Для того, чтобы создавать, необходима дисциплина. Она привносит порядок в нашу деятельность и позволяет не упускать из виду важного, не растрачивать своих сил и времени впустую. Если наше движение лишено последовательности, мы постоянно сходим с пути, чтобы рассмотреть растущие вдоль обочины кусты, меняем своё направление, подолгу сидим у дороги и ходим кругами. Творческая энергия улетучивается и рассеивается в пространстве – и мы не в состоянии ничего построить ни в себе самих, ни в мире вокруг.
Дисциплина есть каркас и скелет, без которого человек растекается по жизни, подобно жирной кляксе. И когда у него нет внутреннего источника дисциплины, ему требуется по крайней мере внешний. Одной из таких внешних опор являются праздники. Они дробят и размечают человеческую жизнь, наделяют её разнообразием, ритмом и структурой. Благодаря праздникам в назначенные дни ума и сердца миллионов обращаются к определённым событиям, ценностям, темам и предметам. Люди получают возможность оторваться от своих привычных дел, выйти из повседневных ролей и отдохнуть в кругу таких же, как они сами. Общество упорядочивается, объединяется и становится более однородным.
Словом, праздники весьма полезны для тех, кто управляет людьми, потому в каждой человеческой культуре есть подобие праздничного календаря. Нередко они идут во благо и самим управляемым, но имеется у них и тёмная сторона. Одной рукой даруя, другой они отбирают.
Ниспосланный нам свыше календарь приучает нас мыслить, чувствовать и поступать в соответствии с установленным для нас расписанием. Да, бывает хорошо почтить чью-то память, проявить уважение к деяниям людей прошлого, идеям и ценностям или же просто в едином порыве предаться отдыху и веселью. Но вот в интересах ли человека приучаться делать это по чужому щелчку, точно мы малые дети, дрессированные животные или подневольные лица?
И почему всё это необходимо выполнять именно так, а не иначе? Не только в назначенное время, но и в назначенной форме? Вместе с календарём массовых мероприятий мы всегда получаем и кое-что ещё. В довесок идёт определённая интерпретация вещей, определённый взгляд на события настоящего и прошлого, определённое видение будущего.
Внешняя опора, дарующая жизни структуру, начинает мешать естественному развитию. Мы упираемся в созданный для нас искусственный каркас, так что свобода действий и возможности ума начинают таять. Лишь с большим трудом нам затем удаётся разжать эти тугие прутья. Дрессировка массовыми мероприятиями может показаться безобидной, но любой, знакомый с этим процессом, знает, сколь обманчива эта видимость. Зверя учат по команде поднимать лапу, ходить по прямой линии или приносить палку, и всё это преподносится как забава. Но в этой забавной игре воспитывается покорность и узость восприятия, которые уже не безобидны.
Если мы подобны домашним питомцам или малым детям и не знаем, когда чистить зубы, делать уроки и идти на горшок, тогда система массовых мероприятий сослужит нам хорошую службу. Забирая ответственность, она всё упрощает. Мы знаем, когда и о чём думать, чем и как восхищаться, когда проливать слёзы и гневаться, а когда отдыхать и веселиться. Вместе со степенями свободы идёт на убыль число совершаемых проб и ошибок. Правильным становится выполнять инструкции, а ошибкой – всё остальное.
Государство, религия, традиция, компания или иная социальная группа выбирают за нас и день, и час, и форму поведения, а подчас даже форму одежды. Всё это как будто бы делается для нашего же удобства и из благих соображений. Подспудно же происходит и нечто другое. У человека начинают незримо и по капле вытягивать то, кем он является и мог бы некогда являться. В нём формируется ложная идентичность за счёт того, что он начинает отождествлять структуру собственной жизни с устанавливаемым официальным распорядком. Он сливается с ним воедино, и как инородное тело, официальный распорядок врастает в его ум, занимая то место, где могло бы вырасти нечто своё – нечто новое, свежее и живое.
Ещё более известна в философии и психологии вторая опасность массовых мероприятий. Когда мы оказываемся в группе тех, кого мы считаем своими, в нас просыпаются инстинкты стада и стаи. Наша индивидуальность как будто помещается в чан с кислотой. Личность становится жидкой, аморфной и смешивается со столь же разжижёнными личностями других. В толпе человек превращается в орган гигантского организма и становится управляем этим монструозным организмом, если только он не обрёл внутреннюю опору в своём уме. Люди теряют себя самих как точку отсчёта, утрачивают ясность разума и рассудка и не видят более своего интереса. Потому группа так легко поддаётся внушению.
В силу неумолимых законов нейробиологии в толпе людей начинает трясти эмоциональная лихорадка. Растёт возбуждаемость и чувствительность, поведение начинает следовать импульсам и капризам, они слепнут и глупеют. Слабнет способность к самоконтролю, критическому мышлению и взвешенной оценке ситуации.
Из-за слияния всех со всеми действия толпы приобретают характер анонимности. Утрачивается всякое ощущение, что кто-то несёт за происходящее полноценную ответственность. То, что человек не совершил бы один, он без колебаний совершает в составе группы, ведь бремя ответственности в ней разделяется на многих. Так в толпе воцаряется безнаказанность и вседозволенность.
Об этих переменах в сознании много писал Фрейд, который с прискорбием наблюдал за массовым умопомрачением во время Первой мировой войны. В книге «Психология масс и анализ человеческого „Я“» Фрейд подчёркивает:
«В толпе всякое чувство, всякое действие заразительно, и притом в такой степени, что индивид очень легко приносит в жертву свои личные интересы интересу коллективному».
В качестве довершающего штриха, в толпе и в ходе массовых мероприятий, которые эти толпы создают, просыпается слепое восхищение лидером и повиновение ему. Массовая воля, состоящая из разжиженных воль отдельных индивидов, подчиняется ещё одному лимбическому инстинкту. Он предписывает ей действовать и думать так, как указывает лидер, как указывает вожак стаи. Восприятие людей трансформируется, и лидер предстаёт окутанным божественным сиянием. Его положительные качества разрастаются, а отрицательные скукоживаются или вовсе выпадают из внимания.
Так и в группе, и в целом обществе возникает культ личности. Подобно всякому культу, он обрастает мифами и ритуалами. В вожаке инстинктивный образ «своих» дистиллируется и кристаллизуется. Вожак есть наиболее «свой» из всех. Это концентрат и выразитель воли «своих», воли той стаи, частью которой человек себя чувствует. Группа, имеющая вожака, подчиняет и разлагает личность с удвоенной силой в сравнении с группой, которая его лишена.
Отчётливое понимание массового сознания начало складываться лишь в XIX веке. Со стороны философии огромный вклад в это великое дело сделал Ницше. В психологии и социологии, с другой стороны, знаковым этапом стала книга Гюстава Лебона под названием «Психология масс». Главный закон этой дисциплины можно резюмировать так: в толпе человек склонен отождествлять себя с группой и приводить свои интересы, чувства и мысли в унисон с групповыми, утрачивая в процессе индивидуальную свободу и свои творческие возможности.
Массовые мероприятия не только бессознательно подталкивают нас отождествлять свою жизнь и личность с официальным распорядком, с волей лидера и с теми группами, в которых мы состоим. Они также образуют ложное единство нашей личности с традициями, идеями, историческими событиями и давно умершими людьми. Распространёнными проявлениями этого в обществе являются идейный фанатизм, культ предков и культ героического прошлого.
Человека приучают любоваться статуями, вспоминать достославные истории и торжественно возносить портреты. Он преисполняется гордостью и удовлетворённостью, потому что ощущает, что каким-то волшебным образом заимствует достижения прошлого. Он начинает верить, что причастен к ним и будто бы наследует драгоценные частички чужого героизма и славы в силу кровного родства или географии своего рождения.
Однако и наука, и простое наблюдение жизни показывают, что ни героизм, ни жизненные достижения не передаются по наследству. Они создаются лишь нашими собственными делами. Все эти люди из историй, с фотографий и статуй могут быть замечательны, а свершения их сиять подобно солнцу. Но в силу каких законов эта характеристика может быть распространена и на нас? Так ли замечательно греться в лучах чужой славы и проводить ложное отождествление себя с её носителями?
Это просто мошеннический трюк и попытка завладеть тем, что нам не принадлежит и принадлежать не может. Человек внутренне соединяется со своими кумирами и объектами восхищения, они становятся для него не просто своими, но частью его собственного существа. Его гордость за других есть его любование другими внутри себя, а вернее, его любование самим собой за чужой счёт.
Привычка к гордости за чужие поступки и к гордости за обстоятельства своего рождения, за свою национальную или иную принадлежность всегда играет с человеком злую шутку. Довольство собой на основе иллюзии, на основе ложной идентификации с тем, что не есть мы, подрывает нашу собственную решимость делать нечто стоящее. Мы сосредотачиваемся на поклонении и начинаем воспроизводить старое, вместо того чтобы создавать что-то свежее и уникальное здесь и сейчас. Нездоровая привязанность к объектам поклонения сковывает движения и мешает нам быть собой, совершать то, что могло бы породить подлинную гордость за самих себя, а не заимствованную гордость за других. Мы превращаемся в бесплодных служителей того, что было раньше, либо в блеклые копии этого прошлого.
Тщетны попытки шаблонно повторить нюансы чужого жизненного пути в иных и более не годящихся для того условиях. Реальность вокруг нас меняется в большом и в малом. Становясь заложниками святых образцов, подселяя их внутрь, мы идём наперекор динамичной сущности жизни. Она требует не только заимствования, но и свежего действия и свежего отклика в новых исторических обстоятельствах.
Если мы отказываем своим делам и идеям в энергии новизны, нам остаётся лишь упорно пытаться уложить мир в узкое ложе из старых шаблонов. Разумеется, он не может туда уместиться. И тогда мы, раздосадованные, прибегаем к насилию. Мы пытаемся разрушить и поменять те его части, что более не влезают в дорогой сердцу шаблон, и это порождает бессмысленные конфликты. Столь же много пустых противоречий возникает и внутри нашей головы, и все эти бои не приводят ни к чему, кроме нового витка невежества, ненависти и жажды.
Власть имущим, однако, всегда выгодно слияние массового сознания с определёнными идеями и воззрениями, с героизированными образами и фигурами прошлого. Тогда они осуществляют ловкую подмену. Объявляется, что верность этим святыням означает верность им как их защитникам. Они выступают от имени прошлого и его героев, от имени не терпящих пересмотра идей и ценностей и начинают требовать повиновения. Это очень удобно, потому что мёртвые не могут им возразить. Ослушаться их становится равноценным предательству того, что человеку так дорого и что он сделал частью своей личности.
Три ложные идентичности
Таким образом, общество использует древние социальные инстинкты бессознательного, чтобы мошеннически расширить круг тех, кто является для нас «своими». Мы срастаемся с теми явлениями жизни, на которые этот обманчивый ярлычок удаётся налепить, и они начинают задавать траекторию нашего движения.
Во-первых, мы отождествляем структуру собственной жизни с официальным распорядком. Это приучает чувствовать, думать и вести себя установленным образом в установленное для нас время. Во-вторых, мы отождествляем интересы, взгляды и действия группы и её лидеров со своими собственными. В-третьих, мы отождествляем себя с набором идей, традиций и фигур. Мы служим затвердевшим во времени образцам и сопротивляемся переменам и дальнейшему развитию, сопротивляемся творческой природе жизни. Это превращает нас в союзников смерти и присущей ей неподвижности, замуровывает в искусственно застывшей виртуальной реальности.
Целые части человеческой личности изымаются, а на их месте водворяются инородные тела. Но что тогда остаётся в нас подлинного? Мы оказываемся оболочкой, в которую плотно набили искусственный наполнитель. Он сухой, мёртвый и мешает чему бы то ни было живому прорасти, подчиняя нашу волю. Лимбическая система человека сдаётся в бессрочную аренду институтам как светской, так и религиозной власти. Они сбивают нас в группы и организуют шествия, устраивают мероприятия для торжества и поклонения. Применяется весь арсенал средств, чтобы разворошить древние инстинкты и сделать человека частью чего-то, присоединить к некоему целому, а затем начать от имени этого целого править.
Массовые мероприятия оказывают на мозг воздействие, сходное с воздействием дурманящих веществ. Как и в случае с последними, их приём может быть только умеренным и осознанным. В противном случае эти сборища сперва свивают прочный внешний каркас нашей жизни, а затем проникают внутрь в виде ложной идентичности.
Манипуляция так эффективна, потому что человеческий ум слишком поспешно и неосознанно выносит вердикты по поводу того, что есть для нас чужое, а что – наше собственное. Многое чужое и явно вредоносное он радостно объявляет нашим, а от многого родственного и полезного открещивается. Особенно часто такие выводы делаются на основании принадлежности других людей к большим социальным группам, будь то национальные, религиозные, политические или классовые.
Мы считаем, что нам достаточно знать о коллективной идентичности индивида, чтобы прийти к верному заключению касательно того, кем он является как человек и как следует себя вести по отношению к нему. Из этой наивной веры проистекают как великие исторические катастрофы, так и многочисленные личные драмы. Для их предотвращения необходимо взглянуть на лежащую в основе этого заблуждения логику, и только тогда станет возможным по-настоящему ответить на другой ключевой вопрос. Кто же действительно для нас свой, а кто – чужой? Существует ли более надёжный способ разобраться в этом, чем грубое суждение инстинкта?
По ту сторону несущественных различий
Являются ли зелёные рубашки тёплыми, а красные мягкими? Можно ли утверждать, что квадратные предметы – прочные и тяжёлые, а треугольные вещи стоят дорого? Действительно ли люди с карими глазами жестокие, светловолосые любят отдых на природе, а худые слишком разговорчивы? Конечно, ответом будет решительное «нет». Всё это похоже на бред сумасшедшего, поскольку здесь усматривается закономерность – причём необходимая – там, где она напрочь отсутствует.
На этом простом примере хорошо просматривается одна из главных причин, почему мудрые люди в большинстве своём решительно выступали против расизма, нацизма и любой иной невежественной ксенофобии. Они понимали, что информация о принадлежности людей к большим группам просто не обладает достаточной познавательной силой. На её основе нельзя заключить, кем является стоящий перед нами человек, чем он живёт и чего от него ждать. Точно так же из свойства квадратности нельзя вывести веса или прочности, а из цвета одежды мягкость или жёсткость её ткани.
Люди, считающие, что китайцы трусливы, болгары завистливы, бедные ленивы, а буддисты щедры – совершают интеллектуальный просчет. Такая привычка становится особенно опасной, когда на основании коллективной идентичности делается вывод о том, что те или иные группы людей являются плохими по определению. Это не просто ошибочно, но и губительно с практической точки зрения, так как умножает количество пустых раздоров в мире и напрямую ведёт к геноциду.
Конечно, с позиции социологии и статистики можно кое-что возразить. Может так случиться, что на конкретной точке исторических координат квадратные предметы будут тяжелее, чем предметы других форм. Следуя этой логике, в определённых условиях красные рубашки могут изготавливаться таким образом, что они особенно нежны и приятны на теле. Следовательно, и людям из определённых больших общностей некоторые свойства могут быть присущи в большей мере, чем другим людям, в том числе свойства, которые мы считаем дурными. И всё это, разумеется, верно.
Однако в реальной действительности такая статистическая информация имеет очень мало ценности и скорее сбивает с толку, нежели помогает разобраться. Когда мы заходим в магазин и видим красную рубашку, неужели будет разумно сразу заключить о её мягкости и понести пробивать чек? Да, у нас есть немного повышенный шанс попасть в яблочко, но не проще ли проверить это напрямую? Подойти к ней, рассмотреть, потрогать руками, примерить?
Аналогичным образом дело обстоит и с социальными стереотипами. Допустим, нам может быть достоверно известно, что болгары на 15% более честны и надёжны, чем все прочие народы. Но было бы нелепо на одном лишь этом основании делать выводы о конкретном человеке или конкретной их группе.
Не стоит совершать опасный логический прыжок и автоматически заключать от одного к другому. Намного точнее будет исследовать интересующее свойство по прямой траектории, а не за счёт его хрупкой связи с коллективной идентичностью. При оценке с помощью стереотипа (пусть даже и верного стереотипа) погрешность наших суждений может быть столь велика, что лучше бы мы вообще не обладали этой информацией. Свободные от стереотипов, мы проверяем честность сразу и напрямик. Обремененные ими, мы довольствуемся иллюзией знания и забываем про более совершенные методы его добычи.
Вторая проблема состоит в том, что взаимосвязь свойств личности и коллективной идентичности не является необходимой и устойчивой. Это просто корреляция, это совпадение и взаимодействие множества обстоятельств, которые сущностно с групповой принадлежностью не связаны. Квадратность не порождает прочность, а красный цвет не ведёт необходимым образом к мягкости ткани. Просто так может совпасть. С ходом времени, однако, эта взаимосвязь может оказаться легко разорвана. Люди же, выносящие суждения с помощью инстинктивных стереотипов, видят случайную и временную взаимосвязь как необходимую и постоянную. В их глазах принадлежность другого к группе оказывается решающим доводом, тем ключом, что отпирает все двери познания и обеспечивает либо их лояльность, либо отторжение.
Что такое патриотизм с научной точки зрения?
Сегодня нет большой потребности приводить развёрнутые доказательства ошибочной логики и губительности негативных предубеждений. Мир лучше, чем когда бы то ни было раньше, осознаёт цену расизма, нацизма, шовинизма и многих других таких же -измов. К сожалению, однако, логическая интуиция подводит нас, когда дело касается положительной предвзятости. Люди сознают, что ненавидеть и сторониться чужих, потому лишь, что они чужие, есть плохо. И это большое достижение познания. Но те же самые люди продолжают наивно верить, что любить и предпочитать своих, потому лишь, что они свои, есть хорошо. Здесь невежество всё ещё прочно удерживает свои позиции.
Предвзятая любовь на основании коллективной идентичности далеко не безвредна. Она вырастает из тех же дремучих инстинктов, что и предвзятая ненависть. Более того, от ненависти её отделяет один крошечный шаг. Осознание этого привело глубочайшие умы человечества к пониманию опасности и регрессивности патриотизма.
Одним из первых в истории мировой философии против значимости коллективных идентичностей и идеи патриотизма начал возражать Гаутама Будда. Он объявил, что хорошим и благородным человека делает не ритуал, не народ, не каста, не семья и не община верующих. На это способны лишь его собственные поступки. И точно также дурным человек становится вследствие своих действий и их последствий, вследствие своей кармы (karma на санскрите и означает «действие», «действия»). Раз за разом Будда подчеркивал, что делить людей на своих и чужих на основании коллективной идентичности означает пройти мимо сути. В одной из сутр он говорит так:
«Не по рождению человек является изгоем, не по рождению он брахман. По делам своим человек становится изгоем, по делам своим он становится брахманом» (Sn 1.7).
Сотни лет спустя и во многих тысячах миль от Индии с радикальным антипатриотизмом выступил Иисус Христос. Им двигали те же самые резоны. Для Христа было важно не то, к какому народу, семье или лагерю принадлежит человек, свой он или чужой с точки зрения его принадлежности. Важно было, кто он таков. Как он живёт, как он поступает, полон ли он гнева, злобы и воли к разрушению или любви, доброты и воли к созиданию? Вот какие вопросы задавал пророк. Кто любит своих за то, что они свои, находится в плену опасной иллюзии. Христос неоднократно заявлял, что намерен избавить людей от неё.
В Евангелие от Матфея он произносит слова, которые громом ходили по последующим тысячелетиям:
«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку – домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф 10:34-38).
Почему здесь домашние называются врагами? Причина в том, что верность и любовь к ним основывается на лжи, на инстинктивной положительной предвзятости. Они получают её прежде и сверх всех остальных, в ущерб остальным – и вдобавок на том фальшивом основании, что мы состоим с ними в родстве, что они для нас свои. Любовь и верность, основанные на фальши, не могут быть истинным чувством. Это как здание, строящееся на песке. Тем самым домашние, по мысли Христа, могут быть оковами, отделяющими нас от сути. Они отделяют нас от прямого и чистого восприятия людей и мира, от любви, которая основана не на инстинктивной лжи, а на разумной правде.
Христос всегда выражался на языке образов и аллегорий. И когда он говорит «Я», «Меня», то под собой он понимает истину. Следовательно, его слова означают: для кого мать и отец дороже истины, для кого «свои» дороже истины, тот не достоин этой истины и не может рассчитывать на спасение в ней.
Понимание, что инстинктивная и предвзятая любовь не есть благо является всё ещё труднодоступным и сокровенным знанием. Оно идёт вразрез с интуицией большинства, идёт против шерсти зверя, сидящего в человеческом бессознательном. И всё-таки не одни лишь Будда и Христос ясно видели её природу. Против неё и в частности против всего того, что называется сейчас патриотизмом, выступали практически все создатели великих течений мысли от Лао-цзы в Китае и стоиков в Древней Греции до пророка Мухаммеда на Аравийском полуострове.
Если говорить о наиболее выдающихся умах последних столетий, то среди них особенно громко звучали голоса Ницше, Толстого и Эйнштейна. Первый считал патриотизм скудоумием, а Эйнштейн и Толстой – настоящим позором, способствующим отупению и озверению человечества. В статье «Патриотизм или мир» с её крайне красноречивым заголовком Толстой пишет:
«B руках правящих классов войско, деньги, школа, религия, пресса. В школах они разжигают в детях патриотизм историями, описывая свой народ лучшим из всех народов и всегда правым; во взрослых разжигают это же чувство зрелищами, торжествами, памятниками, патриотической лживой прессой; главное же, разжигают патриотизм тем, что, совершая всякого рода несправедливости и жестокости против других народов, возбуждают в них вражду к своему народу, и потом этой-то враждой пользуются для возбуждения вражды и в своем народе».
Нужно понимать, что хотя в определении патриотизма содержится прекрасное слово «любовь», это очень специфическая «любовь». Патриотизм не есть просто любовь к собственному народу – такая же, как любовь ко всем прочим народам. Ведь если мы не проводим различий, о каком патриотизме может идти речь? Мы просто любим мир, любим людей. Делать какой-то особый акцент на тех или других только вводило бы в заблуждение. Патриотизм есть предпочтение и возвышение своего народа над прочими. Это возвышение своих над чужими, потому лишь, что они свои, на основании географии и обстоятельств их рождения.
Всё это и близко не похоже на то возвышенное чувство, о котором говорили пророки, мистики и мыслители. Слово употреблено то же самое, но описываемое им явление принципиально отличается. В нём проявляется инстинктивная и предвзятая привязанность. Она занимает то место, где могла бы находиться истинная любовь, которая представляет собой нашу спонтанно выражающуюся в деятельности творческую энергию, нашу созидающую и познающую волю к благу. Занимая место этой любви, она мешает ей проявиться.
С научной точки зрения, в положительной предвзятости и в возвышении своего народа над прочими проявляются те же самые слепые инстинкты, что порождают расизм, нацизм, шовинизм и ксенофобию всех сортов. Это искажения восприятия из самых глубин лимбической системы мозга, которые некогда упрощали нашим предкам существование и выживание. Сейчас же они невероятно их осложняют. Так происходит со всем, что отказывается меняться и потому входит в противоречие со средой, в которой живёт.
Для многих будет болезненным услышать сказанное здесь, так как удаление крепко вросших в нас заблуждений всегда болезненно. Но удалять их нужно. Потому Христос говорил: «Я принёс не мир, но меч». Это был меч, который, по его представлениям, должен был обрубить ложные привязанности и освободить место для подлинных.
Убеждение в том, что коллективная идентичность важнее индивидуальных свойств, есть одно из самых опасных убеждений в истории человечества. Он свой, он земляк, он немец, как и я, – значит он хорош. Я люблю свою расу, свою нишу в жизни, потому что они мои. Я люблю свою страну, потому что она моя. Но гордиться тем, что я француз, что я чех или японец так же нелепо, как гордиться тем, что я млекопитающее или что мой рост выше среднего. Это не наших рук дело и не является существенной характеристикой, а потому само по себе не говорит ни в нашу пользу, ни против нас. Пока у любви и гордости (а равным образом у ненависти и стыда) будут столь невежественные основания, человек будет постоянно попадать мимо нот жизни и платить по счетам дорогостоящих ошибок.
Важной оказывается не коллективная идентичность, а совсем другое, а именно то, какое влияние человек имеет на окружающий его мир и на свою собственную жизнь. Кто он? Чем наполнены его слова и поступки, какой энергией они напитаны? Движет ли им ненависть и воля к разрушению или же любовь и воля к созданию? При этом становится безразличным, является ли он китайцем или итальянцем, темноглазым или светлоглазым, любителем рыбы или мяса, либералом или консерватором.
Коллективная идентичность есть второстепенный признак, так как она не даёт ответа на эти коренные вопросы. Её познавательная ценность крайне низка, и куда чаще наши стереотипы касательно больших социальных групп искажают наше суждение о человеке, нежели снабжают нас ценными сведениями.
Чем верность отличается от предательства?
Когда человек бьётся головой о стену…
<…>
Получить доступ к полной версии статьи и подкаста
Канал в Telegram // YouTube // ВК // Поддержать автора