Едва заслышав слова "высшая мера", они налетели на меня, как стая ворон.
- Что вы чувствуете?
- Каково вам сейчас?
- Вы знали?
Не знаю. Все смешалось в душе.
Плохо. Мне очень плохо. Но и легко почему-то на сердце.
Да. Всегда знала. А почему не сообщила? Да потому что он был единственный, кто меня любил.
***
Слушая жертв, переживших его нападения, никто на земле бы не усомнился, что он чудовище, до самого последнего вздоха. Отрицаю ли я? Конечно же, нет. Он был чудовищем. Со всеми. Кроме меня.
Он приходил и молча сидел на кухне, а на его рубашке отчетливо виднелась кровь. Мы ни о чем не говорили - не за чем было, все понятно без слов. Сидели, как Раскольников и Соня, убийца и падшая женщина с желтым билетом, только вот я святою не была.
В первый раз меня изнасиловали рано, мерзко, гадко, дыша перегаром в лицо. Потом стало проще. Я пошла по рукам, как и многие девочки из трущоб, потому что некому было защитить, ни отца, ни брата...
Он... Я не знаю, что было у него на уме, только что-то с ним явно было не так: взгляд пустой, настороженный, и руки дрожат. Встретив его в толпе, вы бы ни за что не угадали бы в нем убийцу, он им и не был, по сути своей. Щуплый мальчишка с веснушками на щеках, не урод, не красавец, не озабоченный, он становился безумным, когда что-то темное бесконтрольно вздымалось в его душе, застилая глаза и туманя разум. Там он терзал, разгрызал, царапал, рвал без разбора взрослые женские и юные девичьи тела, а со мною лишь хмуро спрашивал, не хочу ли я чаю и вздыхал, когда я отстирывала его рубашки.
Он никогда не говорил мне прямо, что любит меня, но единственный не смотрел на меня, как на тряпку, этим и подкупил. Чай заваривал, эклеры иногда приносил, пледом укутывал, когда батарею прорвало, с зонтиком встречал под дождем. И я всегда просила его уйти. И он каждый раз оставался. Он был отвратителен мне, но вместе с этим от него веяло чем-то привычным и близким, без чего совсем уж невыносимо было бы жить. Потому и молчала. И рубашки стирала одну за другой.
Зря вы смотрите так, ничего между нами не было. Я путаной тоже не была только с ним. А он и не хотел ничего больше, когда возвращался бессильный, в забрызганном кровью пальто. Я его боялась, конечно. И любила, когда мы с ним вместе на кухне сидели. И чай пили. Молча. С эклерами.
Вы не подумайте, я не оправдываю его и, напротив, хочу ненавидеть за каждую убитую им девчонку, но... Получается лишь отчасти. Он был маньяком. Со всеми. Кроме меня...