В личной почте ко мне обратились с вопросом, почему я забросил некогда анонсированный раздел канала под условным наименованием «Как было раньше». В принципе, я постепенно ушел от этой рубрики, рассудив, что каждое поколение проживает свою жизнь по-своему, весь личный состав этого поколения границы оного интуитивно ощущает и наиболее живо воспринимает только то специфическое общее, которое касается его самого.
Но сейчас, поразмыслив, решил, что могу написать о некоторых эпизодах своей детской жизни. Во-первых, все мы, как известно, родом оттуда, так что, исходя из этого свойства, «земляки». А во-вторых, несмело надеюсь, что помогу кому-то из ровесников вспомнить некоторые собственные детские увлечения, заботы и переживания.
Счастье ребенка, что ему не дано чувствовать мир таким, каким его чувствуем мы, взрослые. Ребенок взрослеет – и этого счастья лишается. Слабеет данное природой ощущение «все будет хорошо».
Я не беру здесь напрашивающуюся в наши дни тему «ребенок и война». Пусть главные взрослые страны строго наказали твердить изобретенное ими заклинание «войны нет, есть специальная военная операция», но в операции дети точно так же страдают и гибнут. Тех, что, настрадавшись, остались живы, страдание делает взрослыми. Они теряют долю своего законного детского счастья.
Мне в моем детстве повезло: на нашу страну никто не нападал. Жили мы в детстве небогато, но нашу жизнь раскрасили радужной сказкой о близящемся рае – коммунизме. Вы не хуже меня знаете, как ребенок умеет жить мечтой. Этой своей сильной стороной он в разы превосходит любого взрослого.
Итак, моему поколению выпало счастье прожить счастливую детскую жизнь. Не повезло следующему: начались катаклизмы, сопутствовавшие разложению и раздраю в государственном масштабе. Семье моей невестки пришлось спасаться бегством из Приднестровья, ставшего зоной военных действий. Сама она была в тот момент семилетним ребенком.
Детство мне вспоминается в первую очередь играми, школой, интересными книжками. У более молодых, чем я, все это в жизни тоже было, но было оно несколько иным: естественным образом менялась часть игр, часть книжек. Школа тоже со временем частично менялась. Все эти изменения растянулись во времени и человеку внутри процесса были чаще всего незаметны. Ниже я расскажу о шоковом новом, неожиданно ворвавшемся в нашу жизнь и привлекшем общее внимание, не исключая даже нас, девяти- десятилетних друзей-сверстников с улицы Индустриальной.
Многие из вас видели фильм Валерия Тодоровского «Стиляги». У тех, кто помоложе, представление об этом явлении сложилось исключительно по данной картине. Самые старшие из вашей среды, кто застал тот период, либо порицали тогда этих стиляг (таких большинство), либо сами к ним принадлежали.
А мне в память крепко врезалось первое очное наблюдение за доморощенными, северодвинскими представителями этой, как бы ее сейчас назвали, субкультуры. В данной роли выступила обычная шпанка-хулиганка, хорошо знакомые нам пятнадцати- шестнадцатилетние пацаны из дома напротив и наискосок. Думаю, любой из них, услышав такое про себя, даже сейчас бы приосанился: как же, «роль», «представители»… Вот уж никак они не походили на несколько лощенных героев Тодоровского!
К тому моменту о стилягах как таковых мы были хорошо наслышаны. Знали, что это люди, чуждые нашему обществу, отличающиеся низкопоклонничеством перед всем западным, готовые за любую тряпку продать нашу Родину, да, что там размазывать - готовые кандидаты в шпионы и предатели. Однако их консолидированное и мерзкое сообщество жило где-то там, в столицах, в которых фарцовочная, а то и шпионская, деятельность облегчалась наличием иностранцев.
В нашем закрытом городе никаких иностранцев отродясь не бывало. Некоторые наши ребята ездили на поездах-«дежурках» в Архангельск пофарцевать в тамошнем порту, привозили жвачку, которую продавали товарищам по учебе. Мне бы и хотелось (очень хотелось!) попробовать ее, но такой роскоши я себе позволить не мог. Семейным бюджетом подобная статья расходов не была предусмотрена.
Помню, как одноклассник, Вова Гольдберг, после долгих колебаний решил раскошелиться, купил заветную жвачку и, едва начав жевать, неожиданно для себя ее проглотил. Он не предполагал, что в этом деле тоже нужна тренировка. От обиды и чувства потери самого на тот момент дорогого он не смог удержаться от слез.
Вернемся к «стилягам» с Индустриальной. Разгул во дворе напротив набирал силу постепенно. Дело было вечером, а северодвинские летние ночи заметно белее ленинградских и даже петербургских. Нам, окопавшимся в скверике у нашего дома, хорошо было видно все происходящее. За этим происходящим мы следили во все глаза, боясь упустить любую важную деталь. Впрочем, неважных и не было: назревало невиданное.
Представьте: вот тусуются там ребята. До последней веснушки знакомые. А оказывается, это не ребята, а самые что ни на есть враги. Которых хоть сейчас вербуй в шпионы. В одном лишь брало сомнение: а чего такого они смогут нашпионить, если умеют только курить, пить винишко и походя отвешивать нам, худосочным, дежурные оплеухи? Шпион – мы знали из множества просмотренных в кинотеатре картин – профессия солидная, предполагает немалые умения, большие запасы хитрости и наличие недобрых глаз на близком к фанатичному аскетизму лице.
Музыка шла из патефона, поставленного на жэковский стол. По этой самой музыке мы и поняли подрывной характер того, что там готовилось. Ничего похожего на пластиночный набор, который был у родителей каждого из нас! Что-то непривычное – рваное, резкое.
И приоделись те ребята тоже «не по-здешнему». Какие-то желтые и зеленые носки. Однако, откуда же они их взяли, если мы, десятилетние, носим черные, коричневые и серые, держащиеся на голени благодаря специальным подтяжкам, закрепляемым на ноге? К сведению молодых, в то время привычных для вас носков с резинкой наверху в стране не существовало.
Мы втроем лежим у штакетника, надежно прикрытые травкой. Почему лежим? А вот вы бы, попав на шабаш ведьм, так бы и выпялились перед ними, не укрывшись за каким-никаким деревом или камнем? Нам было страшновато: мы оказывались непрошенными свидетелями чуть ли не преступления и непонятно было, к каким последствиям готовиться, если что. Уж по упомянутому-то подзатыльнику мы гарантированно за свое наблюдение зарабатывали.
Ребята напротив, слегка выпив, ощутили потребность в движении. Танцевать они, чувствовалось, не слишком умели, но какое-то представление о том, как надо «стилять», откуда-то получили. «Стилять» - у нас долгое время ходило это слово. Оно означало «танцевать все эти диковинные новые танцы». Вспоминая сейчас то, что выделывали тогда пацаны, я не могу ассоциировать это с известным мне ныне рокнроллом. По идее, правильный стиляга должен был танцевать именно его. Но впрочем, пройдя по маршруту США – Москва – Северодвинск, танцу было мудрено не измениться. В какой-то момент патефонная музыка перестала ребят устраивать, и они решили поддать жару. Один из них взял баян и начал резко и громко наяривать заводной мотив: пам-мам, пам-пара-парара-рара. Двое крепышей (кстати, забыл сказать: девушек в их компании не было) начали выделывать друг перед другом резкие па и вот –кульминация вечера! – один бросает другого через голову себе на спину, тот перекатывается, и дальше снова те же па друг перед другом - пам-мам, пам-пара-парара-рара...
Много было потом всяких мод. Я всегда поначалу встречал в штыки появлявшиеся то брюки-клеши, то дудочки. Но затем, в числе последних, сам надевал их. А шила их мне моя умелица мама.
Связанное с появлением стиляг изменение моды было первым на моей памяти. Вспоминаю, как несколькими месяцами позже описанного «шабаша» во двор вышел погулять из соседнего подъезда мальчишка парой лет младше, обутый в новые ботинки на толстой (модной) подошве, и как нам эта его обувь очень не понравилась. Особенно, увы, мне. Я не преминул ему объяснить, как он ранит нашу эстетику. Тогда мы не знали, что в будущем общество созреет, чтобы в законодательном порядке сурово наказывать людей, виновных в близких к этому оскорблениях разных других человеческих чувств. Не знали, но надеялись, что - не по закону, а по совести - Колян переобуется, чтобы снова стать человеком. Но он продолжал упорствовать и шел на поводу у своих родителей, игнорируя волю нашего непримиримого коллектива. В конце концов пришлось смириться непримиримому мне.
Мы росли. Менялись моды, менялись нравы. Мы учились не встречать в штыки новое, учились понимать: нам о многом наперед не дано знать. Как в сказках, помните: «Авось, Иван-царевич я тоже чем-то тебе пригожусь».
Ну что ж, раз начал, как-нибудь расскажу об «игрищах и забавах» моего двора и моей школы. И о любимых в детстве книжках.
ДО НАСТУПЛЕНИЯ 2030 ГОДА ОСТАЕТСЯ 2760 ДНЕЙ (ПОЧЕМУ Я ВЕДУ ЭТОТ ОТСЧЕТ, СМ. В "ЧЕГО НАМ НЕ ХВАТАЛО ДЛЯ РЫВКА?").