И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая».
В каком-то из бесчисленных тестов по роману был задан вопрос, кто из представителей нечистой силы появился на Патриарших прудах первым, и правильным ответом указан – Воланд. Но ведь это неверно! Самым первым «соткался» перед Берлиозом именно «длинный, сквозь которого видно, гражданин».
Об этом персонаже свиты Воланда написано очень много, но загадочным он продолжает оставаться. Существует множество версий его «происхождения». Рассматривается всё.
Ведут речь о том, каким он предстаёт на последних страницах романа: «На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьёвы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, тёмно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. Он упёрся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не интересовался землёю под собою, он думал о чём-то своём, летя рядом с Воландом». Рыцарем его назовёт Гелла: «Рыцарь, тут явился маленький человек, который говорит, что ему нужен мессир».Указывают, что на его облик, возможно, повлиял вот этот рыцарь, до сих пор стоящий на здании в одном из Арбатских переулков:
Указывают на его многочисленных исторических и литературных «прародителей» (например, на «рыцаря Амвросия» из толстовского «Упыря»).
Анализируя фразу Воланда «Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал», вспоминают многих персонажей, в частности, бакалавра Сансона Карраско из «Дон Кихота» М.Сервантеса...
Говоря о «клетчатом», который действует на московских страницах (да еще вспомнив о «попавшихся в разных местах» «четырёх Коровкиных»), приводят в пример героя Ф.М.Достоевского, на мой взгляд, ничего общего с Коровьевым не имеющего. Очень часто задаётся и вопрос о его фамилии, высказываются различные версии. Разбирать их я сейчас не буду, у меня лишь одно предположение: Булгаков искал для героя имя, похожее на весьма распространённые, но всё же отличающееся от них (помянет же он рядом с Коровкиными Коровиных и Караваевых).
Все эти догадки, конечно, возможны. Но добавляют ли они что-либо существенное к образу Коровьева?
Персонаж у Булгакова получился на редкость выразительным. Он, кстати, единственный из свиты мессира, который имеет и другое имя: «Скажи мне, любезный Фагот, – осведомился Воланд у клетчатого гаера, носившего, по-видимому, и другое наименование, кроме «Коровьев», – как по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось?» Фагот, как известно, - деревянный духовой музыкальный инструмент, имеющий вид изогнутой длинной трубки:
Коровьев, как неоднократно подчёркивает автор, «длинный», «ростом в сажень» (сажень, как я нашла, - мера длины, равная 2,16 метра). И ещё посмотрите на некоторые фразы из его описания: «Регент с великой ловкостью на ходу ввинтился в автобус, летящий к Арбатской площади», «Фагот извивался».
Указывают ещё, что «dire des fagots» по-французски означает «говорить нелепости», а слово «fagotin» переводится как «шут», а по-итальянски — «неуклюжий человек». Хотя неуклюжим Фагота назвать трудно: «Ловко извиваясь среди прохожих, гражданин открыл наружную дверь магазина».
Воланд скажет, что «рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал», и в романе Коровьев действительно выглядит шутом. У него подчёркнуто нелепая внешность: «тощий и длинный гражданин в клетчатом пиджачке, в жокейской шапочке и в пенсне», «усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки», он носит «пенсне, в котором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло».
Булгаков не раз упомянет его «треснувший тенор» или укажет, что «козлиным голосом запел длинный клетчатый».
Он будет представляться «переводчиком при особе иностранца», но при этом «что-то удивительно несолидное было и в манере переводчика говорить, и в его одежде, и в этом омерзительном, никуда не годном пенсне». Никанор Иванович отметит неуместность его «шуточек и прибауток, вроде “денежка счет любит”, “свой глазок – смотрок” и прочего такого же». Можно отметить и постоянное использование им в качестве присказок иностранных словечек «Авек плезир!», «Эйн, цвей, дрей!»), как верно замечено, «не идущих к серьезному делу», наряду с нарочито неграмотной речью: «Таперича, когда этого надоедалу сплавили, давайте откроем дамский магазин!» Или вспомним, как он назвал себя «ихний помощник»…
И не приходится удивляться, что Никанор Иванович, к примеру, «будучи по природе вообще подозрительным человеком,.. заключил, что разглагольствующий перед ним гражданин – лицо именно неофициальное, а пожалуй, и праздное».
Однако в сцене бала мы вдруг поймём, что в бесовской иерархии Коровьев занимает отнюдь не последнее место. Ведь это он на правах если не хозяина, то его представителя будет принимать Маргариту: «Маг, регент, чародей, переводчик или чёрт его знает кто на самом деле – словом, Коровьев – раскланялся и, широко проведя лампадой по воздуху, пригласил Маргариту следовать за ним. Азазелло исчез». И увидим Фагота мы несколько иным: «Правда, внешность Коровьева весьма изменилась. Мигающий огонек отражался не в треснувшем пенсне, которое давно пора было бы выбросить на помойку, а в монокле, правда, тоже треснувшем. Усишки на наглом лице были подвиты и напомажены, а чернота Коровьева объяснялась очень просто – он был во фрачном наряде. Белела только его грудь».
Булгаков напишет: «Коровьев понравился Маргарите, и трескучая его болтовня подействовала на неё успокоительно». Конечно, я уже предвкушаю, как кое-кто из моих комментаторов-«маргаритоненавистников» снова станет распространяться о её дурном вкусе и т.п. Но я предлагаю на минуту вчитаться в роман и внимательно посмотреть на эту сцену. И тогда мы увидим, что речь Фагота изменится, станет более грамотной. В ней останутся простецкие слова, но употребляться они будут только для выразительности: «Пусть первый попавшийся палач, хотя бы один из тех, которые сегодня, немного позже, будут иметь честь приложиться к вашему колену, на этой же тумбе оттяпает мне голову, если это так». Он доходчиво, по его мнению, объяснит, «где всё это помещается».
И именно он посвятит Маргариту в тайну её приглашения на бал, объяснит её предстоящую роль: «Установилась традиция, хозяйка бала должна непременно носить имя Маргариты, во-первых, а во-вторых, она должна быть местной уроженкой. А мы, как изволите видеть, путешествуем и в данное время находимся в Москве. Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы в Москве, и, верите ли, ни одна не подходит. И, наконец, счастливая судьба... Короче! совсем коротко: вы не откажетесь принять на себя эту обязанность?»
И станет подсказывать ей, как обращаться к Воланду, что сказать в нужный момент. И роль его будет подчёркнута во фразе Воланда после слов героини о шахматной партии: «Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!»
Именно Коровьев объяснит Маргарите, как приветствовать приглашённых на бал: «Разрешите, королева, вам дать последний совет. Среди гостей будут различные, ох, очень различные, но никому, королева Марго, никакого преимущества! Если кто-нибудь и не понравится... Я понимаю, что вы, конечно, не выразите этого на своем лице... Нет, нет, нельзя подумать об этом! Заметит, заметит в то же мгновение. Нужно полюбить его, полюбить, королева. Сторицей будет вознаграждена за это хозяйка бала! И ещё: не пропустить никого. Хоть улыбочку, если не будет времени бросить слово, хоть малюсенький поворот головы. Всё, что угодно, но только не невнимание. От этого они захиреют...» А на балу будет представлять ей гостей.
И ещё одно, на сегодня последнее. Коровьев – шут. Но вспомним довольно многочисленных шутов из классической литературы. Как правило, это очень умные люди, чаще всего они умнее своих господ. «Я же говорил, что настоящий король Франции – это я!» – скажет один из моих любимых шутов, Шико из романов А.Дюма.
И, возможно, именно поэтому мы услышим от Коровьева (нет, я вовсе не считаю, что он умнее своего мессира) немало высказываний и увидим немало его поступков, говорящих о том, что за маской шута скрывается очень умный человек.
Но это требует, разумеется, отдельного разговора.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о романе здесь