Алексей подходил к Ирме по нескольку раз в день.
Смотрел, как Евдокия Макаровна делает перевязки. А когда она занемогла, вся забота о раненых легла на его плечи.
Дело спорилось. Алексей оказался выносливым, терпеливым, бесстрашным.
Брат Евдокии Макаровны вскоре записался в армию, попрощался с сестрой и был таков.
"Быстрая речка" 78 / 77 / 1
Не прошло и две недели, как она получила сведения о том, что тот пропал без вести.
— Всю жизнь с ним, — плакала Дуся.
И не было утешения её боли.
Чтобы как-то себя подбодрить, Евдокия Макаровна дала слово Алексею, что перестанет плакать, когда девушка придёт в себя.
Алексей сидел рядом с Ирмой, когда та открыла глаза.
Она смотрела на него пустым взглядом.
Ресницы опускались и поднимались медленно.
Алексей озирался по сторонам, всё боялся, что сейчас Ирма произнесёт его имя.
Но Ирма молчала.
Ещё несколько дней открывание и закрывание глаз было каким-то неосознанным.
Евдокия Макаровна обещание сдержала.
Перестала лить слёзы о пропавшем брате.
Она всё говорила Алексею:
— Вы мне как дети. Прикипела к вам всей душой. А как теперь на волю отпустить? Разлетитесь по земле, а я тут…
Алексей уговаривал Дусю поехать вместе с ним в родное его село.
Но та отказывалась. Разводила руки, показывая, что столько людей останутся без её помощи.
Алексей последнее время задумывался о возвращении домой.
Молился о здоровье Ирмы и ждал, когда она наконец-то поправится.
Однажды Дуся не вернулась из города, передав Алексею записку, что вернётся завтра.
Он остался присматривать за больными один.
Раненых становилось всё меньше. Новых уже не привозили.
Весь день можно было сидеть и думать о том, что делать дальше.
— У-у-у-у-у, — услышал Алексей монотонное подвывание.
Сначала он думал, что показалось.
Был поздний вечер. Раненые спали, Алексей обычно ложился после полуночи.
— У-у-у-у-у…
Он стал обходить палату.
Подошёл к Ирме, ближе к её лицу поднёс фонарь. Она лежала с открытыми глазами и выла.
Алексей поставил фонарь на тумбочку, взял девушку за руку.
Она вдруг замолчала. Уставилась на него. Второй рукой провела перед своими глазами, словно желая стереть изображение.
— Девочка моя, — прошептал Алексей и коснулся губами её лба.
Ирма слегка оттолкнула его. При попытке встать громко завыла.
— Лежи, — прошептал Алексей. — Рано тебе ещё.
— Алёша… — голос Ирмы был тоненьким, совершенно непохожим на её прежний. — Алёша…
Она вдруг стала кашлять. Алексей испугался.
Лицо Ирмы покраснело, налилось. Губы распухли.
— Не могу дышать, — пыталась сказать она.
Алексей метнулся к окну, открыл его настежь. Раненые стали просыпаться.
Ирма задыхалась.
И вдруг Алексей крикнул громко в темноту:
— Господи, помоги ей! Господи!
Только к утру Ирме стало легче.
В госпитале не было уже тяжёлых больных, поэтому доктор приходил на обход лишь утром.
Осматривал он Ирму долго. Потом сказал как-то неуверенно:
— Больше такого не будет. Ходить надобно ей. Иначе так и пролежит всю жизнь.
Утренняя суета, завтрак, выписка некоторых больных — всё это легло на плечи Алексея.
Евдокии Макаровны всё не было рядом. К обеду прислали высокую худощавую женщину.
Она грубо обратилась к Алексею:
— Имя есть?
Тот удивлённо посмотрел на неё.
Не ответив, подошёл к зеркалу, посмотрел на себя. Всё не мог понять, такую формулировку вопроса.
— Отвечай! — прикрикнула на него женщина.
Он повернулся.
Гордо произнёс:
— Имя есть! Алексей!
Женщина кивнула головой и вышла из палаты.
Ирма спала после бессонной ночи. Лишь изредка вздрагивала и подвывала как прошлой ночью:
— У-у-у-у-у…
Вскоре Алексей узнал, что Евдокия Макаровна добилась наконец-то принятия в Красный Крест и отбыла в тот же день с санитарным поездом.
Горькая обида поселилась в сердце Алексея. Дуся потом прислала письмо в несколько строк: «Прости… Не смогла сказать раньше. Расставаться так сложнее. Будь счастлив. Береги нашу с тобой девочку. Даст Бог, увидимся. Е.М»
Назначенная вместо Дуси женщина была груба.
Пациенты прозвали её Рысью.
Рысь запрещала смеяться, вставать с коек в обеденный сон, запрещала добавку к завтраку.
Всё возмущалась, что Алексей лишний в госпитале, а девчонку требовала перевести в женское отделение.
Но в день перевода Рысь неожиданно задержали прямо на работе. Она была уличена в распространении антиправительственных листовок.
Ирма говорить не могла. После даже одного слова начинался сильный приступ кашля.
А Алексею ох как хотелось узнать, что произошло.
Кашель стал пропадать только через месяц.
Ирма говорила тихо, почти шёпотом. Всё боялась, что опять начнёт задыхаться.
Она рассказала Алексею обо всём, что произошло с момента её свадьбы.
Алексей не верил словам Ирмы.
Он даже не мог себе представить всё, что она поведала. Не мог понять, как так вышло, что несколько лет жизни он просуществовал в таком забытье.
— Если не веришь, сходи к Клуше.
Когда Ирма рассказала о художнике, Алексей был в шоке.
— Так мы с тобой грешны оба, — сказал он Ирме, когда немного оправился от услышанного. — По одному человеку на нашей совести. Ох, Ирма! Наврала ты мне…
Ирма обиженно отворачивалась.
— Ну вот встану я на ноги, тогда и поверишь.
Госпиталь расформировали в декабре 1918 года за ненадобностью.
В город пришла Красная Армия, установила свои порядки.
Когда Ирма, медленно передвигаясь и держа за руку Алексея вышла на улицу, то вдруг воскликнула.
— Вот же он! Матвей, Матвей! Ж-и-и-и-в…
Но оглянувшийся мужчина Матвеем не был.
***
Следователь Мироторский захаживал теперь часто.
Вроде бы как и дело о смерти художника закрыли. А он всё выискивал что-то, опрашивал. Он же занялся делом о пропаже ребёнка.
Как-то обмолвился, что если встретит на улице девушку, которая была нарисована на последней картине художника, то обязательно её узнает.
Он так часто говорил об этом, что Клавдия попросила его показать фотографии.
Розе было страшно. Она отговаривала Клушу. Просила не начинать сначала. Говорила, что здоровье Клавдии будет подорвано.
Но Клуша была непреклонна.
Тогда Роза решила подговорить Глеба Иосифовича, чтобы тот не приносил материалы дела.
Мироторский заинтересовался Розиным страхом.
Угрожая ей тем, что обвинит в убийстве, узнал-таки, что за девушка на фотографии.
Глаза Глеба Иосифовича горели.
Обещание, данное Розе, он не сдержал.
Клавдия без труда узнала на фото Ирму.
Когда обезумевшая Клуша набросилась на Розу с кулаками, Мироторский от радости потирал ладони и даже прикрикивал:
— Давай, давай, бей её!
Алёша от страха спрятался за отцовский сундук.
Роза с трудом вырвалась и убежала на улицу. Мироторский бросился её догонять.
Но не догнал.
— Я найду тебя, Роза! — кричал он ей вслед.
Роза бежала, дыхания уже не хватало. Но она боялась остановиться.
Когда уже совсем не было сил, упала прямо на дорогу.
С трудом оглянулась, погони не было.