Дорогие читатели! Мои три рассказа про анчутку после этого повествования переходят к автору цикла, а я возвращаюсь к Гному на дороге, оставленной мне Егором В.
Ночь шла беспокойно. Внедренный с согласия настоятеля в ряды монахов бабайка бдил по мере сил и неизрасходованной энергии. Он, наконец-то, обзавелся обликом и укрепился в нем и теперь отрабатывал оказанное доверие с огромным энтузиазмом. Всю ночь в кельях слышались охи-ахи, вскрики и истовые молитвы с нарастающим гулом поклонов, когда лбы бьют каменный пол и начинается могучий гул очищения, подобный набату колокола в большой праздник. Настоятель сидел чуть поодаль от стен монастыря и задумчиво слушал... Гул очищения, принесенный не словом мудрым, но действом таинственным, и - радовал, и - удручал. Под утро настоятель пошел в свой кабинет. Он решил расширить мир монастырских стен и правил. А для этого требовалось написать новое правило.
Настоятель скрипел пером и верстал правило о таинственной силе, вводящей в разум сомневающихся и ищущих свой путь, обходящейся истинной верой и в скромности живущей - хлеб, да вода. Вводя на лист буквы "невидимый и вездесущий", он вспомнил анчутку, похихикал несоответственным сана своего ехидным смешком и прислушался к гулу каменных стен. Такой истовой и искренней молитвы он не слышал ни разу. Написав "и ввести в сан бабайку..." он глубоко задумался и тщательно замарал эту несусветную чушь. Истинному помощнику хватает и хлеба с водой, к тому и надо стремиться.
*****
Утро встретило егеря с ведьмаком истовым шумом за окнами, свежим прохладным квасом на столе и шуршащим в углу анчуткой, пакующим свежайшие краюхи хлеба в льняные холсты, чуть смоченные маслом. Запахи удручали и, переглянувшись, все двинулись в комнату настоятеля, где подразумевался завтрак. Ожидания не обманули. Настоятель расщедрился, перевел паству свою на хлеб с водой, а остатки из подвалов выставил на стол. Буженина и сыры, сметана и творог, яйца вареные и жареные, да сальца для смазки, да хлеб и пироги. Если кому не хватит - щи вчерашние, да рыба жареная, да....
Поскольку тяжелое брюхо дороге не радо, егерь и ведьмак ели скромно. Анчутка, путешествующий на рюкзаке Лёхи не отказывал себе в удовольствии и грыз румяные корочки. Ближе к завершению трапезы, он нырнул за печку вытащил бабайку.
- ну что ты, как не родный, пожуй, поделись впечатлениями.
Бабайка, с опаской осматривающий стол и сидящих за ним, скромно взял кусочек хлеба, быстро проглотил и задумался.
- изрекай, да не жовамши не глотай, подавишься, будешь перхать, да сипеть, а это разуму не учит. Привыкай завтракать степенно и с удовольствием в обществе духовного лица. Понял!?
Бабайка судорожно сглотнул и молча закивал. Анчутка провел обзор произошедших трансформаций:
- перед вами, уважаемая публика, нетипичный бабайка монастырский. Новая ветвь, так сказать, эволюции, учиненной вашим покорным слугой. Морда сколь страшна, столь и несуразна - рога мелкие, врастопырку, пятак свиной, грязный, в родимых пятнах, никакой эстетики, уши ослиные недоразвитые, не лицо, а морда прям с улыбкой трусливой и препохабной. Набор пороков и злочинств в одном обличье. Каково такое зреть?
Леха, рассматривая через очки облик бабайки, сразу потерял аппетит, потом дал очки настоятелю, для понимания монашеских мук. Триза задумчиво допивал компот и размышлял о чем-то далеком. Настоятель, вглядевшись в соседа за столом и верного помощника отныне, побледнел и хватил двойной очищенной, спрятанной между горшками.
- надо к хлебу с водой молока им добавить, за вредность... и они его зреют в этом обличье при посещении мыслей неправедных?
Анчутка торжественно разьяснил:
- и при мыслях и для профилактики зреют. До действий с таким цербером у них духу не хватит добраться. Сами видите, эка рожа вышла, сборище пороков в монашеском представлении. Долго, как говорится, запрягал, да скоро понесся! Вы уж не бросайте его, сирого, к детям ему уже нельзя, сформировался, а на улице сгинет, жалко.
Настоятель разбавил компот другой водой, опрокинул и уверил посыревшим голосом анчутку:
- сами создали, с ним и жить! Такова планида наша нелегкая.
Пока Леха с Тиизой паковали рюкзаки, да седлали лошадь, анчутка успел дать всем надлежащие инструкции.
Настоятель твердо обещал соль и прочую концентрированную химию не употреблять и не сыпать, хлеб оставлять наисвежайший, а святую воду за печью даже не помышлять проливать, аль брызгать.
Бабайка торжественно дал присягу чтить порядки местные, невинных не вводить в сомнение и пресекать всякие разночинства и соблазны.
- ... и если я нарушу данную мной клятву, пусть меня утопят в святой воде в закрытой бутылке...
Бабайка тяжело вздохнул и скрепил клятву куском хлебушка, протянутого анчуткой.
- гляди, не подведи нас, на тебя целый монастырь оставляем!
Калитка была открыта, лошадь оседлана. Настоятель воскликнул:
- а на посошок!
И пока Леха с Тиизой недоумевали, на лошадь погрузили две дорожных сумки со снедью, а настоятель разломил каравай на четыре части и откусил кусочек:
- чем богаты, вы уж не обессудьте, пост у нас...
Стоящие поодаль монахи дружно закивали... Анчутка обернулся к настоятелю:
- пошли мы, не от службы лытать, а судьбинушку пытать...