Глава 58.
Время действия - 1941 год.
Пронизывающий ветер гнал по небу тяжелые тёмные тучи, поднимал султанчики пыли на разбитой танками земле, трепал сухие будылья травы. Зябко кутаясь в старенькое пальто, по дороге шла девушка. Неприметная, серенькая, сразу и не запомнишь её.
Показалась машина с сидящим на переднем сиденье толстым немцем. Водитель скользнул взглядом по скособочившейся вдруг фигурке девушки, брезгливо скривил губы, прибавил скорости.
- Дикий народ, - сказал толстяк, поправляя на голове фуражку. - Живут в нищете, побираются. Куда идёт эта горбунья? Клянчить еды у таких же, как она, голодранцев.
- О да! - водитель засмеялся. - У нас в Германии даже очень бедный человек поддерживает себя в достойном виде. Всё вычищено, подогнано и подшито. Дамы в шляпках и на каблуках. А у этих какие-то мешки на головах…
Весело рассуждая об убогой жизни местного народа, немцы ехали дальше, не оглядываясь на нищенку. Мало ли таких попадается на пути!
Девушка выпрямилась, расправила плечи и прибавила шагу. До вечера надо было вернуться домой, а путь неблизкий.
Но вот показалась вдали Андреевка. Там и сям чернели остовы сгоревших домов, виднелись сорванные двери разорённых сараев, однако колхозный скотный двор был цел. Из ворот гаража, где когда-то стояли трактора и комбайны, скрюченная годами старушка вытаскивала полусгнившую доску.
Девушка остановилась, окликнула старуху:
- Бабушка, не вы ли Василиса Матвеевна?
- Я… А что такое? - живо повернулась к ней старуха.
- Дедушка Алим поклон передавал.
- Алим?! Живой? - вскинулась радостно старуха, жадно поглядывая на торбочку за спиной девушки.
- Живой, - улыбнулась та. - Так я пойду…
- От меня ему обратный поклон шли. А чего приходила-то?
- Хлеба ищу…
- Вон как… И татары без хлеба остались, - нарочито горестно всплеснула руками бабка. - Купить, что ли, хочешь?
- Меняю.
- На что? - старушка деловито семенила следом за девушкой, не выпуская из рук доскИ.
- На сухофрукты.
- Эва… Своего добра хватает… - презрительно скривилась старуха и отстала от путницы.
Девушка осторожно оглянулась по сторонам и принялась искать дом Василисы по указанным ей приметам. Наконец увидела подходящий по описанию и стукнула в окно.
- Кого Бог мне послал? - вышла на крыльцо Василиса.
- Дедушка Алим поклон вам передавал…
- Я не поп, чтоб мне кланяться!
- А мы к старикам всегда с почтением! - облегченно улыбаясь, сказала гостья. - Хлебушка не поменяете ли?
- Заходи, покажешь, на что менять будем, - кивнула Василиса и вошла в избу.
- Ох, Василиса Матвеевна, а я ведь вас с другой женщиной перепутала. Пароль ей назвала, - гостья устало присела на лавку.
- И что же она? - Василиса подняла выцветшие глаза на девушку.
- Стала расспрашивать, жив ли дедушка Алим да зачем я пришла в Андреевку. Сказала ей, что сухофрукты на хлеб меняю.
- Небось, Стешка досужая всё вынюхивает. В другой раз поберегись. Язык у неё шибко поганый. Садись, поешь немного. Каша теплая в печи.
- Нет, бабушка. Идти нужно! - гостья перешла на шёпот. - Передайте кому следует, что хлебный склад в Алимовой балке, который для партизан готовили, немцы вывезли. Оружие какое там было, тоже. Кривой Халил пошел на службу немцам и всё, что знал, сдал им. Дежурят там полицаи, ждут, кто приедет за запасами. Пусть поберегутся!
- Передам. А теперь иди, касатушка. Стешка вон ковыляет ко мне уже.
Застучали башмаки на крыльце.
- Нет, голубушка, не нужна мне курага! - громко сказала Василиса. - Своего добра хватает. Могу вот картошину на дорогу дать, а меняться с тобой на муку не стану! Эт что ж, я хлеб отдам, а сама голодать останусь? Изюмом да курагой сыт не будешь…
- Жаль… - нарочито плаксиво вздохнула гостья. - Пойду дальше. Может, кто согласится…
- И не думай! Никто на такую мену не согласится. Иди себе домой подобру поздорову!
- Вот и я говорю… - раскрылась дверь, вползла Стешка, острым взглядом оглядела стол, мешок странницы. - Вот и я ей то же самое говорю! Никто не пойдёт на такое!
Девушка горестно вздохнула, закинула за плечи котомку и вышла из дома.
- Тебе чего, Стешка? - грозно посмотрела на непрошенную гостью Василиса.
- Татарка, что ли? Алимова внучка? - взялась крутить хвостом Стешка.
- Я её имени не спрашивала.
- Она вроде говорила, что от Алима поклон принесла..?
- А чего это она через тебя его передала, а мне промолчала? - подозрительно прищурилась Василиса.
- Промолчала? Так это… Обозналась она маненько… Меня твоим именем назвала…
- Ты ей сказала, что обозналась? - Василиса, подбоченившись, наступала на Стешку.
- Так я это… Думаю, дай скажу тебе…
- Ах ты, змея подколодная! Оммануть решила меня… Небось, она гостинцы от старика принесла мне, а ты перехватила!
- Какие такие гостинцы…
- А ну, отдавай подарки, какие омманом взяла! Отдавай, говорю! - Василиса схватила с полки скалку и замахнулась на Стешку.
- Да не было никаких гостинцев! - заверещала та. - Ой! Ой! Что ты!
- Верни, говорю, подарки, змеища! Небось, мяса да колбас принесла девка, а ты украла их!
- Не было! Христом Богом клянусь, не было ничего! - Стешка вылетела на крыльцо, хлопнула за собой дверью.
- Не было… - проворчала Василиса и кинула скалку на полку. - Ишь, шпионить она взялась…
Через три дня, ближе к вечеру, когда старушка пилила у крыльца ветки от старой яблони, к её дому подошла женщина. Остановилась, опершись на грубо выструганную палку.
- Посидеть отдохнуть-то возле твоего дома можно, хозяюшка? - спросила она простуженным голосом.
- Отчего же не посидеть? Места много, сядь и сиди, - пожала плечами Василиса и продолжила своё дело.
Странница села на лавку и сложила руки поверх палки.
- Никак, яблоню срубила? - спросила она помолчав немного. - Топить, видно, нечем?
- Нечем… - Василиса бросила недовольный взгляд на досужую гостью и вдруг заметила на её пальце кольцо.
Насторожившись, она бросила ножовку и подошла к страннице ближе:
- А ты, погляжу, понимаешь, где какое дерево, а? Узнала яблоню-то…
На пальце у гостьи красовалось то самое колечко, что показывал ей Филипп.
- Как не узнать, я тоже свой сад на дрова пустила…
- Эвон… Застыла, небось? Заходи в избу, согреешься.
- Не откажусь, - сказала гостья и не спеша, с достоинством поднялась на крыльцо.
Василиса подхватила напиленные сучья и вошла в дом следом за ней.
- Как живёшь, бабушка Василиса? - голос странницы вдруг сделался чистым и смутно знакомым.
- Благодаренье Богу, жива. Не признАю тебя никак… - старушка, прищурившись, стала вглядываться в лицо связной и вдруг вскрикнула, зажала рот ладонью, узнав Аллу.
- Это я, бабушка. Для меня что-то было?
- Было. Кривой Халил предатель. Пошел в услуженье к немцам. Склады с зерном и оружием в Алимовой балке им открыл, да засаду на наших устроил.
- Ещё есть что-то?
- Есть. Всех евреев, которые в Андреевке жили, да которые от войны сюда бежали, румыны расстреляли в овраге.
Алла вздохнула, опустила глаза:
- Евреям да крымчакам* везде не сладко. Как, впрочем, и всем остальным.
- Погоди… Одна девчушка живой оказалась, Миррой зовут. Поранена только несильно. Испужалась больше. Выползла из оврага, когда стемнело.
- Где она теперь?!
- Вот тут, в закутке за печкой живёт покамесь. Рана у ей почти затянулась, ходить может. Может, заберешь, определишь куда? Боюсь, пронюхает кто. Стешка вон частенько прибегает, интересуется. Не выдала бы… Не за себя боюсь — я-то своё отжила. А вот… - Василиса выразительно кивнула в сторону закутка.
--------
* - немногочисленный еврейский тюркоязычный народ, исповедующий талмудический иудаизм
--------
Алла, немного подумав, сказала:
- Нельзя мне, бабушка, рисковать сейчас. Много людей погибнуть может, если схватят меня с ней. Но кому надо, доложу.
- И ещё, если Фролку моего кто увидит, скажите ему, что жёнку его немцы расстреляли. И в селе пускай не появляется ни он, ни кто другой из правления али сельсовета.
Ушла Алла, оставив в душе Василисы тревогу. Изнеженная она, забот при муже любящем не видала. Сдюжит ли сейчас? Отродясь пешком не ходила, всё больше на машинах да на автобусах каталась, а теперь в такую даль своими ножками топает. Эх, времечко настало… Жалко бабёнку, не дай Бог, врагу в руки попадёт…
- Бабушка, кто приходил? - вышла из закутка Мирра, села у стола.
- Погреться женщину прохожую зазвала я. Холодно нынче на улице. До костей пробирает. А у её одежонка тоненькая… - Василиса открыла зев печки, размешала тлеющие угли, положила на них яблоневые хлыстики. - Правда, и в избе не шибко тепло, от двух веток жару не много, а всё ж не на ветру. Погоди, сейчас лепёшку спеку, вечерять будем.
Старуха взяла горсть муки, замесила на воде тугое тесто, раскатала тоненько.
- Маслица бы сюда, али молочка кислого. Всё посытнее было бы. Да и за это спасибо, тебе, Господи.
- Бабушка, как же людям жить, ведь все припасы фашисты выгребли? - тоскливым голосом сказала Мирра.
- Что тебе сказать на это, девонька? - Василиса поставила на плиту сковороду. - Врагу только того и надо, чтобы побольше народу со света сжить, вот и отнимают последнее. Только раньше времени помирать не надо.
Старуха положила лист теста на сухую сковороду, погоняла по раскаленной поверхности, перевернула на другую сторону.
- Садись, ешь, покудова не засохло. На вот тебе картошку ещё.
- Почему они такие жестокие? - Мирра сидела за столом, подперев голову кулаком. - За что? Что мы им сделали?
- Мы для них не люди. Да бери же лепешку! Я вот тебе расскажу то, что мне Сёма, царствие ему небесное, говорил. Ещё в ту войну, в Крымскую, дело было. Заняли хранцузы, англичане да турки Евпаторию. Татар на службу взяли. Ну, взялись грабить христиан. Татары да турки всё больше старались. Новый губернатор приказ им такой отдал. Русских чиновников да казаков искали, жизни ни за что ни про что лишали. А потом пришли русские уланы и обложили город со всех сторон. Как это называется… блокада, вспомнила. А продовольствия в городе мало было.
Василиса принялась раскатывать второй кусок теста.
- И вот, значит, генерал наш объявил — пускай, мол, женщины, дети, старики из города выходят. Никого трогать не станем. Только губернатор этот иноземный людЯм выходить запретил. Сказал, кто без позволения его уйти попытается, тому расстрел. А ещё пугали народ, что русские тиранят и вешают. Говорили, что скоро придут корабли с хлебом и его хватит на всех. Только хлеба для города так и не привезли, а какое продовольствие доставлялось по морю, сами иноземцы и съедали.
- И что же? - в огромных черных глазах Мирры была печаль.
- Начался в городе голод. Много людей померло. И христиан, и иудеев, и караимов, и татар. У Дилявера, мир праху его, там то ли дочка старшая, то ли сестра — уж запамятовала я — сгинула с детьми малыми. Так вот ты говоришь, за что, мол, они нас ненавидят. А за что они татар на голод обрекли, если сделали их своими помощниками против русских? За что столько их сгубили? А уж мы-то врагу подавно не нужны. Вона, мужики наши сколько немцев на тот свет отправили. Мы для их теперь хуже зверя лютого.
Василиса сняла со сковороды лепешку и села за стол, украдкой перекрестившись на пустой, без икон, угол.
- Бабушка, а почему вы святых в закуток убрали?
- Чтобы внучат своих не сердить. Да и чужому глазу показывать не хочется. А выбросить их не могу. Святотатство это. Так я потихоньку, чтобы никто не видал, молюся. Тебе-то с ними не тревожно?
- Что вы, вовсе нет! Только мне всё время кажется, что они за мною наблюдают.
- Это верно, приглядывают они за нами. Что же в том плохого? А ты попроси у них помощи, они и помогут.
Мирра грустно улыбнулась:
- Мне теперь никто не поможет. Я одна на всем белом свете. Все мои теперь там остались, в овраге.
- Эх, глупая девка… Тебе Бог в главном помог — живая ты. Родных лишилась — это горе. Да твоя-то жизнь не кончилась. Думаешь, легко мне на свете? Думаешь, старая я, так не тоскую по мужу, по детям, по подруженьке своей? А жить надо, коли Господь так решил. Значит, не все дела на этом свете сделаны.
- Какие же у меня дела могут быть?
- Ну хотя бы детей родить. Чтобы не прервался род ваш. Ну вот, благодаренье Господу за ужин наш. Пора уже, девонька, укладываться спать.
За Миррой пришли через два дня. Худенький парнишка, подросток совсем. Показал Василисе приметное колечко, увёл девушку. Осталась старушка опять одна. Иногда приходила Стешка. Старая уж, а всё в Стешках осталась из-за длинного языка и постоянного стремления сунуть нос во все дела.
- Нинки Звягиной внучка вчерась убили! - деловито докладывала она Василисе.
- За что! - всплеснула руками та. - Малой ведь совсем! Сколько ему было-то? Шесть? Семь?
- Седьмой. Забылся, песню запел про паровоз наш. Вот за то.
- О, Господи… - Василиса перекрестилась. - Совсем уж обезумели.
- А на комендатуре объявление повесили. За укрывательство коммунистов и евреев — расстрел.
- Ещё что?
Стешка выкладывала новости и уходила добывать новую порцию сплетен.
В доме было стыло и тихо. И только портрет мужа в красивой деревянной раме напоминал Василисе о прежних счастливых временах.
А ночью ей снились детство, и совсем молодой ещё Семён, и Аннушка, худенькая, но такая светлая и сияющая. Василиса просыпалась, крестилась на чуть сереющее в потёмках окно, перекладывала подушку и долго лежала, вслушиваясь в ночные звуки.
… Снег возле утоптанной до состояния камня тропинки сверкал разноцветными огоньками, слепил глаза, манил. Васёнка взяла в руки пригоршню и поднесла поближе к лицу, чтобы лучше рассмотреть. Но ледяные алмазы вдруг стали блёкнуть и превращаться в капельки воды.
- Васька, ты где? - раздался недовольный голос мачехи. - Сани уж готовы. Ехать замуж тебе пора!
Сердце Василисы забилось часто-часто. Девчушка прижала руки к груди, будто пытаясь удержать его. Скоро встреча с Сёмушкой. Скорее бы!
- Мама, мама, помоги мне! - раздалось откуда-то.
Василиса оглянулась — кто это зовёт её? Но никого рядом не было. Чудно… Да ведь у неё ещё нет детей, они родятся потом.
- Я тут-я тут-я тут-я тут! - защебетала птичка и села на ладонь Васёнке.
- Как хорошо то!
Василиса открыла глаза, поёжилась. Печка совсем остыла и промозглый сырой холод проникал под тонкое солдатское одеяло. Укрыться бы пуховым, да всё румыны повытаскивали, не побрезгвали.
Старуха поднялась с кровати, подошла к окну.
- Я тут-я тут-я тут-я тут! - раздалось где-то за стеклом.
- О, Господи! - перекрестилась Василиса. - Чего это? Матушка, родненькая, к чему это я слышу?
- Мама… Помоги мне… - раздалось в голове.
- Сбесилась я, что ли? - снова перекрестилась старуха. - Голоса мерещиться стали.
Однако птичка за окном не унималась, и Василиса, накинув зипун, вышла на крыльцо.
На мутном небе, покрытом драными клочьями туч, тускло светился тонкий серпик убывающей луны. Временами он скрывался во мраке, потом снова появлялся, подсвечивая контуры голых деревьев.
Василиса спустилась с крыльца и, тяжело опираясь на палку, побрела к морю. Она сама не знала, куда и зачем идет. Просто шла, куда несли её ноги.
- Я тут-я тут-я тут-я тут! - пропела вдруг птичка где-то у самого берега.
- Ну и зачем ты мне это говоришь? - проворчала старуха.
И тут, будто в ответ на её слова, раздался стон:
- Мам…
Прямо у самой кромки прибоя лежал человек. Василиса подошла к нему, наклонилась, провела рукой по телу:
- Ты кто, мил человек?
- Помо… ги…
Наш, русский… Василиса попыталась поднять парня, но разве хватит её сил!
- Не унести мне тебя! Стара я. Ты уж, милок, подымись сам. А я уж как-нибудь помогу тебе, а? Ну-кась, давай, давай!
Через полчаса она уже растирала заледеневшее тело матроса полотенцем, растапливала печку и готовила целебный травяной взвар.
Вот и дело нашлось для старой бабушки, думала Василиса, с нежностью глядя на обветренное лицо молоденького моряка.
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 57) Не донесён ещё крест
#приключения #история #крым #рассказы #россия
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!
