В этой части разбора мы поговорим о второстепенных персонажах в "Death stranding" и постараемся понять, как они раскрывают нам мир, представленный в игре.
Молинген и Локни.
Персонажи мира Death stranding продолжают дуалистичность этого мира. Одним из ярких примеров видимой дуальности являются сестры-близняшки Молинген и Локни, которые еще с первой экспедиции Амелии на запад, играют важную роль в становлении Соединенных Городов Америки. Молинген и Локни – гениальные физики, чьи знания и умения дополняют друг друга и в итоге именно они собирают и пишут программное обеспечение для Кьюбида. Их духовное единство и связь через ДУМ-способности казалось неразрушимым, но простая радость материнства разрушила это единство. Локни не могла вынашивать, Молинген не могла зачать: подобный разброс репродуктивных функций между однояйцевыми близнецами олицетворяют одновременно индивидуальность каждой и одновременно их единство. Символична в этом плане и смерть их общего ребенка, и преобразование его в тварь. Неживой ребенок привязан к живой матери пуповиной, этот союз не кажется естественным, но забота Молинген о ребенке вполне естественна, и тут дело не только в том, что это для нее своего рода связь с сестрой, но и материнский инстинкт. Если мы внимательно посмотрим сцену встречи Сэма с Молинген, то увидим, что когда ребенок планирует под потолком, к нему тянут руки тени из антимира, возможно, такая же мать, как и Молинген. Разорвав связь с ребенком, и отпустив его, Молинген соединяется с сестрой снова, но уже умерев, тем самым вернувшись, по факту с сестрой в состояние однояйцевости. Одно тело на два разума снова создает единство, как бы создавая кольцевую структуру истории этих персонажей.
И Молинген и Локни – сильные женские персонажи с научным складом ума, их взаимоотношение и связь, сама канва их истории рисует нам дуальную концепцию жизни и смерти, как не конца пути, а некоего перерождения. В рамках мира эту концепцию можно понять и в обратном порядке: Молинген умирая, обретает связь с сестрой, не уйдя в антимир. Что если жизнь человека в мире живых – есть своего рода смерть души антимира, и мир живых – это своего рода период перерождения. Ведь физическое тело, его наличие – это шаг назад в эволюционном пути сущностей антимира, потому что тело накладывает ограничения на сущность, но в мире живых без него нельзя, о чем мы говорили выше. Эту мысль можно вращать в зависимости от того, какой из равнозначных миров вы считаете первичным, но судя по тому, что Молинген и Локни достигают максимального уровня слияния именно после смерти одной из них, говорит о первичности Антимира. По факту, это идеальный симбиоз живого и неживого в одном теле, что проводит интересную параллель с Амелией Стренд и ее триединством и противопоставляет Локни и Амелию друг другу в контексте изображения взаимодействия миров. Если Амелия – Фактор Вымирания, то Локни-Молинген, к концу игры можно назвать фактором жизни, ведь именно она создает инструмент объединения людей, хоть этот же инструмент способен приблизить выход смерти: кьюбид, как и все в Death stranding, обладает дуальностью.
Молинген и Локни – пример той самой соединенной и разделенной одновременно дуальности мира игры, наполненный жизнью больше, нежели смертью, но не лишенный ее окончательно. Если Амелия Стрэнд – фактор вымирания, то союз Молинген-Локни – это скорее пример именно классического понимания роли женщины, как матери, то есть, пример создания жизни, нежели уничтожения. Но так же их союз снова возвращает нас к мысли о том, что жизнь не возможна без смерти, так же как смерть – невозможна без жизни.
Хартмен.
Ученый Хартмен – пограничник. Дум-способности Хартмена позволяют ему путешествовать по другим берегам в момент смерти, а Хартмен умирает по несколько раз в день, и вся его жизнь завязана на этом цикле. Мотив Хартмена путешествовать по берегам, это поиск своей погибшей семьи, чтобы умереть вместе с ними, это заставляет его изучать природу антимира и искать ответы на многочисленные вопросы, которые возникли у человечества после выхода смерти. И именно мотив ученого делает его одним из самых очеловеченных персонажей в мире игры, который кардинально отличается от остальных. Трагедия Хартмена смотрится инородной в мире игры, который завязан на дуальности, единстве антимира и мира живых и одновременно – их борьбы. Хартмен олицетворяет то, что не присуще антимиру – человеческие отношения, эмоции, горе, любовь. Все то, что делает человека человеком. Трагедия Хартмена на фоне общего апокалипсиса иллюстрирует то, что называется локальным апокалипсисом, индивидуальным для конкретного человека. Ведь непонятно что страшнее для конкретного человека: смерть всего мира или смерть жены и ребенка. Берег для Хартмена не является чем-то загадочным или же необычным, наоборот, берега для него - это обыденность. Вся глобалистика происходящая в мире игры никак не влияет на ученого, который все пропускает через мотив поиска семьи и оценивает, насколько это помешает ему или поможет.
Через Хартмена акцент глобальных событий мира смещается на локальную трагедию человека внутри глобальных событий. Разного рода поселенцы, которых мы встречаем в игре, так же имеют свои персональные трагедии и характеры, которые подчеркивали не только чисто человеческие качества мира живых, но и усиливали эффект от глобальной трагедии. Мы можем не понять глобальных событий, но потеря близкого человека или дорогого атрибута жизни, заставляет нас воспринимать события острее. Поселенцы отражают такие микроаспекты нашей жизни: это может быть невозможность заниматься любимым делом, или хобби, потеря любимой библиотеки и тд. Эти микроаспекты несомненно важны в формировании человека как личности и присущи только миру живых. Но не сколько физические предметы формируют человека, сколько взаимоотношения, общественный уклад, семейственность. Именно поэтому Хартмен тут является проводником идеи главенствования близких связей, и потеря этих связей – трагедия может быть даже большая, нежели глобальный апокалипсис.
Дэдмен.
Если Хартмен – это некое человеческое начало в мире игры, то Дэдмен – мертвец, который только учится быть человеком. Неестественность происхождения Дедмена, отсылает нас к истории монстра Франкенштейна, так же внешне живого, передвигающегося, говорящего и даже думающего, но не живого для окружающих его людей. Если готический роман Шелли задает простой вопрос, кто же монстр на самом деле, чудовище, которое учится быть человеком, или человек, который подобен чудовищу своими поступками, то мир игры ставит Дэдмена в немного другие обстоятельства. Дэдмен чувствует оторванность от человечества не только за счет неестественности своего появления на свет, но и из-за отсутствия внутренней наполненности, то есть души, и, следовательно – отсутствия берега. Именно поиск человеческого в мире смерти интересен в образе Дэдмена. Сближаясь с героями, коммуницируя с ними, Дэдмен формирует свое отношение к окружающей реальности, постигает мир, фактически воспитывается. Именно Дэдмен, по факту, олицетворяет современное для мира игры человечество: высокотехнолочное, но молодое, не знающее, куда же ему идти. В оконцовке истории, Дэдмен – идеалист, при этом не лишенный видения многих спорных моментов, через коммуникацию с окружающими, ставший более человечным, чем некоторые люди. Символична в этом плане сцена, в которой Дэдмен открывает браслет Сэма и намекает ему на то, что тот может быть свободен. Очеловеченность Дэдмена во временной прогрессии можно проследить в развитии его отношения к ББ, которого тот, по началу, воспринимал как прибор, но в конце – уже как Лу. Хартмен и Дэдмен – это своего рода разные версии олицетворения человеческих качеств, человеческого в человеке. В своем роде, каждый из них лишен человеческих недостатков и выглядит для нас как идеализированные персонажи. Но они более приземлены к реалиям мира, чем например союз Молинген-Локни, поэтому мы больше их чувствуем. При том, что трагедия Молинген понятна всем, но все же потеря ребенка тут глобализирована, то есть отвечает глобальным событиям, прочувствовать эту трагедию нам помогает понимание ее отношения к твари-ребенку, ведь мы видим, как развивается привязанность Сэма к Лу, тоже не живому по факту ребенку. Хартман же и Дэдмен нам показывают человеческие трагедии локальные, поэтому нами более понимаемые. Так же эти персонажи, не смотря на всю фантастичность их судеб, делают весь мир игры более приземленным к человеческим реалиям.
Дайхартмен.
Если Хартмен и Дэдмен – это олицетворение человечества после выхода смерти, то Дайхартмен – это человечество до выхода смерти, которое приспосабливается к новым реалиям. Дайхармен – солдат, который помнит прошлый мир с его большими городами, бесконечными ресурсами, технологиями. Но трагедия выхода смерти заставила искать спасения в сильных мира сего, лидеров мнений, коим для Дайхартмена стала Бриджет Стренд. Солдат снова обрел высокую цель, ради которой стоит сражаться, и цели оправдывают средства. Именно это и приводит Дайхартмена к его трагедии – убийства бывшего командира, хоть и не напрямую.
Так кто же Дайхартмен в том хронотопе, в котором мы его встречаем? Все еще идеалист, но уже не такой, как до истории с Унгером. Он все еще верит в идеалы Бриджес, но становится более жестким и бескомпромиссным, зло для него – уже не однозначное зло, и если для достижения цели нужно соврать, убить или что-то еще, Дайхартмен не задумываясь это сделает. Но насколько можно успокоить совесть высшей целью? Пожалуй, финальная сцена разговора Дайхартмена и Сэма в полной мере отвечает на этот вопрос.Дайхартмен становится новым президентом Соединенных Городов Америки. Несмотря на прошлое Бриджес, эксперименты с ББ и прочее лидером стал именно он, потому, что возможно в мире игры на момент преодоления кризиса и наступления относительного затишья стране нужен лидер похожий на лидеров прошлого Америки: мудреного опытом человека, солдата без страха и упрека, лидера, за которым хочется идти. Хотя проблемы человечества никуда не делись, хоть и вымирание отодвинуто на неопределенный срок, но кто об этом знает?По большей части Дайхартмен – статичный персонаж, мы видим его в конце таким же, как и в начале, и даже сцена с Сэмом не говорит о его эволюции, поскольку реакция его на убийство Унгера была схожей. Но Дайхартмен – человек под маской, который, взяв себе маску и имя, сам наказывает себя за то, что случилось с Унгером. Но он с тех пор не солдат Бриджет Стренд, он – солдат Бриджес и идеалов организации, и то, что самый старый адепт Бриджес становится президентом СГА вполне логично. Участие Дайхартмена и его револьвера – как связующего звена берега Сэма с остальными берегами, благодаря которому Сэма в итоге найдут, есть не что иное, как символический переход старого мира в новый мир, и конечно этот переход произошел через оружие, т.е. кризис военного масштаба. Статичность Дайхартмена, несмотря на кажущееся развитие, кажется монолитностью и лишена традиционного дуализма игры, но в том хронотопе, в котором мы встречаем его, Дайхартмен уже мертв, по крайней мере, для самого себя, и если Дэдмен только научился быть человеком, то Дайхартмен все больше уходил от этого. Трагедия Дайхартмена в его одиночестве, одиночестве, которым он сам себя наказал и это символично, ведь он выглядит осколком старого мира в новом зарождающемся мире.
На этом мы снова прервемся, чтобы в следующий раз, в заключительной части разбора поговорить уже о главных персонажах игры и подвести некоторые итоги касательно всего повествования.