Как отличаются оргии в Москве и Минске! Все в них разное – и музыка, и движения, и темп. Одинаковое только то, что и в том, и в другом случае музыку написал Арам Хачатурян – для балета «Спартак». Но постановщики разные – Юрий Григорович для Большого театра в Москве и Валентин Елизарьев для Большого в Минске. И тот, и другой балет на премьере (в 1968 и 1980 годах) вызвали восторг и ажиотаж, и тот, и другой прошли испытание временем. Я перестала считать, сколько раз видела минский «Спартак» раза примерно после пятнадцатого, но мечтала увидеть «Спартак» Григоровича. И чтобы обязательно в театре. Потому что телевидение не создано для балета. Хотя иногда другой возможности нет. Григоровичский «Спартак» я тем более хотела увидеть, потому что Валентин Елизарьев, когда я работала над книгой о нем, рассказывал, какое ошеломляющее впечатление произвел этот спектакль на него, первокурсника балетмейстерского отделения Ленинградской консерватории.
Но когда Валентин Елизарьев ставил своего «Спартака», он ушел от версии Григоровича настолько далеко, насколько возможно. Когда после Минска смотришь этот балет в Москве, не перестаешь удивляться этой разнице: здесь и музыка разная (уговорить Арама Хачатуряна сделать новую редакцию специально для Минска было не самой простой задачей, рассказывал Валентин Николаевич), и персонажи. В минском спектакле нет куртизанки Эгины, которой в спектакле московском отдано немало времени. У Григоровича потрясающие по силе – и постановки, и исполнения – массовые сцены, прекрасные сольные вариации главных героев, но какие у Елизарьева адажио! Памятуя нашу белорусскую классику, без которой ни один концерт не обходится – адажио Спартака и Фригии из второго акта, слышишь эту музыку у Григоровича и удивляешься: как? Почему? Почему на эту музыку танцуют совсем другое? Разве не очевидно, что эта музыка – про любовь, а не про сражение? А когда видишь оргии, с которых я начала свой рассказ, в Москве – а они здесь медленные, тягучие, без страсти – удивляешься, с одной стороны, советской целомудренности (все-таки балет поставлен в 1968 году), а с другой, елизарьевской смелости. Я была школьницей, когда услышала об этом балете впервые: приехала мамина подруга из Минска (мы жили в Гомеле) и на кухне, шепотом, рассказывала, что сейчас в оперном театре «Идет такое!». Весь Минск ходил смотреть «Пир у Красса».
И еще одно разительное отличие минского и московского «Спартаков» – в сценографии. Когда посмотрел оба, ясно видишь разницу между очень хорошим художником – Симоном Вирсаладзе в московской постановке и гениальным – Евгением Лысиком в минской. Вирсаладзе иллюстрирует, а Лысик придает спектаклю символизм, увеличивая масштаб спектакля до вселенского, как любит Елизарьев.
В Москве я посмотрела два спектакля Юрия Григоровича – «Спартак» и «Иван Грозный»: они шли несколько вечеров подряд в Большом. Не удивительно: с 3 по 11 июня там проходил самый престижный в мире Международный конкурс артистов балета, его посвятили 95-летию великого – теперь уже можно это сказать – Григоровича.
Я побывала и на «Спартаке», и на «Иване», и оба раза мне повезло с составами. Каждый балетоман (а мой балетоманский стаж – жизнь) знает: от исполнителя зависят акценты спектакля, от его харизмы (а не у каждого артиста она есть) зависит, что вы увидите: борьбу, любовь, сластолюбие или волю к власти. На мой (субъективный, конечно) взгляд, лучшим Спартаком белорусской сцены был Владимир Комков. В Москве многие не могут забыть первого Спартака – Владимира Васильева. В антракте я подслушала разговор двух балетоманов со стажем: «Спартаков было много, Васильев хорош, но и другие были хороши. А вот другого такого Красса как Марис Лиепа, не было». В «моем» спектакле Крассом был Артемий Беляков, Спартаком – Игорь Цвирко, Фригией – Евгения Образцова, а Эгиной – Юлия Степанова. Цвирко и Образцова были великолепны, и я размечталась: как хотела бы увидеть их в главных партиях в постановке Валентина Елизарьева!
Не все мечты сбываются, но в этот мой балетно-конкурсный приезд в Москву сбылась еще одна: я увидела «Ивана Грозного». Первый раз я смотрела его, когда мне было 12 лет, и, забыв балетные подробности, помню, что испытала эмоциональное потрясение. Спустя несколько десятилетий я испытала его снова. Очень повезло с составом: Иван Грозный – Иван Васильев, Анастасия – Анна Никулина, князь Курбский – Денис Родькин. Иван Васильев белорусам не чужой: минское хореографическое училище окончил, а в 2005 году на балетном конкурсе в Москве завоевал золотую медаль, представляя Беларусь. И сила его перевоплощения в другого Ивана – Грозного – была так велика, что дух захватывало не только от головокружительных прыжков, которыми Иван так знаменит, но и от царя этого – грозного, влюбленного, страдающего и карающего. Мне кажется, я как вздохнула перед началом спектакля, так выдохнула только когда занавес закрылся. Я даже в антракте не встала с места – не хотела расплескать настроение. Валентин Елизарьев, кстати, говорил мне, что спектакль продолжается и в антракте. И теперь я точно знаю, что он имел в виду.