сквозь узкий лаз, воровато оглядывается и подходит к ближайшему дереву. Как только она протянула руку и сорвала первый персик, раздается возмущенный крик:
— Вера! Как тебе не совестно!
Это Савва Иванович выскакивает из убежища и хватает дочь за руки. Девочка виновато прячет глаза и всхлипывает. Отец решительно берет её под руки и ведет в дом. Мы с Валентином медленно следуем за ними, не зная, как лучше поступить — оставить их или стать свидетелями семейного разбирательства. Но Савва зовет нас.
Он сажает дочь на стул и строго смотрит на нее, ожидая объяснений.
Верочка молчит. Она сложила руки перед собой на стол, впиваясь пальцами в персик, покусывает губы и бросает на нас виноватые взгляды.
Внезапно Серов восклицает:
— Это великолепно! Я должен это нарисовать! Верочка, дорогая, не двигайтесь! — И бежит за своими принадлежностями (он художник).
Мы с Мамонтовым привыкли к таким порывам, у Серова часто начинают блестеть глаза и вид становится слегка безумным, когда он находит какой-то невероятный, с точки зрения художника, объект. А девочка и правда выглядит очень живописно — растрепанные черные волосы обрамляют серьезное лицо, длинные тонкие брови почти сходятся на переносице, яркий румянец играет на щеках, а кожа ее подобна персику, что она держит в ладошках. К тому же вид у нее такой виноватый и вызывающий одновременно, что становятся понятны чувства художника, решившего запечатлеть такой момент.
—Верочка, но зачем? Зачем ты воруешь персики в нашем же саду? — восклицает расстроенный отец.
— Понимаешь, папа, я не хочу стать воровкой. А Лизонька говорит, что поесть краденых фруктов в детстве должен каждый. Вот я и подумала, что в нашем саду это не совсем и воровство, но в то же время я их вроде украла.
Савва Иванович так громко хохочет, что кажется, будто гремит гром.
Вернувшийся Серов уже раскладывает мольберт и краски, а Савва Иванович говорит:
— В наказание, Вера, ты будешь сидеть с персиками, пока Валентин Александрович не закончит твой портрет. И запомни, воровать даже в собственном доме, нехорошо.
Девочка смотрит на нас таким тоскливым взглядом, что Савва вновь разражается громовым хохотом.
— Ну уж, дорогая, за проступки надо расплачиваться. Не дуйся, лучше присядь удобнее, сдается мне, что работа будет долгой.
Серов же в нетерпении водит карандашом по холсту, щеки его горят румянцем, руки так и летают, штрихами вырисовывая центральную фигуру, пока мало похожую на Веру, и много других линий, совершенно нам непонятных. Мы с Саввой Мамонтовым встаем за спиной, дабы не отвлекать художника, и уже верим — это будет необыкновенная картина. Возможно, она станет известной всему миру.