Первого января город в его движительной части исчезает.
Редкая машина доползет до одиноко мигающего светофора, и если погода хорошая, бездымная и уже от того солнечная, проступают дома, улицы, всякая городская утварь и сам жилищный горизонт еще вчера скрытый за новогодней суетой и праздничными огнями.
Челябинск пока не проснулся, но козырнув безумными гранями вентилируемых новоделов выступил крепким кирпично-панельным строем навстречу новому времени и слепящей синеве свежемороженного неба.
Почему это место отодвинуто от милых сердцу пасторалей и добрых рождественских историй со счастливым концом.
Стесняясь повседневного счастья Челябинск, прячась за фабричной задымленностью и бестелесной холодностью неотступной уральской зимы заранее открещивается от него. В противном случае будет не по-пацански и тебя могут понять неправильно, поскольку акт существования правильного пацана взятый сам по себе не признает никаких связей, никакой множественности, и не касается никого, кроме него самого.
Ну правда, город пацанистый, скрытный - не выставляет напоказ рюшечки и завитушки. Не по чину.
Тайно течет под городом река Игуменка. В конце шестидесятых в районе улицы Володарского еще что-то журчало, лежали мостки, а сейчас никакая Зыкина не споет "течет река Игуменка, а мне семнадцать лет". Просто не увидит свои семнадцать в коллекторной темноте. Стыдливо ждет троллейбуса могучий Сказ об Урале. Прежде встречал приезжих, а теперь днем с огнем.
Нет, когда целенаправленно, увидишь. Но если в сумерки попал на привокзальную, считай, мимо пролетел.
Фонтан на Кировке можно не заметить. Будто его спецом вбок столкнули. Верблюд перед драм-театром. Пока не налезешь передом, останется вне зрячей доступности. Захочешь, не сыщешь железного Вернера, что близ арбитражного суда привстал шварценегером.
Прячутся достопримечательности.
Когда я родился город был рядом, буквально за стеной. И это обстоятельство в корне поменяло дело.
Если отказаться от глупого норматива времени в его поясно-часовом смысле, кроме Челябинска городов в общем-то и нет. Ибо каждый город, который именует себя Парижем, Римом или Карфагеном, для меня лично представляет собой Челябинск в его неизведанной части.
И эту неизведанность осложняет упорное нежелание местного населения говорить на нормальном, современном челябинском языке, которое, сходит на нет только после третьей рюмки правильного самогона.
Правда и то, что город выступает как целое очень редко. Ровно тогда, когда нахожусь извне.
Детство проходило во дворах, которые в обиходе назывались именами расположенных там учреждений - "Ритм", "Комиссионка", "Аэрофлот", "Соки-Воды", "Кассы", "Отдых", "Волшебница". На пятачках возле кинотеатра имени Пушкина и Гастронома, на студии телевидения, где работала мама или "пожарке", где трудился отец. А еще в школе, во дворце пионеров, атлетическом клубе "Юниор", на карьерах и озерах, горках и катках, школьных вечерах и танцах.
Внутреннее пространство двора делилось между теннисным столом, верстаком, песочницей, турником, бомбоубежищами, беседками, детскими садиками, футбольным полем, деревянной горкой, фонтаном с купидонами, пенсионерской клумбой, гаражами и кустами акации.
Сима, Мамочка, Царя, Калуга, Поп, Гуселя, Подкорыт, Гуря, Банан, Пантелей, Мотор, Сиза, Горыныч, Страшила, Лель, Лупарь, Ожег, Олеся, Боцман, Скляр, Крутя, Буторка, Хабиб, Пятак, Харитон, Чурс, Сидор, Рыба, Драпа, Киса. Это наши пацаны из 70-х. Те, кто гуляли от пуза, сидели на трубах, рвали ранетки, палили из трубочек, творили самопалы, катались без рук, ездили зайцем, пили яблочное, играли в чику, стреляли деньги и сигареты, ходили на танцы, курили южноуральские, торговали жвачкой, дрались, врали о подвигах, дерзили учителям, бросали школу, читали книжки, терзали гитары, перекатывали битлов, робели перед девочками, состояли на учете, прогуливали уроки. Учились в шарагах, технарях, институтах, служили в армии, отбывали по малолетке.
Теперь мы проживаем разные жизни. Кто-то спился, кого-то убили, царствие им небесное, некоторые прорвались в "хорошо". Спорт, институт, женитьба, квартира, работа. Чем старше, тем чаще вспоминаю. Их. Нас. Залитый теплым, бархатным светом семидесятых тополиный двор, великие битвы, походы за приключениями, гитару.
Фонтан-аист. Меня не было, а он был. Это двор бабы Поли. Комиссионка. Угол Ленина и Свободы. Жив курилка.
Слава богу, в детстве никто не поминал аиста, как причину появления на свет. Сразу объяснили, из мамы. Из мамы, так из мамы. Она большая, я маленький. Значит, помещался. Годится. Потом, уже из радио, полилось - аист на крыше, аист на крыше...
Вообще, Челябинск и фонтан две вещи несовместные. Нет, фонтаны есть. На площади, на реке, на Кировке, но ощущения странные. Как-будто на гастролях. Поработают чуть-чуть летом, на день города отсалютуют, и до лучших времен.
Ритм. Там было настоящее. Кодекс. Дружба. Упрямство. Терпение. Отвага. Хочешь, чтобы признали, докажи. Если их больше, спина к спине, но держись. За своих без раздумий. Сначала впрягись, потом разбирайся. Хорошим девочкам - почет и уважение. Помню, по детству подхихикнул над Тусей, когда родители тащили ее на музыку. Сразу от Подкорыта внушение прилетело - хорошая девочка, правильная, не козли!
Бабкина клумба. Пенсионерки своими руками делали. Две скамейки по бокам. Ежевечерние посиделки.Нина Юрьевна в берете, с собачкой на бельевой веревке и вечной папиросой во рту. Красавица двадцатых. Иван Гаврилович, фронтовик. Носил очки на минус тридцать и карамельки в кармане. Чтобы мелочь вроде нас угощать.
Местные "хулиганы" клумбу за версту огибали. Против бабок ты бессилен. И мимо не проскочишь. Расспросят, допросят, отчитают. А ты кланяешься и благодаришь, благодаришь и кланяешься.
Давай по-бырому, Грязнуха за пятак титьки показывает!
Выйдешь?
Пошли короче, Пантелей с Рыжим машутся!
В пушкине анатомию любви кажут, погнали!
Слыхал, Симу повязали!
Гуселя валторну спиз...л, весь двор на ушах!
Махнем фантастика на хей джуд?
Айда в чику!
Займи рублевич, или пошли с нами.
Бесконечно. Из Аэрофлота в Ритм, оттуда в Соки-Воды, потом через Волшебницу в Кассы, вечером - Огород и только ночью расстаться у Пушкина. Везде свои, везде дела. Летом не хотелось уезжать.
Сплыло, ушло, уехало, рассосалось, разбрелось, размокло. Дружба перекочевала в приятельство, потом подтаяла до знакомства, и наконец остановилась на вежливом "привет, как дела". Повзрослели.
Улица Спартака. По детству не мог объяснить, почему машины из зарубежного кино такие многочисленные, разноцветные, интересные, а наши...
Волга, Победа, Москвич, ЗИЛ. Потом Жигуль. Еще черный мотоциклет Урал. Реже, телега с конем. Бутылковоз. В семидесятых их было мало. Очень иногда. Но родители все равно боялись.
Осторожней через улицу!
Из двора ни ногой, машин полно!
На стенах висели плакаты, где послевоенного вида подростки, не обращая внимания на приближающийся грузовик, играют в футбол прямо на дороге. Или неправильно переходят трамвай. "Трамвай спереди, троллейбус сзади". Железное правило обхода.
В конце концов, удалось разрешиться. Они так же смотрят на наши машины, как мы на их. Им тоже свои кажутся неинтересными, скучными, надоевшими, а наши, напротив, красивыми, необычными и волнующими. Привычка. К чему привык, не вдохновляет.
Улица Спартака - это Проспект. Главный. Челябинский. Застава Ильича. Все важное там. Вдоль. По краям. Артерия. Гостевой маршрут. Бродвей. Так и говорили - с брода. По этой улице ноги вели к бабе Поле. В школу, институт, на работу. Иногда в кафе, реже в ресторан. Демонстрации, пробеги, эстафеты, парады. Знакомства.
Так шумно, ворчали соседские бабушки, столько машин...
Сколько, родные мои. По сегодняшним меркам нуль, отрицательная величина. К сожалению, не услышат. Ни Нина Юрьевна, ни Иван Гаврилович, ни Генеральша, царствие им небесное.
Их клумбы нет. Стерли. Теперь там пара авто. Ибо удобно. И детских садиков нет. Ушла горка, футбольное поле - под рабицу, сирень вырубили, тополя обкорнали. Исчез вечный верстак. Вместе с ним, теннисные столы, бельевые столбы, турники и лесенки. Чудо-фонтан с пухлыми младенцами, рыбами и лягушками приказал долго жить.
Поза-позавчерашний мэр активно внедрял фонтаны. В девяностых, но повсеместно. Как без них. И это очень было правильно, ибо в Челябинске зимой особенно жарко. Прям, печет. Ашхабад. Но раз в пять лет. Неделю. Две максимум. Остальное зима. С вариациями. Если до мая снег сошел, повезло. Не факт, что июнь проскочит.
Понатыкали авангарда. И двор одарили. Парочкой. Ни струйки, ни капли. Никогда. Но камни лежат крепко. Фонтанные глыбы. Памятник воде. Здесь были Кися и Ося.
Вот гаражи разрослись. Они главные. Наравне с тысячей припаркованных машин. Тех самых, из детской мечты. Из кина. Получите и распишитесь