Начало
Около стола вовсю уже хлопотала Ефимовна, расставляя чашки, насыпая сахар в плошку и вынимая конфеты из кулька. У нее были густые длинные волосы, которые она мыла щелоком, расчесывала деревянным гребнем, заплетала в косы и укладывала вокруг головы. И прятала всю эту красоту под платком, потому что считала, что с открытой головой ходить неприлично.
- Проходи , Никитична, садись к столу, - Ефимовна придвинула к ней чашку со свежезаваренным ароматным чаем, - Мимо шла иль специально зашла проведать меня?
- Из магазина иду, слышу дрова у тебя кто то колет. Так и подумала, что Сашка приехал. Опять что ли от Людки сбежал?
- Ну да, сама не ожидала. Смотрю в окошко — идет, поникший весь, говорит мне: «Можно я , бабуля, хоть пару деньков у тебя отдохну, сил больше нет моих?»,- на работе отпросился и вот приехал.
Обе женщины ненадолго замолчали, думая о Сашке. За Людкой Морозовой, дочкой зоотехника, он еще до армии бегал, но она не обращала на него внимания. Как же, такая цаца была. С простыми деревенскими ребятами даже не общалась, только с дочками председателя и главбуха , сыновьями агронома и секретаря парткома. Они даже на танцах всегда держались особняком. Только те после школы уехали в область учиться, а Людка ленивая была, в колхозе осталась, папа устроил ее на работу в правление секретарем, там она щеголяла в коротких юбках и капроновых колготках. А когда Сашка вернулся из армии, ее как подменили, начала за ним бегать, в глаза заглядывать. Так и женила на себе и уговорила в город уехать. В деревне поговаривали, что она аборт от кого то из правленских сделала, вот ее и постарались сплавить подальше, чтобы языком не трепала, а тут как раз Сашка «подоспел». Три года уж прошло, как свадьбу сыграли.
В городе Сашка устроился на автопредприятие, шофером. А Людка как то умудрилась на железнодорожном вокзале буфетчицей оформиться, помог ,наверно, кто-то, должность то «блатная», всегда при продуктах и деньгах, если умеючи. А уж изворотливой Людка была от рождения, своего никогда не упустит.
Поначалу то осторожничала, помаленьку пассажиров обманывала, то пива не дольет, то бутерброд с докторской колбасой продаст, а деньги возьмет, как с сервелатом. А потом, почувствовав свою безнаказанность и вовсе
размахнулась. И обсчитывала, и сдачу забывала отдать, и напитки разбавляла. А пассажиру скандалить некогда, так и на поезд можно опоздать. К тому же, Людка одевалась вызывающе, всегда кофточки в обтяжку носила с глубоким декольте. Где уж там пассажиру сдачу свою считать, он на бюст Людкин пялился.
Квартиру, которую Сашка получил на своем предприятии, она обставила по модному. Все у них было: стенка польская, тахта, ковер на стене, палас на полу, телевизор цветной, холодильник двухкамерный, подписные издания книг, правда Людка их не читала, стояли в стенке для красоты, а уж хрусталя , со счету собъешься. Одного только у них не было — детей. Никак не удавалось Людке забеременеть, а Саша очень хотел детей. Куда они только не обращались — врачи всюду разводили руками, по анализам было все нормально.
А последнее время Людмила с работы начала приходить с запахом коньяка и Сашку обвиняла в том, что он ни к чему не стремится, не хочет «деньгу зашибать, а ведь мог бы калымить на своей машине». Упрекала его в том, что «как деревенским был, таким остался — стыдно пройти рядом по улице». Саша видел в своей жене уже не ту красивую девчонку, по которой вздыхал до армии, сейчас она стала грубой, вульгарной и какой то чужой. Поэтому он все чаще и чаще наведывался в родной деревенский дом, к бабушке, только чтобы не слышать вечных упреков супруги.
В комнату вошел Сашка и обе старушки вздрогнули от неожиданности, когда он ударил кружкой об край ведра, чтобы зачерпнуть в нее воды.
- Ой, Саш, испужал. Садись ка чайку испей, пока горячий, - засуетилась Ефимовна, придвигая к столу табуретку.
- Ладно, пойду я к себе, спасибо за добрый прием, - поднялась со стула Нюра, - Надо в гости собираться. Слыхали небось, что Андрея, жениха Маринкиного, завтра в армию забирают? Вот, пригласил нас на проводы.
- Андрюшку, в армию? Надо же, как время то летит,совсем малец еще был, - удивленно воскликнул Сашка, - Баба Нюра, я к тебе чуть позже загляну, дров нарубить. Передохну немного и приду.
- Спасибо тебе, внучик, дай Бог тебе здоровья, за доброту твою, - Нюра перекрестилась и вышла на крыльцо, в сопровождении своей старой подружки, которая проводила ее до крыльца, вернулась обратно и стала готовить обед
для любимого внука, которого очень любила и жалела за его неудавшуюся семейную жизнь.
Вернувшись домой и накормив, как и обещала, Пирата, баба Нюра решила принарядиться к сегодняшнему вечеру. Она сняла салфетку с сундука и открыла его, сразу ощутив запах полыни, веник из которой, она помещала между шалями, чтобы сохранить их от моли. В сундуке так же хранились отрезы тканей, новые наволочки и полотенца, нарядные платки. Еще в сундуке хранилось платье- крепдешиновое, розового цвета, с длинными пышными
рукавами, с маленькими пуговичками и складками от пояса.
Развернув платье, Нюра долго смотрела на него , гладила своей морщинистой рукой и вспоминала дочку Танюшку, ведь это было ее свадебное платье, которое она бережно хранила. Какая же дочка была счастливая на своей свадьбе с Сергеем и казалось что так будет продолжаться вечно. А как они радовались рождению Маринки , мечтали родить еще и сына. Но, к сожалению, не суждено было сбыться их мечтам. Возвращаясь с покоса на дальнем поле, Танюшка попала под проливной дождь. Сначала и не обратила внимание на небольшую температуру и кашель, который каждый день усиливался, а температура поднималась вверх. Местный фельдшер, прослушав ее легкие, рекомендовал обратиться в больницу, но началась самая страда, нужно было убирать урожай, ухаживать за скотиной, делать заготовки на зиму. Танюшка отмахнулась от совета доктора — так пройдет. Не прошло, а становилось все хуже и хуже. Когда уже Таня начала задыхаться, решено было вести ее в областную больницу, председатель выделил повозку с лошадью. Там сразу поставили диагноз — запущенное двухстороннее воспаление легких, начали давать лекарства, колоть пенициллин. Один Бог ведает, сколько Нюра простояла на коленях перед иконами, молясь о выздоровлении дочери. Но, видимо, она ему была нужнее, через три дня доченька умерла.
Все остальное Нюра помнила очень смутно, горло ее охрипло от крика и рыданий по ушедшей кровинушке. Очнулась только тогда, когда ее ногу обхватила маленькая Маринка, которая не понимала, что происходит и только видя, что все вокруг плачут, тоже плакала навзрыд. В тот момент Нюра поняла, что ей нужно взять себя в руки, ведь ей есть сейчас для кого жить, для маленькой внучки, которая осталась без любимой мамочки.
Больше никогда Нюра не позволяла себе плакать при Марине, лишь ночью, в полумраке от горевшей лампадки, глядя на суровый лик Христа, она задавала ему один единственный вопрос : «За что?», и не получив ответа, тихо плакала, чтобы не разбудить внучку, которая теперь спала всегда вместе с ней.
Сейчас у Нюры уже не было слез, осталась лишь светлая грусть и теплые воспоминания о единственной доченьке и благодарность к ней, что она успела оставить после себя надежду и отраду, ее внученьку Маринушку.
Откинув от себя воспоминания, Нюра достала из сундука цветастую кофту, она всегда надевала ее на Пасху и считала самой нарядной. От кофты немного пахло нафталином, поэтому женщина повесила ее на веревку во дворе, немного проветрить. А юбка у нее была одна, в ней она ходила и в магазин, и в церковь, и в гости, так что выбирать особо не приходилось. На голову решила повязать красный платок с большими цветами, который ей подарил зять, когда еще приезжал свататься.