Много лет исполнилось. И на пенсии давным-давно. Вроде все хорошо, но к одиночеству привыкнуть трудно. Все заняты, раз в неделю видеться приходится.
Ходишь по квартире, думы печальные в голову лезут. И не прогнать.
Вот думаю: зачем жизнь прожила? Дети, внуки и правнуки - все понятно. А для себя – что? Работала, свету белого не видела.
Раньше продавцом в магазине, затем в бане в кассе билеты продала. Воздух сырой, тяжелый, и комнатка под лестницей. К концу дня в глазах темно.
И приходилось вместе со всеми мыть и мыть – иногда. Особенно парилки тяжело. И руки в кровь.
Годы летели: билеты, деньги, билеты. Даже тридцать первого декабря до одиннадцати. Обедов не было. Принесешь в термосе чай, пирожки и булочки – вот вся еда.
Не было ничего хорошего, ничего светлого – для себя. Одно замечательно, что честно трудилась, и сейчас не стыдно.
Думала так, думала и думала. Понимала, что грех печалиться. Истерзала себя. Вышла погулять. Почувствовала, что хочется света и радости – хоть немножко.
Тоже грех – такое желание. Нужно жить так, как живется. Нечего роптать!
Вдруг кто-то тронул за рукав. И протянул: «Боже, это вы? Я вас с трудом узнала. Вы меня не помните? Конечно, понимаю, как запомнишь? Мне тогда лет семь было. Выросла я, но ваше доброе лицо запомнила. На всю жизнь».
И дальше:
- Мы тогда с матерью в баню пришли. Помылись, видим – соседка бледная прибежала. Говорит, что несчастье, с бабушкой. Мать засуетилась. А соседка говорит, что ребенку лучше не видеть.
И ушла куда-то, по делам. А мать обезумела, рвет на себе воротник, но громко закричать боится. И не знает, что делать.
И тогда вы подошли, взяли меня за руку, под лестницу увели. А мать – домой. Мы с вами сидели. У вас был синенький термос, а в нем чай с молоком. А еще угощали пирожками с печенью.
Нальете чай и по голове погладите. А рука у вас добрая-добрая. Я запомнила. Вы еще мне какую-то сказку рассказали. Придет клиент, билет продадите, помолчите, конечно. Уйдет человек – вы продолжаете.
Надо же, как это я вас встретила? Вы у меня в памяти как луч света. Есть в вас что-то родное.
Мать под вечер пришла, когда сумерки на улице. Увела. И я до сих пор не знаю, что там произошло: не говорила мать. И не спросишь – нет ее на свете. Померла тогда бабушка.
А ваш чай, пирожки и необыкновенные руки! Можно, я вас поцелую? Сумбурно все, почему-то сильно разволновалась. Надо же, встретила.
Не помните, какой у вас телефон? Я не навязываюсь? Нет? Тогда провожу. Посмотрю, где живете. Забегу к вам как-нибудь? Можно? Вы только честно скажите, я не навязываюсь?