Все мы родились тут, местная фельдшерица, мастерица на все руки, помогла нашим мамкам выпростаться. Ну, кроме Пашки, маму которого, по неизвестной нам причине, железнодорожники сопроводили в кабину проходящего мимо «скорого», чтобы доставить в ближайшую больницу. Росли вместе, расставались только, когда отцы силком растаскивали нас по домам, да и то не всегда. Ходили на рыбалку, караулили лосят, дабы посмотреть, как потешно чавкают они молоком, как соловеют их нездешние, не от мира сего, глаза, и как валятся они в тёплую траву, досыпать, едва ли не с последним глотком.
По приезду на полустанок у каждого из нас были какие-то невнятные планы... Что-то вроде последнего приступа детства, которое овладело нами одновременно, требуя прежних ощущений и переживаний.
Мы решили остановиться у моего деда, и вот уже третьи сутки, безвылазно сидим за столом, препираясь с дедом и доедая привезённую с собой из города снедь. И это вместо того, чтобы улюлюкать вслед зайцам, подбрасывать угощение белкам и, сторонясь волка-одиночки, обходить его стороной, принимая оскал за улыбку.
Планы поменялись, лишь только мы вошли в избу. Старик, неумолимо угасая, лежал, уставившись молча в угол, где огромный паук, не стесняясь никого, от скуки плёл гамаки. Словно у рыбака во время ледохода, у него чесались руки, так что, охочий до дела, паук занимал себя, а заодно и деда.
На следующее утро после нашего приезда, старик приободрился, и даже выскоблил себе щёки опасной бритвой Zolingen без рукоятки, некогда позаброшенной за ненадобностью на единственный в избе шкаф.
Каждый день дед шутя гнал нас из дому, то на рыбалку, то так просто - размять ноги, но нам чудилось, что, стоит закрыться двери за нашими спинами, то тем же самым сквозняком с улицы, что гонит нас прочь, задует и слабый огонёк жизни деда насовсем. Казалось, - покуда мы рядом, и подливаем в дедову керосинку по капле нашей молодости, дед позабудет про паука, и потому мы упрямо продолжали сидеть в избе.
Вечером, накануне отъезда, я подозвал к себе деда и громко, чтобы было слышно не только ему, произнёс:
- Старик, имей в виду, как отучусь, перееду жить сюда, к тебе. А пока - скоро майские, жди, да смотри-ка, не выстуди избу.
Дед хорошо понял, что я имею в виду, и уже не стесняясь слёз, радостно всхлипнул:
- Обещаю, внук, до времени не помру.
- Да повремени ты с этим упокоем, дед, ну его к лешему. - Обнял его я.
Проваливаясь чуть не по пояс в сугробах, мы с ребятами шли к наваленным у рельс шпалам, по которым предстояло карабкаться в вагон. Луна старательно приукрашивала привычные нам места, наделяя их долей таинственности и той неземной красы, коей обладает всё настоящее, земное.
- Зря стараешься, - подмигнул я луне. - Здесь хорошо и без того.
А она, шёпотом, так, чтобы слышал лишь я один, ответила:
- Не зря...
Всё необыкновенное - обыкновенно, не выделяясь ничем особенным, само собой разумеющимся, привычным и незаметным от того, оно теряется в нашем неумении ценить по достоинству то, что есть.
И почему ж нам не живётся-то спокойно, а?