Настя, подоткнув юбку выше колен под фартук, ходила по узким грядкам огорода, утопая ногами в рыхлой земле до колен. Ловко орудуя граблями, она закапывала картофельные лунки. В этом году сажать пришлось не клубнями, а глазками. В лучшем случае, картофелина была разрезана на четыре части. Утро занималось влажное и тёплое. Туман над рекой рассеялся, превратился в прозрачную розовую кисею и завис над селом в неподвижном безветрии. Мягко ступая по пыльным кочкам в высоких начищенных до блеска сапогах к низкому забору, отделявшему серую дорожку от Настиного огорода, шагал немецкий сержант Юрген Геллер. Три дна назад они заняли село Жмеринки. Его группа из 20 человек во главе с ним была оставлена здесь в качестве гарнизона. А мотострелковый батальон, которому принадлежала данная группа был отправлен ближе к фронту. Заняв Жмеринки, Геллер отправился знакомиться с мирными жителями, которых составляли старики, женщины и дети. Нашелся, правда, и парень лет двадцати двух, но совершенный инвалид. Войдя к ним в дом, Геллер по привычке хозяина положения вошел и в спальню. Там на постели под тонким одеялом лежал на вид вполне здоровый парень. «Почему не на войне?», - последовал вопрос на ломаном русском. Парень пожал плечами. Тыкая в него пальцем, немец повторил свой вопрос. Вошедшая в комнату пожилая женщина, подойдя к кровати откинула одеяло. И на вид здоровый молодой человек с крупным носом и рыжими веснушками сразу превратился в калеку. Юрген увидел, что ноги его были слишком тонкие и, как будто, вывернутые суставами ступней наизнанку. Он тогда резко повернулся на каблуках и вышел из дома, столкнувшись на пороге с яркой глазастой девицей с длинными черными косами в цветастой юбке и белой кофточке. Она, бесцеремонно отодвинув его плечом, прошла в дом, неся в руках ведро воды. Это была Настя Ляпунова, соседка Мишки-инвалида и его матери. Их огороды разделяла тоненькая межа. Вот сюда и направлялся сейчас незадачливый сержант.
Настя выпрямилась, когда увидела подходившего немца.
- Ну, что вам? – спросила она, заглядывая в его серые глаза.
- Хочу помочь вам, фрейлин.
Настя не ответила. Она оправила руками юбку, подхватила грабли и зашагала к своему крыльцу. Уже стоя в кухне и повязывая на голову белую косыночку, она почувствовала на себе сзади чей-то взгляд. Девушка обернулась. На пороге стоял Геллер. Глубоко вздохнув, она с укором сверкнула на него своими черными глазами и продолжала возиться у стола. Немец стоял, как вкопанный. Наконец ей это надоело, она резким движением схватила табурет, стоявший у стены, и поставила его перед Геллером.
- Сядьте, не мелькайте тут, мешаете!
Сержант послушно сел, затем медленно, будто чего-то опасаясь, достал из внутреннего кармана форменного кителя большую шоколадку и положил перед девушкой на стол.
- Дойче шоколаде, возьмите.
Она повернулась к нему, посмотрела на трофей и через секунду произнесла:
- Ну, что же, значит будем пить чай. Вот и шоколад имеется.
Вечером, выходя от Насти, Геллер мечтательно размышлял о своей будущей жизни и о том, что эта черноглазая девица обязательно должна в этой его жизни быть. Как и кем, он ещё об этом не думал, но должна.
Поднявшись по ступенькам крыльца, Геллер вошел в занятый им дом. Он открыл окно настежь в своей комнате, сел к маленькому круглому столику и положил перед собой томик Гейне, книгу, которую только что взял у Насти. За плечом тут же раздался голос Дёнитца, его друга, жившего с ним в одном доме.
- Ты что, читаешь на русском? Ах, да! Учёная крыса! Тут больше половины университетских. Все попали в этот набор. Что это?
Дёнитц выхватил книгу у Юргена.
- Это же запрещённый Гейне! Где взял?
- У нас запрещённый, а русские читают. Одна знакомая дала.
- Та самая, с косами, что ли?
- Ну, да! Из библиотеки её отца. Он и братья на войне, матери нет, она одна живет.
- И, как она, ничего, а?... – многозначительно с ухмылкой спросил Дёнитц.
- Дурак! – буркнул Геллер, отнял книгу и уселся её читать.
В селе Береговое, в тридцати километрах от Жмеринки зверствовали эсэсовцы. В комендатуре штабс-капитан Шнайдер бил по лицу худую, истерзанную женщину. Переводчик громко выкрикивал фразы которые, бегая вокруг стола, орал ей Шнайдер.
- Ты русская партизанка. Я знаю, это так! Ты Стрельникова. Твой муж сейчас на фронте командует полком. Мне доложили, что ты его жена. Что молчишь? Ведь это так?
Женщина закрывала лицо руками и вздрагивала всем телом. Сейчас в её голове роились мысли только о муже и о детях. «Вот и всё, - думала она, - и всё! Я погибну, а он ничего не узнает. Я даже не смогу написать ему, не успела ответить даже на его последнее письмо. Вот и всё! А дети? Бедные наши дети!... И их всех расстреляют теперь. А мать? И её тоже… Зачем убили здесь этого проклятого полицая, зачем подставили под удар всё село? Неужели нельзя по другому было? И кто рассказал фашистам о нас, обо мне?» Мысли затуманились окончательно, когда на неё обрушился шквал ударов, сквозь пелену был слышен только громкий лающий немецкий крик.
Утром, приехавший связист доложил Геллеру, что в Береговом готовится ликвидация. Борьба с партизанами развернулась повсеместно, очевидно, и тут скоро нужно ждать гостей. Юргена не озаботило это сообщение. Зачем им сюда идти в Жмеринку? Всего-то сорок дворов. И живут одни дети да старики. И какие ещё тут партизаны?! Чепуха! Сюда никто не сунется. Какой-то душный воздух в начале мая. Наверное будет жаркое лето. Все его подчиненные сегодня гуляют на дне рождения у Дица. И ему, что ли пойти? И хочется и лень. Кажется, они собрались пировать на берегу реки на песчаном откосе. Что ж, верно. Всё лучше, чем в душной избе. Геллер решил присоединиться.
Ещё издалека, подходя к месту веселой пирушки, он услышал гам и хохот.
- Смотри, какой крепкий самогон, Шульц, где раздобыл?
- Тут одна бабка меняет на шоколад.
И снова громкий смех. Завидев Геллера, поднимавшегося к ним на пригорок, пьяный Диц бросился к нему на шею.
- О, он уже лезет целоваться! Поцелуй лучше свою недотрогу! – крикнул Шульц под громкий гогот сидящих на земле товарищей.
Вокруг огромной розовой скатерти, разостланной на примятой молодой зеленой травке, сидела вся Геллеровская группа.
- Боевое охранение почему не выставили? – строго спросил Юрген, обращаясь к Дёнитцу.
- Ну, что за сноб? Кто тут может быть? Сам всегда говоришь, что живем на островке счастья. Повеселись хоть раз и пригласи свою черноглазую.
Хохот и гомон не унимались до полуночи. И ещё долго потом вдоль реки и по деревне были слышны крики и песни пьяных немцев.
Настя стояла в своей комнате у окна, с опаской прислушивалась к этому разноголосому гомону и тихонько выглядывала из-за плотно запахнутой занавески.
Рано утром мотоциклетный трески и шум моторов заглушил петушиный крик. Настя вскочила с постели и посмотрела в окно. По дороге, пыля колесами, мчалась колонна машин и мотоциклов. Всего девушка насчитала их семь единиц. Через час, выйдя в огород она заприметила полноватого, круглолицего Шульца, он вразвалочку двигался в сторону реки с полотенцем в руках. У её забора немец остановился и крикнул:
- Эй, фрейлин! Не хотите составить компанью мне? Ваш Геллер уехал в Береговое по приказу начальства. Не скоро будет, заскучаете.
Настя отвернулась, а Шульц, посвистывая, удалился восвояси. Начинался новый день тихий и страшный, не предсказуемый и грозный, как и все вокруг пропитанное войной.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.