Глава 59.
Время действия - 1941 - начало 1942 года.
- Василисушка, а чего это ты делаешь-то? - в избу вползла Стешка.
- Чего ж мне делать… Половичок вот плету… - Василиса старательно цепляла толстым крючком узкую полоску ветоши. - Да глаза уж не те…
- Слыхала, чего ночью-то приключилось? - Стешка плюхнулась на лавку у двери, вытянула ноги.
- Расскажешь, так услышу! - Василиса наконец уцепила непослушный лоскут и протащила крючком в петлю.
- Ооой, чё было-то! Корабль наш немцы потопили… А матросы, какие уцелели, на шлюпке спасались. Должно, к Севастополю гребли, а их на нашу сторону вынесло волнами.
Василиса молчала, сосредоточенно тыкая в половичок крючком. Сердце её беспокойно колотилось. Вот она и разгадка тайны — откуда морячок на берегу.
- Ну, немцы-то на них облаву и устроили. А они-то, матросы, как увидели, что их окружили, так и попрыгали в воду. Оружия-то у них не было, отбиваться нечем. Немцы по головам ихим стреляли. Кого убили, кого ранили. Так они, немцы-то, раненых подобрали, в Красный отвезли.
- Куда? - в груди у Василисы похолодело. Слышала она кое-что об этом месте от связных, приносивших вести.
- Ну птицесовхоз был «Красный» при Советах! Не помнишь, что ли?! Вот там теперь немцы пленных держат. Птичники в бараки переделали. Туда матросиков и отвезли. А утром на песке след нашли, лежал кто-то. Не иначе, один из тех моряков спасся. А потом ушел. И следы от палки рядом видали. Опирался, видно. Полиция теперя ищет, где он.
- Вона что…
- Ага. Найдут, сказали, расстреляют. Машина-то в Красный уже ушла, не снаряжать же из-за него одного отдельную.
- Если найдут… - тихо сказала Василиса.
- Найдут. Далеко уйти не мог.
- А ты будто радуешься, что споймали ребят?
- Радуюсь, что живы они. В лагере сидеть, это вам не под немецкими бомбежками ходить. Немец — это сила. Вона сколько у них техники! А матросикам этим теперь хорошо. Не, ну а что — крыша над головой есть, от ветра да холода укрыты, никто не стреляет…
- Чего?! - Василиса резанула Стешку взглядом. - Ты чего несёшь-то, змеища?!
Хотела рассказать, каково пленным в том лагере, про расстрелы и сожжения, про муки адские, что люди принимают, да прикусила язык. Спросит, непременно спросит Стешка, откуда ей об том ведомо.
- Сама-то пойдешь в такой барак?! И как только язык твой не отсохнет!
- Так я что… Всё равно же в плен попали они. Не стрельнули на месте — уже повезло.
- Всё равно?! - Василиса отложила крючок в сторону.
И тут из глубины избы донёсся протяжный стон.
- Чего эт? - Стешка вскинула голову. - Кто это у тебя, а?
- Ты мне зубы не заговаривай, змея! - накинулась на неё Василиса. - У меня окромя кота уже давно в избе никого. А ты погоди, Господь тебя, языкатую, накажет ещё!
- Да стонал ведь кто-то! - шебутилась Стешка. - Не ты ли того матроса подобрала? И след от палки… Ты ведь с палкой ходишь.
- Совсем сдурела, окаянная! Везде тебе чего-то мерещится! Меня хочешь со свету сжить? Полицию на меня натравить? Давай-давай, старайся!
Стешка округлившимися глазами смотрела на Василису. Потом подхватилась:
- Пойду-ка я, Васенька. Не ровен час немцы нагрянут да меня вместе с тобой вздёрнут…
Полиция пришла через три часа. Не удержалась Стешка, наплела соседям, что глупая Василиса себя не жалеет, прячет в избе советского моряка. Кто-то промолчал, посочувствовав в душе старушке, а кто-то дальше понес.
Ворвались, раскрыв дверь пинком. Взялись молча обшаривать комнаты. Не найдя никого, набросились на Василису:
- Старуха, где матрос?
- Какой матрос? - Василиса сидела на лавке и тяжелым взглядом смотрела на ражего шуцмана*.
--------
* - член шуцманшафта, особого подразделения вспомогательной полиции нацистской Германии на оккупированных территориях
--------
- Ты бабка, не крути. Я вот сейчас тебя ласково поглажу, - полицай поднес к лицу Василисы огромный кулак, - а ты старенькая, враз Богу душу отдашь.
- Ишь, напугал! - усмехнулась старушка. - Я, может, за это тебе спасибо скажу. Ты бы хоть растолковал для начала, чего тебе нужно от меня. А то как с цепи сорвались.
- Матроса раненого с берега куда дела?
- Ну, слышала про матроса от Стешки. А только деть его я никуда не могла. Потому как в глаза не видала. Да и видала бы — не под силу мне теперя раненых тягать. Стара уж, это верно…
Василиса вздохнула, развела руками.
- Ты прячешь матроса. Показывай, где он.
- Постой. Вот скажи мне, кто видал в моем доме его? Никто. Придумал кто-то, наговорил, вы и рады стараться, примчались. Ишь, одолели старуху. Пускай тот, кто вам это сказал, придет и при мне скажет вам, так, мол, и так. Вот на этом самом месте лежал он.
Сильный удар отбросил Василису к печке:
- Будешь врать — покалечу.
С печки, откуда-то сверху, спрыгнул разбуженный кот, потянулся и громко, с подвыванием, зевнул. Увидел чужаков, выгнул спину, зашипел, закричал утробно, стонуще.
- Чего это он? - шуцман попятился к двери.
- Осколком раненый. Летом ещё, - Василиса взяла полотенце, вытерла потекшую из-под волос кровь. - С тех пор и голос у него такой.
- Так это кот стонал? - полицай оглянулся на своих спутников.
- Больше некому… - угрюмо ответила хозяйка.
Шуцман смачно плюнул на пол, и вся толпа с гомоном выкатилась на улицу.
Василиса вздохнула, сняла испачканный кpo вью платок, ощупала макушку.
- Ничего, ребятушки… Ничего… Мусор ветром сдует, а Россия как была, так и будет стоять.
Поднялась тяжело, взялась было за веник, чтобы убрать за непрошеными гостями, да не смогла. Закружилось в голове, подступила к горлу тошнота. Пришлось лечь на лавку. Лежала бы так и лежала, однако к вечеру печь остыла совсем, пальцы заледенели, а по спине стала пробегать холодная дрожь.
Поднялась Василиса, вышла на улицу. Набрала во дворе хворосту, веток сухих, присела на крыльце.
- Чего это ты, Васенька? - в калитке возникла Стешка.
- Иди отсель, злыдня! - угрюмо глянула на неё Василиса. - Наврала всё-таки про меня. Со свету сживаешь.
- Да я-то что? - закудахтала Стешка. - Я же никому-никому… Да разве ж я…
- Дура ты языкатая, безмозглая! Чтобы духу твово в доме моем не было. Не появляйся боле на пороге! - приказала Василиса.
Печка протопилась, закипела на плите вода, сварилась жидкая каша.
Василиса выглянула в окно — никого, заложила на двери засов, отодвинула половицу. Тяжело, пошатываясь и кряхтя, спустилась в чёрную щель тайника.
- Ну что, сынок, замёрз, поди? На вот тебе грелку тёпленькую…
Старушка сунула тёплую резину, обернутую полотенцем, под бок моряку.
Матрос с трудом открыл глаза:
- Мама…
- Мама, мама… - вздохнула Василиса. - Поешь вот кашки.
- Бабушка, это ты? - голос у матроса слабый, язык едва ворочается.
- Я, сынок. Открывай рот… Вот, молодец!
При свете крошечной плошки с лампадным маслом Васёнка кормила с ложки чужого ребёнка и думала о своих. О давно ушедших в мир иной сыновьях, о постаревших уже внуках, о правнуках. И молила Бога, чтобы защитил Он деток. И её, и чужих. Всех, кому в бой со Злом вступить пришлось.
А молитва им и впрямь нужна была. Где-то в горах партизанил Фрол с сыновьями. Отчаянно сопротивлялся немцам окружённый врагом Севастополь. В Инкерманских штольнях работали комбинаты по производству боеприпасов, ремонтные мастерские, швейная фабрика. Там же жили люди, принимали ребятишек детские сады и школы, лечились в госпитале тысячи раненых. В Севастополе, под бомбами и снарядами, вместе со всеми держали оборону Григорий, и Степан, и Серёжка.
Немцы предпринимали неимоверные усилия, чтобы овладеть городом. В начале 1942 года командование Севастопольского оборонительного района приняло решение высадить на крымских берегах несколько тактических десантов, чтобы оттянуть силы гитлеровцев от города.
4 января из Стрелецкой бухты уходили в поход моряки из состава 2-го полка морской пехоты, разведчики штаба Черноморского флота, сводный отряд пограничников и милиционеров. Когда холодное зимнее солнце село за горизонт, на корабли погрузились 740 человек, три артиллерийских тягача с орудиями и два плавающих танка. Отряд морских судов составляли тральщик, морской буксир и семь морских охотников. Сначала взял курс на Евпаторию буксир, самый тихоходный из всех. В половине двенадцатого за ним последовали остальные.
- Что, Жорка, не страшно тебе? - тихо спросил боцман Хромов тоненького пятнадцатилетнего паренька, шедшего в десант сигнальщиком.
- Чего же бояться? - усмехнулся тот. - Небось, два раза помирать не заставят?
- Ты это брось помирать, Жорка. Ты жить должен, понял? Жить. И детей растить. И рассказывать им, каково на войне. Чтобы знали и берегли мир. А что не боишься — так то хорошо. Молодец, Жорка. Наш человек!
Сигнальщик снова лукаво усмехнулся:
- Покурить бы…
- Я те покурю! Зелен ещё! - нарочито грозно сказал Хромов.
- Ну вот ещё, воевать не зелен, а курить зелен! - тихо засмеялся Жорка.
- Поспорь со старшими! А курить нельзя по причине светомаскировки, - вступил в разговор Степан.
- Фьюить… - присвистнул сигнальщик. - Это ты мне рассказываешь? Я вообще-то в Военно-морской школе учился.
- Разговорчики! - одёрнул их старшина лейтенант Шустов.
Корабли в полной тишине, с потушенными огнями — даже двигатели, переведенные на подводный выхлоп, не издавали привычного шума — подходили к месту развертывания. В три ночи началась высадка десанта.
Десантники высадились на Пассажирской, Хлебной и Товарной пристанях Евпатории. Жорка пожал руку уходящему следом за товарищами Степану и занял своё место.
Четыре морских охотника разгрузились скрытно, бесшумно, и сразу отошли, заняв позиции на рейде и уступив место у причалов другим кораблям.Стрельба началась уже позже, когда выгружали тяжелую технику. Мощные прожектора осветили акваторию, засверкала выстрелами румынская береговая батарея, потянулись трассеры немецких пулеметов.
В Севастополь отправили сообщение: «Высадку продолжаем под сильным артиллерийско-пулеметным огнем». Погиб командир десанта капитан Буслаев. Командование принял полковой комиссар Бойко.
- Жорка… Краснофлотец Юматов… - хрипел на руках у сигнальщика смертельно раненый боцман Хромов. - Запомни. Ты обязан жить, слышишь? И рассказать людям… Как мы Родину защищали!
Жорка судорожно сглотнул, пряча непрошеную слезу, положил бездыханное тело Хромова у снарядного ящика и кинулся к орудию. Корабельные пушки поддерживали продвижение десантников по городу.
Степан следовал по городу в паре с краснофлотцем Рябовым, который всю жизнь прожил в Евпатории.
- Братцы! Матросы, советские?! - из ворот на узенькой улочке выскочила женщина. - Миленькие, родные!
- Немцев в городе много? - Рябов остановился, тяжело дыша.
- Нет, только те, что на излечении в госпитале. В основном румыны. Да полицаи из своих.
Её слова полностью подтверждали донесения разведки.
- Ребятки! На мясокомбинате пленных наших много. Освободить бы их, а?
- Освободим, мать!
А в городе уже поднималось восстание. Евпаторийцы вышли поддержать десантников. За ночь были разгромлены гестапо, управление городской полиции и жандармерии, захвачены личные дела изменников Родины, сейфы с которыми тут же были переправлены на корабль и впоследствии доставлены в Севастополь. Освобожденные из лагеря военнопленные красноармейцы без единого выстрела расправились с находившимися в госпитале немцами — штыками и ножами. Их никто не стал удерживать. Они имели право на свою ярость.
К рассвету город был в руках советских моряков. Оставалось дождаться второй волны десанта — основных сил 2-го полка морской пехоты. Но на море начался шторм…
Тем временем немцы стали подтягивать резервы, сначала находившиеся неподалеку от Евпатории, а потом из-под Балаклавы. Подключилась базировавшаяся в Саках авиация. Морские охотники маневрировали в акватории, стараясь уйти от бомбёжек и огнем орудий поддерживая десантников на берегу. Но потери были велики. Особенно досталось тральщику. Шторм выбросил его на мель, сделав легкой мишенью для врага. Экипаж держался до последнего, и только когда корабль был растерзан, а команда перебита, немцы смогли подняться на его палубу.
Дважды выходили из Севастополя транспорты с подкреплением, однако усилившийся затяжной шторм не дал им никаких шансов… Бои шли на улицах города, за каждый дом. Из семисот десантников живых осталось не больше сотни. За помощь советским морякам немцы расстреляли шесть с лишним тысяч жителей города. Если бы всё удалось, как было запланировано, и десантники смогли удержать Евпаторию, то положение немцев в Западном Крыму оказалось бы под угрозой.
… Шаланда зависла над зеленым бархатом далекого дна. Рядом со Степаном сидела Алла — молодая и счастливая. Она что-то говорила и смеялась, но голоса её совсем не было слышно. Звуки таяли в прозрачном воздухе. Сверкала на солнце вода, слепила зайчиками, а Степан не мог понять — отчего ему так холодно?
- Стёпа, Степан! Живой? Открой глаза! - сквозь ватную толщу дошёл до сознания голос.
- А? - Степан открыл глаза.
Рядом с ним был напарник Рябов. Тот самый, который всю жизнь прожил в Евпатории.
- Фух, хорошо, пришел в себя. Подымайся, Стёпа. Идти нужно.
Сильно ныло, выматывало душу плечо.
- Что со мной?
- Ранило тебя, браток, да контузило слегка взрывом. Но рана не страшная.
Степан повёл глазами — вокруг высокой стеной стояли камыши.
- Где мы?
- У озера. Ты уж прости, браток, что мокро маленько. Немцы с собаками облавы устраивают, так я тебя сюда притащил, чтобы со следа сбить. Только лежать в воде долго не следует. Эдак и без пули помереть можно. Идти надо. Я тут местечко одно знаю. Укроемся пока, а когда перестанут нас искать, пойдем к своим в Севастополь. Давай, браток, подымайся. Идти ты можешь.
Степан с трудом поднялся, опираясь на руку товарища. Камыши укрывали их с головой. Чавкая залившейся в сапоги водой, они побрели вперёд.
… Тлела под образами лампадка, клала земные поклоны старушка:
- Убереги, Господи, детушек моих. Спаси и сохрани, Господи…
Стукнули в дверь тихонько трижды — условный сигнал. Связная пришла.
- Сообщи, касатушка, кому надо, что матрос у меня лежит раненый. Лечу как могу, да только лекарств-то у меня нет. Травками да молитвами приходится.
- Сообщу. Спасибо. В селе-то что нового?
- Говорят, к Севастополю свежие части немцев перебрасывают. И будто бы собираются они какую-то немецкую царь-пушку привезти. Имя у ей… Запамятовала. Бабское имя у пушки той. Румыны уж шибко рады. Говорят, что равных ей, пушке этой, нигде нет. Будто бы в Европе стоит только немцам эту пушку притащить, так города от одного вида сразу сдаются.
- Наш не сдастся, пусть не радуются.
- Ага. И какие-то тяжелые мортиры ещё. Карлы. То ли имя такое, то ли на карликов они похожи, не знаю.
- Информация точная?
- За точность не ручаюсь. Всё-таки Стешка — баба дурная и переврать может легко. Да мне боле и услыхать-то негде, окромя как от неё. Так что уж не обессудьте…
- Спасибо. Да, кстати. Вам поклон от внучки Вашей Ульяны и супруга её.
- Ой! - всплеснула руками Василиса. - Живая! Где же она теперь?
- Пока дорогу на Балаклаву не разбомбили, водила трамвай. А теперь на бронепоезд перешла помощницей. И муж её там же — дорогу под него ремонтирует.
- Вот порадовала ты меня, дочушка. Значит, живы, слава те, Господи. Ты уж ей от меня материнское мое благословение передай.
Ушла связная. Василиса перекрестилась, села штопать старую кофтейку. Затопала на пороге, завозилась Стешка:
- Василисушка… Не спишь?
- Заходи уж, змеища… - проворчала Василиса. - Опять новостей короб притащила.
- Слыхала? Переводят к нам нового полицейского начальника….
И Стешка принялась выкладывать свежие сплетни.
А Василиса слушала, складывала новости по отдельным коробам — это мусор не стоящий, а это запомнить нужно, может, и важное что-то. Свивала старушка нити из Стешкиных сплетен, скручивала. А как эти нити в дело пустить — без неё решат.
Продолжение следует... (главы выходят раз в неделю)
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 58) Дело для старой бабушки
#приключения #история #крым #рассказы #россия
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!