В день, когда Саню бросила девушка — почти невеста, — которую он безумно любил, Саня позвал меня на шоу комиков. Вот так просто. Не в бар, не порыдать на кухне под бутылку водки — на шоу. Мы сидели где-то на задворках (куда достали билеты), и я видел, что Саня целиком поглощён представлением. Над шутками он смеялся громко, до слёз, словно не ему сегодня сказали, что любят другого. После шоу мы пошли в тир, а на ночь — в стриптиз, где Сашка, почти не притрагиваясь к спиртному, любовался танцующими девочками. Казалось, он искренне отдыхал, не думая и не вспоминая об Ане. Уже под утро мой друг уединился с одной дамой в ближайшей гостинице, а я с облегчением поехал спать. В тот вечер я решил, что у Сани эмоций не больше, чем у бесчувственной чурки, и долгое время моя догадка лишь подтверждалась.
Он не изменял себе, что бы ни случилось, не забрасывал ни развлечения, ни работу, ни свои занятия. Там, где другой бы ушёл в запой, обессилел, впал в тоску и хандру, Саня веселился. Когда его собаку насмерть сбила машина, он всё равно пришёл на условленную тусу и пил вместе со всеми. Когда у него лежала в больнице сестра и день шёл за днём в ожидании улучшений, Саня привозил ей лекарства, навещал как по расписанию — а потом ходил в какие-то квесты по городу, увлечённо, как ребёнок, разгадывая подсказки. Мы все помнили про это, слушая рассказы о её выписке, и справедливо осуждали друга за чёрствость.
На моей памяти это началось ещё в детстве. Тогда умер Сашкин дедуля, которого мы все горячо любили. Саше было девять, и он наотрез отказался идти на похороны. Его мать разозлилась. Она объясняла, что надо проводить деда в последний путь, что нужно уметь горевать и нельзя быть таким бесчувственным. В конце концов Саню просто заставили, но даже тогда он не покорился и сбежал перед самыми похоронами неизвестно куда. Родные уехали без него. Позже выяснилось, что Сашка просидел три часа в кино за просмотром какого-то фэнтези. Ему знатно всыпали, отняли карманные деньги, но раскаяния всё равно не добились.
Так было всегда. Ни горевать, ни скорбеть Саня не умел с детских лет.
Наша дружба была из разряда честных. Я не скрывал от него своего осуждения, не раз говорил, что нужно быть человечнее, что переживают не так. Саня только смеялся и отмахивался. Его никто не переубеждал. Спустя три года после расставания с Аней он нашёл другую девушку — Ксюшу. Ксюша оказалась волшебным, честным созданием, разве что сигарета в тонких пальцах портила образ феечки. На её союз с этим утюгом в плане чувств я смотрел с болью. Как можно доверить такому живого человека? В конце концов я счёл нужным предупредить Ксюшу о причудах друга. Отведя её на общей встрече в сторону, я неловко откашлялся.
— Ты хорошая девушка, Ксюш. Добрая, милая. А Саня… Хоть он мне и друг, но я всё равно скажу — не связывайся с ним лучше. У него ни чувств, ни эмоций, одно название — «человек». Если с тобой что-то случится, у него и сердце не дрогнет.
Ксюша посмотрела на меня своими трогательными, задумчивыми глазами. Улыбнулась мягко, словно глупому ребёнку.
— Вы его не знаете, — сказала она с уверенностью всех девушек на Земле, что оправдывают и алкоголиков, и психопатов. — Он совсем не такой.
И глядя в её чистое наивное лицо, я понял, что советы бессмысленны.
Они встречались. Счастье сыпало искрами от жизнерадостной парочки, словно их смех превращался в воздухе в золото. Они вместе слетали на отдых, съехались, пережили её диплом и его смену работы, завели кота. В Санькиной жизни воцарилась идиллия. И всё же меня не оставляло ощущение фальши. Каждый раз, когда я смотрел на них, мне казалось, что их счастье — ложь. Меня не оставляло ощущение, что с психикой друга что-то не так, и я боялся, что опасения подтвердятся. Мне не хотелось, чтобы и Ксюша столкнулась с его странной бесчувственностью, и я напряжённо следил за их безмятежной на вид любовью.
В тот вечер я уже подъезжал к дому, когда пришло сообщение от Сани:
«9 больница, 2 корпус, реанимация. Приезжай немедленно».
На звонки друг не отвечал. Чувствуя, как холодеет внутри, я развернулся и втопил по пустеющим улицам. Повезло на отсутствие гайцов. Домчав минут за двадцать, я влетел в нужный корпус.
В приёмной было немноголюдно. Увидев приятеля, тупо глядящего в телефон, я подскочил к нему.
— Что случилось, Сань?
Тот не поднял взгляда. Телефон был повёрнут горизонтально, и только сейчас я заметил, что пальцы обеих рук быстро-быстро стучат по экрану. До слуха долетели звуки какой-то игры.
— Ксюша в реанимации, — произнёс Сашка ровно. — Позвонили, сказали, что предположительно тромбоэмболия. Начала задыхаться на улице.
Я стоял, не понимая, что происходит. Пальцы над экраном мелькали всё быстрее. Закусив губу, Саня чуть наклонил телефон, потом шепнул:
— Надо же, рекорд…
Не выдержав, я ударил его по руке. Телефон полетел на пол; женщина за стойкой регистратуры хмуро покосилась на нас.
— Твоя девушка там умирает, а ты играешь?! — крикнул я. — Урод моральный! Ты вообще умеешь хоть что-то чувствовать?!
Саня помолчал, потом всё же поднял голову. Я отшатнулся. Лицо друга побледнело до мертвенного состояния, глаза стеклянно блестели. Только теперь я заметил, что руки без телефона трясутся. Медленно, словно боясь растерять слова, Саня произнёс:
— Сходи узнай, что с ней. Я сам не могу… смелости не хватает.
Я взглянул на его лицо, глаза и молча пошёл к регистратуре. Позади послышалась возня, а потом снова лихорадочно-торопливые игровые сигналы.
— Ксения Васильева, — тихо сказал я женщине. — Приехала на скорой. Как она?
Врач сочувственно взглянула в ответ. Потом ответила:
— В тяжёлом состоянии. Её оперируют. Ожидайте.
...Мы сидели вдвоём на кушетке. Саня хмуро играл. Он играл уже минут десять без перерыва, всё наращивая очки, а я перебирал в голове случаи его «чёрствости». Мне вспомнилось, как после расставания с бывшей Саня смеялся над номерами комиков до слёз. Только сейчас я понял — не «до слёз», а со слезами вместе. Он плакал и смеялся, пытаясь отвлечься от мыслей. Когда сестра лежала в больнице, Саня возвращался со своих квестов без сил, в мыле и сразу отрубался. Утром мчался на работу. Он почти не оставлял себе времени на раздумья, на одиночество. Я вдруг осознал, что веселья друга во время мрачных событий походили на омут, в который он нырял, чтобы не замечать горе. Почувствовав стыд за своё осуждение, неловко толкнул его плечом.
— Извини. Я не понимал, что для тебя так «правильно» горевать.
Саня криво улыбнулся, хотя это больше походило на гримасу. Повернулся ко мне.
— Хватит извиняться и сочувствовать, — сказал с лёгкой дрожью в нарочито спокойном голосе. — Лучше качай игру. Устроим версус.
Я посмотрел на него. Проглотил все слова, которые снова всплыли в мозгу… и молча полез в каталог приложений.
...В тот вечер я впервые увидел, как Сашка плакал. Когда тётка из регистратуры положила трубку и сообщила, что Ксюша выжила, Саня зарыдал прямо на полу приёмной. Его словно прорвало. Этот момент врезался мне в память на всю жизнь. На их свадьбе спустя полтора года, глядя, как Ксюша радостно бросает букет в толпу, я думал только о той ночи. Я думал о странном способе моего друга справляться с несчастьями — и о том, что я очень не хотел бы узнать, как он справился бы с тем главным несчастьем его жизни.
© Лайкова Алёна
#Психология #отношения #авторский рассказ #жизнь #реальность #драма #трагедия #друзья #тайна #любовь
