Из подвального окошка торчал хвост. Серый, с белым кончиком. Мурка - как еще могли звать дворовую кошку - поняла, что и сегодня бабШура не выйдет. Пушистая, зеленоглазая - сидела, смотрела в темноту и не понимала: что случилось? Есть-то хочется.
Вот - стоят в рядок пластиковые контейнеры: один - для воды, другой - для сухариков, третий - для или остатков супа или ужина. И еще коробка с обрезками шерстяного пледа - для нее, для Мурки, чтобы ей тепло было. Сейчас, пока лето, и так сносно: можно на солнце вытянуться от лап до хвоста и лежать-жмуриться на прохожих. Детей только надо остерегаться: кажется, у них только и забот в жизни, чтобы хватать кошек и таскать их по всему двору. Но от детей всегда можно было бы шмыгнуть на дерево или в тот же подвал. А сейчас ни детей, ни бабШуры - никого, словно вымерли все. Или праздник затеяли и ушли все в город с цветами и в новой одежде.
Мурка вылезла из подвала и оглядела палисадник. Точно: тюльпаны бабШуры срезаны. Значит, сегодня до полночи будут огни в небо пускать и пьяные ходить. Тогда ладно: кто-нибудь да накормит. Или рыбка выпадет из пакетика. Сушеная, соленая, вкусная. С такой и поиграть - удовольствие, и погрызть можно.
Но Мурке нужнее бабШура. Она ее спиной чувствовала. Потому что по этой спине бабШура ее каждый день наглаживала. И говорила что-то ласково. Слов было много и все разные, но это точно были не "брысь" и "пошла вон" - их Мурка знала назубок. Что-то вроде "марр", "гурр", "ррри"... Непонятно, да и ладно. Кажется, гладила бабШура - и шерстка становилась мягче, блестела ярче. Да и весь мир как-то лучше становился, что ли.
БабШура выходила во двор два раза в день, всегда в одно и то же время. Если, конечно, не было дождя. Но когда было мокро, тогда и Мурка никуда не шла - вела "трубную" жизнь: сидела в подвале на трубе или спала под ней. БабШура являлась из подъезда - места, куда Мурке путь был заказан. Стоило ей подойти ближе к открытой двери, как ее тут же отпихивали ногой. А один раз ее чуть не прищемило этой железной махиной - еле-еле успела отскочить в сторону.
Жили там только люди - мальчишка, кричавший петухом каждое утро, мужчина с одной ногой, девочка в блестящих туфельках, старуха с сыном-балбесом, малыш, который выглядывал из смешной коробки с колесами. И еще жила пара собак, которые очень гордились своим человеческим жильем. Одна была мелкая с большими ушами и тонкими лапками. На каждого встречного-поперечного она накидывалась с громким лаем. Завидев ее, Мурка всегда пряталась от греха подальше: никогда не знаешь, что взбредет в голову дуре. Вторая собака была большой, белой и мохнатой - как зимний сугроб. Она была добродушная и никого не трогала. С ленцой бегала за палкой по команде и барахталась с детьми. В лужах, снегу или скошенной траве - ее скидывали в кучу под огромным деревом, на котором жили галки. Ох уж эти галки!
Вообще, если честно, бабШура выходила из дому не затем, чтобы кормить Мурку. Она сажала цветы в палисаднике под окнами. А со временем развела цветник и напротив, через дорожку. Растения тоже чувствовали бабШуру, будто спиной - что там у них вместо нее? Сунет зернышко в землю - в срок вырастают из него бархатцы, петуния или настурция какая. Тырнет зеленую веточку - глядишь, а из нее уже полезла к солнцу гвоздика или анютины глазки тянутся. А какие папоротники у нее росли! В них могла вся кошачья семья от детей спрятаться на целый день.
В ее руках все цвело. Наверное, потому, что она, как и Мурка, была деревенская. И пахло от нее по-особенному, чем-то теплым и зеленым. Даже зимой. Мурку в город привезли бывшие хозяева: взяли котенком на дачу. Ей там нравилось, кто ж спорит: мошек и мышек ловила, с бантиком играла, ела от пуза, даже огурцы лопала. Дочка хозяйская ей книжки читала и на поводке гулять водила к реке.
К осени Мурка уже была интересной такой дамой - сама вся серая, на нос будто молока кто пролил, бока округлые, хвост пушистый, а на лапках - белые носочки. Хозяева ее привезли домой, в квартиру, а через пару дней на улицу выпустили и обратно не забрали. Первое время она бросалась им под ноги, мол, вот же я, я не потерялась, я здесь. Но они даже не смотрели на нее - мало ли какие грязнухи подвальные бегают, ходить мешают. Развелось их! Никто не наводит порядок с этими бездомными, а они блох разводят и антисанитарию.
Сначала Мурка у их подъезда жила, а потом, к зиме, стало совсем холодно, и она ушла к другому дому жить. Там были окошки в подвал выбиты. Кроме нее, приютились в этом подвале еще три кошки и кот. Рыжий, с оборванным ухом, он был такой красивый. Вот и родился весной у Мурки первый помет. Котят было трое. Были они розово-белые. Одного забрала чужая девочка, другой под машину попал, третий, самый непослушный, сам ушел невесть куда.
Ну а что грустить? Посидела Мурка, а тут и лето началось - для прогулок самое время. И вот как-то раз забрела она во двор бабШуры - та как раз со своими флоксами да ирисами возилась. А рядом - маргаритки. Розово-белые, мягкие, пушистые - ну точь-в-точь котята Муркины. Понюхала - нет, цветы пахнут по-другому. Но все-таки легла рядом. БабШура как заметила кошку, наклонилась к ней - Мурка сразу в кусты. Тогда бабШура собрала все свои лопатки и грабли - и в подъезд. Вернулась обратно уже с другим: принесла Мурке колбасы и йогурт в миске. Ох, и вкусно же было!
Мурка решила здесь, у подъезда остаться. Переночевала - кошек немного в этом дворе было. Черная больная да трехцветка-малолетка И иногда рыжий в полоску захаживал. И с тех пор пошла у них с бабШурой дружба. Мурка ее в маргаритках ждала каждый божий день. А она ей - то сосиску, то паштет, то рыбьих голов, то оладьев. Осень началась, зима, весна - а бабШура не бросала ее, все подкармливала. И гладила. И приговаривала - "Эх ты, Мурр-гурр-ррит-ка!"
Какие же прекрасные деньки обещало это лето! Солнце уже не сдерживало сил, от души заливало своим теплом все вокруг, включая Мурку. Дорожки все были усыпаны ворохами яблоневого и сиреневого цвета. Охоты стало больше: повсюду жужжали мухи и ползали жуки. Надо было что-то с этим делать. Только вот с бабШурой было непонятно? Цветы в этом году она не посадила, а тут еще и выходить перестала - еще неделю назад сидела на скамеечке и что-то рассказывала Мурке, а тут уже третий день нет ее.
Ну, еду-то, положим, Мурка найдет. Но с человеком как быть? Мурка ждала. Уже и маргаритки увяли, и осенние листья засыпали бабШурины цветники, от которых остались только заборчики из веток крест-накрест. Зябко стало, сыро. Мурка все приходила к подъезду - незнакомому теперь, не похожему на себя, неприбранному. А потом пришел как-то день, когда она вовсе к нему не подошла. Сидела у соседнего дома, умывалась, на последнее ноябрьское тусклое солнце щурилась, грелась на люке, от машины убегала. Но ни на шаг, ни на полшажочка к той двери. А к зиме и вовсе перебралась в подвал соседнего дома. Там было тепло. Там новые котята родились у нее.
......
Когда растаял снег и деревья покрылись свежей зеленью, вывела она их гулять на улицу. Выкатились из подвала - серо-рыжие, пушистые, несмышленые. Поиграли на солнышке, погрели бока. Недолго, правда - дети набежали. Пришлось всех обратно собирать, а самой еду какую-то соображать.
И подумалось ей: а вдруг?.. Побежала в знакомый двор: дом тот же, дверь та же. Но пусто у подъезда. Ни цветочка, ни зернышка - одни сорняки. И маргариток нет как нет...
Рано, наверное, еще для них.